«Я сгораю…»
К 120-летию Николая Островского
№ 2024 / 43, 08.11.2024, автор: Алексей МЕЛЬНИКОВ (г. Калуга)
Сюда редко заходят посетители. На узкую и извилистую улицу Павла Корчагина. В спрятанный в тени кипарисов и выглядывающий из-за частокола бамбука белый изящный особнячок. Даже вывешенные загодя стрелочные указатели «Музей» мало тому способствуют – сочинский туристический вал катится мимо: к пляжам, отелям, барам, горнолыжным трассам, казино и проч. Но непременно – в обход главной достопримечательности Сочи – музея Николая Островского. Человека-легенды. Подвижника, апостола, борца, революционера, мученика, святого…
Он не дожил до возраста Христа ровно год. Но точно также умирал распятым – параличом и слепотой на инвалидной койке. Умирал многажды. Воскресал столько же. Даже после смерти не оставлял начатого: воскресать и умирать заново. Чтобы потом опять стряхнуть пепел забвения со своей судьбы. А заодно – и своих деяний…
Бунтовал против святош и сам был причислен к лику ангелов. Ещё при жизни. Но уже после распятия. «Это – святой!» – произнесёт после встречи с ним Андре Жид, Нобелевский лауреат, один из его «идейных врагов». Не было такого несчастия, которое обошло бы его стороной. Но и не нашлось такого проклятия, которое бы он не вынес.
Отречение от господа родной матушки после смерти младшей своей сестры. Каторжный детский труд посудомойкой и кочегаром. Мясорубка гражданской за недостижимый рай для всех бедных людей планеты. Ранняя юность, брошенная под копыта свирепых конниц. Жадный и хваткий ум, кинувшийся на приступ праведности. Жестокая горячность, готовая расправиться с каждым, кто станет на пути к пролетарскому счастью…
В витринах музея – документальная летопись вознесения революционного прометея к царствию этого самого счастья. На стенах – точные графические образы подвижничества героя. Великая графика Саввы Бродского – ещё один краеугольный камень фундаменте веры в апостольство евангелиста революции.
В 18 он уже искалеченный ветеран кавалерийских атак. Умудрённый жизнью, прошедший пожар революции. В 22 года – перестает ходить. В 24 – видеть. Постепенно набирается багаж для главного подвига – сочинения книг. О вихре жестоких схваток. О жизнеутверждающей силе разрушающих бурь. О том, как закаляться в этой стихии до крепости стали. И – не умирать в ней, будучи распятым заживо…
Сочиняет слепым и неподвижным. Терзаемый периодическими приступами сотней недугов, каждый из которых способен был загнать идейного страдальца в гроб.
«Сейчас у меня только крупинка здоровья, – пишет Николай Островский старому приятелю по «комсе» в Харьков, – я почти совсем слеп, не вижу, что пишу. Я… жестоко загнан в физический тупик… – такая радость жизни. Разгромив меня наголову физически, сбив меня в этом со всех опорных пунктов, никто не может лишь унять моего сердечка, оно горячо бьётся».
Он спасается от молниеносного телесного разгрома в санаторном Сочи. От душевного – в книге. Решает наполнить разгромленную жизнь содержанием. Положить на бумагу проповедь об этом самом содержании. А именно – о поисках его. В борьбе, сражениях, потерях и победах… Победах, которые даются порой ценой жизни. А значит – побеждают смерть.
«То, что я сейчас прикован к постели, не значит, что я больной человек. Это неверно. Это чушь! Я совершенно здоровый парень. То, что у меня не двигаются ноги, и я ни черта не вижу, – сплошное недоразумение, идиотская шутка, сатанинская! Если мне сейчас дать хоть одну ногу и один глаз, – я буду такой же скаженный. Как и любой из вас, дерущихся на всех участках нашей стройки».
Он был боец. С детства. И непримиримым – тоже с самого начала. Таким, как правило, нужны враги. Точнее – они для непримиримых неизбежны. И не обязательно классовые. Но в данном случае классовые пришлись как нельзя кстати. Потому что без борьбы не может быть жизни. И жизнью для прикованного и обессиленного недугом революционера становится книга.
