Журнальный киоск с Романом Сенчиным

№ 2006 / 36, 23.02.2015, автор: Роман СЕНЧИН

СМЕЛОЕ СОЧИНИТЕЛЬСТВО

Повесть Андрея Подколокольного «Батюшка, благослови…», опубликованная в шестом номере журнала «Сибирские огни» за этот год, названа сатирической. С сатирой в нашей литературе дела обстоят, мягко скажем, неблагополучно – полно юморесок и прочих безобидных, имеющих главную (и, похоже, единственную) задачу – посмешить, текстов, много произведений иронических, гротескных, но настоящей сатиры почти нет.
Начало повести Подколокольного заставляет вспомнить «Город Глупов» и «Пошехонскую старину» Салтыкова-Щедрина, а это уже немало… Действие происходит в сельце неподалёку от города Долбенина (угадывается Центральная Россия – Москва недалеко, но порядки старорежимные, глушь несусветная). Люди в этих краях суеверные, пьяницы горькие, приход бедный, хотя рядом Ниженский монастырь со славной историей…
В сельцо приезжает москвич Михалыч, у которого здесь дача. Ему нужно выкопать яму для мусора, и с этой целью он нанимает забулдыгу и бывшего зэка Петьку Блондина. Петька, покопав немного, напивается и бросает работу. Михалыч продолжает копать сам, и тут обнаруживает клад – сокровища Ниженского монастыря, которые исчезли бесследно то ли после Гражданской войны, то ли во время Великой Отечественной. Золото, церковная утварь, иконы, царские червонцы… Далее сюжет приобретает увлекательность, но теряет реалистичность и сатирическую остроту.
В последние годы появилось очень много довольно-таки схожих друг с другом произведений. Это в основном романы. Они – о сегодняшней России или, иногда, о ближайшем будущем. Они остросоциальны, написаны легко, занимательно. Главный герой по большей части – простой человек, хотя (что важно) со связями. Этот главный герой попадает в страшные переделки, является, волей судьбы, центральной фигурой в событиях чуть ли не государственной важности. Почти в каждом таком романе действуют спецслужбы, чеченские бандформирования, новые русские и олигархи, критикуется и то, что происходит в стране сегодня, и советское прошлое (по крайней мере тот период, который принято называть застоем), критике подвергаются церковные функционеры, но простые священники рисуются почти святыми. Финал таких произведений как правило если не счастливый, то и не трагический – разнообразные злодеи так или иначе наказаны, главный герой оказывается если не всегда победителем, но и не продаёт свою честь… Как примеры можно назвать романы «Господин Гексоген» Александра Проханова, «Общество сознания Ч» и «Русский ураган» Александра Сегеня, «Последний Карфаген » Сергея Козлова, «Грибной царь» Юрия Полякова, «Маскавская Мекка» и «Аниматор» Андрея Волоса. По тем же законам написана и повесть «Батюшка, благослови…».
Читается сочинение Андрея Подколокольникова на одном дыхании, автору не откажешь в гражданской позиции и определённой смелости (и президенту от него достаётся, и патриарху, и всевозможным дельцам). Но в итоге остаётся ощущение, что это именно сочинение. А сочинённое произведение как легко увлекает, так легко не то чтобы даже забывается, а – отпускает.
Стоит отметить в шестом номере «Сибирских огней» повесть Александра Козина «Последний пароход» о трагедии пассажирского судна «Адмирал Нахимов» 31 августа 1986 года. По крайней мере, как исследователь, Александр Козин проделал огромную работу… Интересны агрессивные, в хорошем смысле слова, стихи Владимира Ярцева, большая подборка рассказов Олега Зоберна, многие из которых, правда, публиковались уже центральными изданиями. Стоит прочесть и интервью с Юрием Кублановским, которое называется «Русофобия».

