Зарубки на сердце

№ 2024 / 25, 05.07.2024, автор: Вячеслав ОГРЫЗКО

В январе 1965 года журнал «Знамя» опубликовал второй рассказ Владимира Богомолова «Зося», который сразу привлёк внимание и критиков, и читателей.

«Более всего, – признался автору Василь Быков, – мне близок своей мягкостью, лиризмом и тонкостью письма твой рассказ «Зося». Я бы лично дал бы тебе за него самую высокую литературную премию… Я очень, очень люблю весь рассказ, а за фразу – Я це кохам, а ты спишь – отдельную награду».

Богомолов написал рассказ о первой чистой любви, которая летом 44-го года неожиданно вспыхнула в маленькой польской деревушке под Белостоком между молоденьким советским лейтенантом начштаба батальона, чья обескровленная предыдущими боями часть остановилась на короткий отдых и переформирование, и польской девушкой Зосей.

 

 

Этот рассказ Богомолов принёс в редакцию журнала «Знамя» в начале осени 1964 года. Его тут же прочитал один из самых опытных редакторов – Виталий Уваров. Ему всё очень и очень понравилось. В своём коротком отзыве он 22 октября написал:

«Рассказ – о нерасцветшей любви юноши-воина к полячке, любви, оставившей в сердце героя неизгладимый след.

Написан рассказ в хорошей реалистической манере, без выкрутас, языком довольно точным и ясным.

Рекомендую рассказ опубликовать. В нём много человечного, автор любит своих героев, рассказ благороден по замыслу» (РГАЛИ, ф.618, оп.17, д.413, л.39).

И главред Вадим Кожевником тут же распорядился заверстать «Зосю» в ближайший номер, что в журнальной практике случалось крайне редко.

Ухватились за эту во многом поэтическую вещь и киношники. Но, естественно, им понадобился качественный литературный сценарий. А Богомолов сразу всем киноструктурам поставил железное условие, что он сам будет писать этот сценарий. Это не было каким-то его упрямством или капризом. Просто писатель имел горький опыт участия в экранизации своего первого рассказа «Иван». Он тогда в самом начале доверился постороннему сценаристу, а тот всё исказил, и пришлось потом всё наново переписывать.

Однако то, что Богомолов сделал из рассказа «Зося», очень расстроило чиновников Госкино. Редактор этого ведомства Татьяна Соколовская подготовила подробный, на семи страницах анализ литературного сценария. Она не скрывала, что многое ей оказалось не по нраву. Во-первых, Соколовской не понравилось, что Богомолов в своём сценарии заставил своего молодого героя – начштаба батальона читать стихи полузапрещённого тогда Есенина не про себя, а вслух. Мол, к чему это?! Второе. Соколовская расценила поведение друга героя – комбата Виктора Байкова в польской деревушке как политически бестактное. А в чём проявилась эта бестактность? Польский пан Стефан пожаловался советскому комбату на опустошительные налёты немцев. Но Байков, который, несмотря на свой молодой возраст, успел увидеть дотла сожжённые фашистами сёла на Смоленщине и в Белоруссии, заметил пану, что жители польской деревушки хотя бы живы остались. И в чём Байков был не прав? Разве он что-то соврал или сгустил краски?

Третье замечание Соколовской касалось быта. Она недоумевала, зачем писатель в эпизоде торжественного обеда советских бойцов с поляками показал, как русские ребята пили водку. А что? – на фронте и тем более во время передышки наши воины пили только компот? Соколовская была убеждена, что сцены с полными водкой стаканами могли только дискредитировать нашу армию и её освободительную миссию. Но это полная чушь.

Ну и совсем убил Соколовскую эпизод с упоминанием колхозов. В своём заключении она наябедничала:

«Крайне странно выглядит и разговор русских солдат с паном Стефаном о колхозах. Поляк интересуется, что такое колхозы. «И одну корову тоже заберут? – обеспокоенно осведомляется он, – и барашков?

– А как же! Отдай и не греши! План! – уверяет с жаром Сидякин, – ферму-то надо собрать?! Вот я тебе скажу у нас… За год – три председателя! Водку пьют, как воду! Порядка никакого. Кто посмекалистей – в город норовит. А для колхозничка закон один: побольше навалить и подальше утащить!»