«… я сгораю. Чувствую, как тают силы. Одна воля неизменно чётка и незыблема. Иначе стал бы психом или хуже… Я бросился на прорыв железного кольца, которым жизнь меня охватила. Я пытаюсь из глубокого тыла перейти на передовые позиции борьбы и труда своего класса. Неправ тот, кто думает, что большевик не может быть полезен своей партии даже в таком, казалось бы, безнадёжном положении. Если меня разгромят в Госиздате, я ещё раз возьмусь за работу. Это будет последний и решительный. Я должен, я страстно хочу получить «путёвку» в жизнь. И как бы ни темны были сумерки моей личной жизни, тем ярче моё устремление».
Не примириться с «распятием» – удел подвижников. Победить смерть – удел святых. Даже – с большевистским билетом в кармане. Он яростно пишет. Водит еле подвижной рукой вдоль деревянного транспаранта. Буквы наползают одна на другую. Резь в слепых глазах. Тяжесть одеревеневшего тела. Движения становятся всё скупей. Когда они прекращаются вовсе, приходится диктовать. Благо память – феноменальная. Сочинительство стало напоминать шахматы вслепую. Вполне гроссмейстерский уровень…
Впрочем, особых иллюзий насчёт своего литературного дара он не питает. И мужественно признаётся в этом другому Нобелевскому лауреату – в последнем письме:
«Помни, Миша, что я штатный кочегар и насчёт заправки котлов был неплохой мастер. Ну, а литератор из меня хужее. Сие ремесло требует большого таланта. А «чего с горы не дано, того и в аптеке не купишь…»
Здесь он ошибся. Было дано… А может и по-другому: сотворено. Сотворено собственной судьбой. Собственной жизнью. Собственной смертью. И последующей за всем этим бессмертием.
Из музея Николая Островского выходишь с навязчивой мыслью: апостольство живо. Неважно под каким флагом живо – в подвижническом гуманизме антипартийных и фракционных групп нет. Есть только мечта, страсть и сгорающее в борьбе за оправдание человечества сердце…
Сочи – Калуга
Фото автора
Отличный материал; здесь и документы и размышления,- я- в своё время, отдыхая на Чёрном море, был в музее Николая Островского.
Я бы назвал Островского “героическим энтузиастом”/ в определении великого итальянского мыслителя Джордано Бруно/.Время выдвигает таких людей; они опережают свою эпоху. И Островский прокладывал не сколько узкоколейку/ тогда и подхватил тяжелейшее заболевание/, сколько дорогу к “освобождению человечества”/.
Об этом мечтал и полуглухой чудак Циолковский в заштатной сонной Калуге; такой же “героический энтузиаст”…
Перебор у автора с апостольством… Не занимались апостолы ни убийствами, ни их идейным оправданием. Вы бы хоть Заповеди Христовы почитали… Да – мученик, да – за идею, да -достоин уважения и памяти…
Спасибо автору. Именно вся жизнь Николая Островского утверждает – апостольства есть! Следом, сразу за ним шагнули тысячи… и сгорели. Напрасно ль? А это проверит время сегодняшней России. Нет, это были не фанатики, какими их пытаются сделать. Они успели много понять и пошли за своим убеждением. Николай Островский стал той стороной диалектического противоречия, которая воплощает мечту. По другую сторону те, кто назвал эту мечту. Они едины но вечно будут вести спор. Это не святоши, не клирики – это другое. России в наступающем урагане не победить без этих апостолов.