НОВЫЕ КРИТИКИ О НОВЫХ ПИСАТЕЛЯХ И ДРУГ О ДРУГЕ

Наша литературная критика стремительно прирастает молодёжью. Андрей Рудалёв, Валерия Пустовая, Юлия Качалкина, Василина Орлова, Алиса Ганиева, Наталья Рубанова… Без них, чьи первые статьи появились всего два-три года назад (а то и меньше), уже трудно представить себе литературный процесс. И вот ещё одно новое (по крайней мере – для меня) имя и ещё одна статья – в шестом номере «Знамени» вышла критическая работа Дарьи Марковой «Новый-преновый реализм, или Опять двадцать пять».
Маркова, кажется, молода и пока не заражена умствованиями, долгими хождениями вокруг проблемы. Она пишет лаконично, остро, хотя, признаюсь, суть её видения того, что происходит сегодня в русской прозе, для меня осталась не совсем понятной. Но хотелось бы привести несколько интересных цитат:
«Читая тех, кто родился после 1980-го, чувствую, с одной стороны, их железную устремлённость к обновлению мира, жизни, литературы, с другой – их обиду, почти детскую: почему о нас не заботятся? – и часто скуку ещё подростковую и как будто бы зависть, они обесценивают «отцов» (да и старших братьев) и одновременно идеализируют их время, ничего толком о нём не зная».
«Отсутствие идеологии в отношении к литературе заявлено и в манифесте жюри Студебукера 2005 года: «Однако слово «идеология» нам чуждо. Мы не хотим вырабатывать общую идею и озвучивать её хором, поскольку убеждены, что никакого «общего представления» о литературе не существует». Это именно манифестация отсутствия идеологии, и да простит меня Пустовая, но хочется сказать, даже для неё «наше литературное время ценно безкружковостью, заведомой свободой отдельно-личностного самоопределения». Интересно-успокоительно, что это распространяется и на новый реализм, который, по её мнению, не отражает интересов той или иной группы…».
«…Пустовая говорит о работе для критика, а не восприятии читателя: писатель пишет, критик читает (и тоже пишет), а собственно читателя как бы и нет. Для молодой литературы это, пожалуй, верно, известной – за пределами литературного сообщества – она не становится. Тем не менее возникает чувство, что речь идёт о литературе для литературы, прекрасно обходящейся без читателя».
«…читая целыми днями, он (читатель. – Р.С.) не сможет охватить даже опубликованного за день. В результате возникает странное сочетание информационного шока и при этом информационного же голода…».
В статье Дарьи Марковой много полезного, жаль только, что, вступая в спор с Валерией Пустовой, доказывая искусственность понятия «новый реализм», она не выстраивает свою концепцию. А без этого, к сожалению настоящих критиков не бывает.

КИШЛАК, XXI ВЕК

В традиционном анонсе на второй странице обложки журнала «Дружба народов» за июль есть такие строки: «Рассказ «Пенсия» молодого таджикского журналиста Алексея Торка был, словно крупица золота, «вымыт» нами на «приисках» журнального самотёка». Сегодня без рекламы и некоторого завышения своей продукции не выжить ни заводам, ни издательствам. Но в случае рассказа «Пенсия» столь яркая оценка, на мой взгляд, справедлива.
Если полистать журналы (не только литературные), покопаться в безграничных книжных развалах, то о жизни в Средней Азии последних десяти – пятнадцати лет можно кое-что найти. Это и повесть Антона Янковского «Австралийский связной», и рассказы Андрея Волоса, и произведения авторов альманаха «Новый шёлковый путь»… Впрочем, ощущение, что литературой происходящее сегодня в Средней Азии изучается очень слабо, остаётся. И потому каждое новое произведение об Узбекистане, Таджикистане, Киргизии, Туркмении конца 1990-х – начала 2000-х годов вызывает интерес и привлекает внимание.
Маленький рассказ Алексея Торка (его настоящая фамилия – Алишер Ниязов, родился в 1970-м и до недавнего времени жил в Таджикистане) «Пенсия» один из тех редких текстов, где восточная велеречивость, непременное присутствие легенд и преданий органично соединяется со злободневностью и простотой изложения. Действие происходит в таджикском кишлаке Тутише вблизи границы с Афганистаном. В селении старики да дети – все взрослые уехали в Россию на заработки и никак не могут вернуться; многие умерли от туберкулёза, который заработали, собирая хлопок. Теперь хлопок не выращивают, пытаются зарабатывать на фисташках. Пенсии отменены, старики сидят в беседке, смотрят на пустую дорогу, вспоминают о прошлом.
В прошлом был расцвет кишлака (при советской власти), потом – времена гражданской войны, когда Тутиш захватывали всевозможные отряды то на «Нивах», то на танках. Теперь же кишлак никому не нужен, и единственное, чего ждут старики, это обещанного русского учителя. Русский учитель – символ цивилизованной жизни, в которой были зарплаты и пенсии. Один учитель уже приезжал, но на него набросились тутишские собаки, и он тут же уехал обратно. Старики попытались собак переловить – те попрятались. И теперь старики караулят машину, чтоб защитить учителя.
Вместо учителя приезжает Зафар, завотделом образования районной администрации и сообщает, что вместо русского учителя приедет турецкий – «с первого сентября в Таджикистане вводятся турецкий язык и литература». Старики в ошеломлении молчат – как реагировать на это, пока непонятно. Будут обдумывать, обсуждать, сидя в беседке. Турция тоже цивилизованная страна, почти Европа…
Вообще стоит отметить, что журнал «Дружба народов» (и, кстати, не только он) в последнее время всё больше обращает внимание на литературу народов России и стран бывшего Советского Союза. Что-то из напечатанного воспринимать сложно – словно бы читаешь о жизни на другой, неизвестной планете, но это не вина авторов и редакции, а того периода, когда эта литература была нам почти неизвестна. Мы больше знали о жизни в США, Колумбии, ЮАР, Австралии, чем о том, что происходит в Якутии, Карелии или в том же Таджикистане…