«Ты меня, дед, слушай: если начнутся колхозы, сразу же в город подавайся, на заработки. Иначе – труба! Толку всё равно не будет…» (стр. 70).

И это говорит «молоденький автоматчик Сидякин».

Это убеждение молодого советского воина в полной бесперспективности колхозного строительства, на мой взгляд, является и исторической и художнической неправдой.

Утверждение Сидякина звучит здесь как не подлежащее критике, как факт истории, как закон жизни. Но это утверждение, во-первых, не соответствует действительности картине жизни, а во-вторых трудно поверить в то, что уже к началу войны в таком молодом человеке успел сложиться столь определённый и обобщённый взгляд на колхозное движение в нашей стране, что он, позабыв про гражданскую честь и свой патриотизм, выкладывал этот свой взгляд в первом же доме заграницей. Это неубедительно и психологически: вдали от Родины он скорее поделится тоской по родной земле, по дому и семье, чем будет вспоминать о своих недовольствах и обидах (даже если они и имели место в его довоенной жизни).

Наконец, мне представляется, что такую сложную тему задевать вскользь, невзначай, да ещё так односторонне и неточно, – вряд ли уместно в данном сценарии» (РГАЛИ, ф.2944, оп.4, д.936, лл.5–6).

В общем всё шло к тому, чтобы литературный сценарий Богомолова на корню зарубить. Но Соколовская была наслышана о сложнейшем характере писателя и знала, как он за каждую запятую воевал на «Мосфильме» во время экранизации своего рассказа «Иван». Объявлять войну непосредственно Богомолову она не рискнула. Соколовская предложила другой ход: «литературный сценарий В.Богомолова «Зося» надо вверить в руки режиссёра». Расчёт был на то, что все нужные начальству исправления будут сделаны в режиссёрском варианте сценария, а Богомолов с этим смирится.

В этих подковёрных играх Соколовскую полностью поддержал новый главный редактор Госкино СССР Евгений Сурков. А он ведь, между прочим, хорошо знал характер Богомолова. Одно время он был членом редколлегии журнала «Знамя» и курировал в том издании отдел прозы, через который проходил первый рассказ писателя «Иван», и на его глазах Богомолов тогда сражался с редакторами буквально за каждое слово.

Режиссёрскую разработку литературного сценария Богомолова московская киностудия имени Горького поручила молодому режиссёру Михаилу Богину. Он как раз закончил в Риге съёмки короткометражки «Двое» – из жизни глухой московской актрисы Светланы Сониной и сидел без работы.

Перед Богиным сразу встали вопросы, кого приглашать на главные роли и где проводить съёмки. Конечно, ему хотелось для большей достоверности хотя бы часть эпизодов снять в Польше и задействовать польских артистов.

26 января 1966 года директор студии Г.Бритиков закинул удочку в Госкино.

«Основное действие фильма (около 1900 п. м.), – сообщил он заместителю председателя Госкино Владимиру Баскакову, – происходит в польской деревушке, поэтому нам казалось бы целесообразным эти натурные сцены снимать в Польше, продолжительность этих съёмок ориентировочно составит 3–3,5 месяцев. К работе над фильмом «Зося» студия считает необходимым привлечь польских актёров для исполнения ролей Зоси, Ванды, Стефана, пани Юлии, а также польского кинооператора и художника по костюмам» (РГАЛИ, ф. 2944, оп. 4, д. 936, л. 2).

Баскаков возражать не стал.

На главную роль Богин позвал студента Юрия Каморного. Парень сыграл просто блестяще. Безумно жаль, что судьба его не пощадила, и он вскоре погиб. А Зосю по предложению поляков сыграла Пола Ракса.

 

 

А дальше режиссёр Богин оказался меж двух огней. Богомолов требовал от него максимально придерживаться литературного сценария. А новый главный редактор Госкино Евгений Сурков призывал режиссёра учитывать постоянно менявшуюся политическую конъюнктуру. 10 февраля 1966 года он направил ему новую порцию ценных указаний.