Когда началась “перестройка-катастройка”, то тогда из школьных программ по литературе “бдительные минпросовцы” исключили романы Островского “Как закалялась сталь” и Бориса Полевого “Повесть о настоящем человеке”. Я писал о своём несогласии с таким преступным решением. Особенно меня возмущало удаление из программы произведения Полевого. Моё личное мнение было такое: оба произведения нужно знать школьникам, так как они помогают формировать у них характер и стремление отстаивать свои убеждения, бороться с тяжелыми заболеваниями и не терять бодрость духа. Вспомните, какое впечатление произвела на Маресьева книга о поручике, лётчике-инвалиде, сумевшем после госпиталя вернуться в авиацию! Книга и фильм о самом Маресьеве помогли воспрянуть духом многим инвалидам. И такие книги “Как закалялась сталь” и “Повесть о настоящем человеке” выбросили из программы! Употреблять слово “апостол”, по моему мнению, к Островскому не нужно. Тогда следует добавлять эпитет “этот большевистский апостол”. Островскому, наверное, не понравилось бы то, что его стали называть “Апостолом”.
Согласен с Вами. Вообще диковатое впечатление производят меня попытки совместить большевизм с христианством … Ну и библейская грамотность современных псевдофилософов… Это касается, в частности их трактовки апостольства как института… Ладно – Ветхий Завет, но Новый могли бы и прочесть, тем более, что литература наша базисно до 1917 года на нем была построена, да и живопись тоже…
Апостол – последователь, берите шире. Я не писал про совмещение христианства с большевизмом, я написал про их вечный спор и о их диалектическом единстве. Если их совместить – застынет жизнь. Оглянитесь назад. Кто-то спрашивал про крестик у великого охотника и воина Фёдора Матвеевича Охлопкова, когда он, язычник, защищал саму жизнь., У нанайцев, пославших лучших стрелков кто-то спрашивал? Из тех, кто был под Ржевом не остался в живых ни кто. Сегодняшних бойцов-якутов, дерущихся за Россию, кто-то способен корить за язычество? Вы не хотите помнить тысячи заявлений в ВКПб перед атакой (они сохранились)? Не к кормушке – перед атакой!!! Кто-то спрашивал тогда, – крестик у тебя на шее, или комсомольский билет на груди? Не надо врать! Не надо врать нам всем и утверждать своё первенство перед огромной бедой. Вспомните Блока – 12!
Гуляет ветер, порхает снег.
Идут двенадцать человек.
Винтовок черные ремни,
Кругом — огни, огни, огни…
В зубах — цыгарка, примят картуз,
На спину б надо бубновый туз!
Свобода, свобода,
Эх, эх, без креста!
Тра-та-та! …
Так идут ДЕРЖАВНЫМ шагом,
Позади — голодный пес,
Впереди — с КРОВАВЫМ флагом,
И за вьюгой, невидим,
И от пули невредим,
Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз —
Впереди — Исус Христос.
Слишком много слов… Просто сравните текст Заповедей и Интернационала – и поймете о чем я.
Надо сравнивать Моисеевы заповеди с Кодексом строителя коммунизма. Первый – кнут для раба. Второй нравственные нормы свободного человека. Первый держится на страхе. Второй на сознании. Я тут написал не про Бога. Про людей. Вы к Богу относитесь, как к волшебнику. Вот я помолюсь, попрошу, не согрешу и будет мне благодать. А если он не даст благодати, то и грешить можно (может не увидит). А если Бога нет, то и все можно. Это психология раба… И вовсе не Божьего, а просто раба.
Влад – мне с Вами общаться не интересно. Это как после итальянского пармезана с кьянти, перейти на его подмосковный аналог (вербальный, поскольку внутреннее содержимое несопоставимо) и бормотуху из Тамбова. Если угодно – ну чтобы совсем патриотично – как со “Столичной” московского завода с бутиком из ржаного хлебца с лучком, салом белорусским и хренчиком со свеклой соскочить на апулийскую граппу с куском пиццы…
О статье “Я сгораю” Алексея Мельникова и комментариях Влада Черемных. Вы нашли хорошие, точные слова и примеры. Это лучшее, что читал в последнее время. Конечно, Николай Островский – реальный Данко. Его жизнь и книга яркий пример для молодёжи, как идти к цели. “Как закалялась сталь” – книга обязательная в школьной программе. Не вина корчагиных, что “вожди” их обманули и сделали из СССР концлагерь.