ИЗУЧЕНИЕ СВОЕГО ГЕРОЯ

В седьмом номере «Нового мира» – одно из нечастых появлений в толстых журналах Ильи Кочергина. На этот раз небольшая повесть «Сказать до свидания». Место действия привычное для Кочергина – Алтай. Герой тоже традиционен – молодой ещё человек (на этот раз его зовут Андрей), уехавший из столицы в тайгу. Добраться до его жилища дело сложное. А к нему едут мать (Таня) и дочка (Ляля). Всё бы было нормально, повесть бы встала в шеренгу произведений о природе, о горожанине и таёжнике, если бы не одна деталь – матери предстоит операция (у неё рак), и она приезжает к сыну попрощаться. Сам он, как она понимает, в Москву уже не вернётся.
Многих, я знаю, однообразие темы в повестях и рассказах Кочергина уже раздражает. Всё охота, рыбалка, байдарки, лошади, Алтай или Карелия, воспоминания о московском детстве и мечтах о дикой природе… Но, мне кажется, это не показатель бедности Кочергина как писателя, а, наверное, желание с разных сторон рассмотреть своего героя, человека, выросшего в одной системе ценностей, а вынужденного жить в другой. Он выбирает тайгу. Мать в повести «Сказать до свидания» размышляет, пытается понять, почему сыну здесь хорошо: «То, что мы могли ему дать, – ему не нужно, а то, что сам хотел, – не сумел взять. Ушёл из Колиного института, хотя мог бы и закончить. Сбежал в этот заповедник спасаться, как вымирающий какой-то. Все они тут похожие, нескладные, убогие какие-то. Мужички эти». И вспоминает то время, когда была молодой: «Как будто какие-то непрожитые семидесятые… Неумелая ностальгия по этим семидесятым. Которые, может быть, она толком и не видела, не заметила, счастливая в своём доме, со своим надёжным мужем, в маленькой, но солнечной и новой квартирке в новостройках на Юго-Западе».
А Андрей счастлив сегодня. С азартом тушит пожар, с азартом косит траву, с азартом пьёт… В нём узнаётся и герой ранних рассказов «Алтынай», «Волки», «Рахат», и повести «Помощник китайца». Но это вообще свойственно писателям нового поколения – редко кто из них пишет на разные темы (как, например, Юрий Нагибин или Алексей Слаповский), они заняты тем, что изучают одного, часто автобиографического героя. Хорошо это или плохо – трудно судить. Но есть нечто общее в отношении к писательству и жизни у Кочергина, Дмитрия Новикова, Дениса Гуцко, Олега Зоберна, Сергея Шаргунова. Их повести и рассказы легко объединить в цельное произведение, что, кстати, и произошло с рассказами Дмитрия Новикова, которые, выйдя книгой, стали «повестью в рассказах». То же можно отнести и на счёт Ильи Кочергина – впечатление, что он постепенно пишет большую вещь, и пока что отдельные рассказы и повести в итоге станут её главами. Но, впрочем, жизнь покажет.