«В сценарии, – писал Сурков, – слишком уж идиллически выглядит обстановка в польской деревне военных лет. Поляки будут правы, если резко возразят нам, что их страна понесла едва ли не самые большие потери в войне и что не передать накал антифашистских настроений, драматичности судьбы польского народа в дни войны – значит совершить определённую художественную бестактность. В рассказе В.Богомолова также есть эта атмосфера благодушия и покоя, и мой горячий совет, работая над режиссёрским вариантом сценария, добиться нарушения этого благополучия, не забывать о том, что это польская деревня – деревня, где столько лет стояли оккупанты и через которую только что прошла война» (РГАЛИ, ф.2944, оп.4, д.936, л.12).

Работа над фильмом «Зося» была закончена в начале 1967 года. 6 февраля директор киностудии им. Горького Г.Бритиков и редактор С.Рубинштейн доложили в Госкино:

«Авторам фильма не только удалось бережно сохранить серьёзные мысли первоисточника, но и найти для них самостоятельное, кинематографическое воплощение.

Война в фильме снята как реальность, но увиденная не в момент боёв, не документально, а как бы воскрешённая в памяти, рядом с юностью и первой любовью. И война, разлучившая Михаила и Зосю, находит в фильме молодого режиссёра своё философское и художническое осмысление.

М.Богину удалось показать огромное мужество, стойкость советских воинов и наравне с этим – их поразительную моральную чистоту, искренность, юношескую неискушённость – обобщить лучшие черты целого поколения юношей, со школьной скамьи уходивших на защиту Родины от фашизма, принявших на себя миссию освободителей многих народов. Такими предстают на экране главные герои – начальник штаба Михаил (его играет впервые снимавшийся в кино Ю.Каморный) и комбат Виктор (студент ГИТИСа Н.Мерзликин). Встреча с Зосей – это неожиданная встреча с непознанной мирной жизнью, лирическая пауза между боями, и здесь, на контрастах с военными сценами, становится видно, что Витька и Михаил, успевшие постичь сложную военную науку, во всём остальном оказались совсем ещё юными, почти детьми. Такими же показаны и многие их ровесники в эпизодах «Заполнение похоронных». Зато в финальной панораме прохода Михаила мимо машин – он вновь – командир, воин.

Обаятельный и драматичный образ создан польской известной киноактрисой Пола Ракса, сыгравшей главную роль Зоси. Так же эмоциональна и выразительна игра польских актёров Веславы Мазуркевич (мать Зоси), Барбары Боргеловской (Ванда), Зигмунта Цинтеля (Стефан).

Самостоятельный художественный интерес представляет талантливое и высокопрофессиональное изобразительное решение фильма, снятого выдающимся польским кинооператором Ежи Липманом. С большой тщательностью и достоверностью выполнены также и декорации на натуре (польский художник-постановщик Роман Волынец). Заслуживает большого одобрения и лирическая, мелодичная музыка композитора Р.Хозака.

При повторной перезаписи в фильме будет переозвучена фонограмма экспозиционного боя (будет убран нехарактерный для рукопашноо боя шум артобстрела), а также переозвучены отдельные реплики, касающиеся военной терминологии» (РГАЛИ, ф.2944, оп.4, д.936, лл.31, 31 а).

Но в Госкино с первого захода принимать «Зосю» отказались. Начались придирки. Главный редактор ведомства Евгений Сурков и подчинённая ему Татьяна Соколовская потребовали внести кучу исправлений.

«Коллегия советует авторам фильма в процессе изготовления исходных материалов подумать над уточнением некоторых мест в произведении.

В эпизоде обеда, когда заходит речь о бедах, принесённых польскому и русскому народам фашизмом, не следует акцентировать масштабы народной беды русских по сравнению с лишениями поляков. Для этого достаточно снять начало слов Виктора Байкова («Это ещё не беда!»).

Коллегия советует не показывать дважды в полном объёме смерть пожилого солдата.

В эпизоде приезда комбрига желательно ещё больше подчеркнуть справедливость его требовательности по отношению к воинам.

Эпизод с разбитым автобусом следует немного сократить, чтобы зритель не разглядывал трупы. Сцена станет выразительнее, если пройдёт в более энергичном ритме» (РГАЛИ, ф. 2944, оп. 4, д. 936, л. 32).

Первый показ «Зоси» состоялся лишь 19 сентября 1967 года. И это был полный триумф.

 

 

Увы, сейчас польская власть демонстрирует полное пренебрежение к прошлому. Она, видимо, забыла, кто освободил поляков от фашистской чумы.