ВСЕ НОВЫЕ ТЕЧЕНИЯ НАЧИНАЮТСЯ ОТ БАЛДЫ
№ 2006 / 45, 23.02.2015
Прозу Валерии Нарбиковой мне повезло открыть для себя в тот период юности, когда ещё не смеешь называть писателей «авторами», а на опусы их («тексты») навешивать скучные ярлычки–измы, преследующие, по сути, одно: классификацию, унификацию, структуризацию… чего-то бесконечно от человека – анимы его – далёкого. Потому и не анализировала: запоем – в девяностые – «План первого лица. И второго», «Шёпот шума», «Равноденствие света дневных и ночных звезд», etc. Справка о Нарбиковой в одной из её книг гласит, что «…до 1988 года её произведения не публиковались из-за эстетического неприятия издателями «другой литературы». И действительно: в том же Журнальном зале Русского журнала любопытствующий найдет сочинения Валерии только в нескольких изданиях – в «Знамени» (3/1998) да в «Крещатике» (3/2006). Именно публикация в последнем повести «Султан и отшельник» и подтолкнула меня к встрече с этим НИ НА КОГО НЕ ПОХОЖИМ писателем – к тому же я не без удовольствия обнаружила, что та Валерия Нарбикова, стиль которой был так близок мне в юности, так же «цепляет» более чем через десять лет: впрочем, премия имени Набокова… Её прозу причисляют у нас к элитарной: этакое «кино не для всех». Как следствие – публикации в Германии, Франции, бывшей Чехословакии, Италии, Голландии: российский читатель конца века определённо до чего-то не «дотягивал», чего-то «не догонял». Именно иностранцы познакомились первыми с её книгами; в экс-СССР же подобный автор мог рассчитывать в лучшем случае на самиздат, в худшем… И «всё-таки она вертится»: талантливый писатель пишет, чуткий читатель – читает, адекватный издатель (кстати, АУ!) – издаёт, amen – читаем и слушаем новую Нарбикову.
***
Там рядом с автовокзалом есть рынок. Там я купила мужчину и женщину. Они были примерно одного возраста. Так сказал хозяин, который их продавал. Мужчина был повыше ростом. Женщина была в хорошей форме. Мужчина стоил немного дороже. Я заплатила. Хозяин рассказал мне, как с ними обращаться – сказал, что любит женщина, а что любит мужчина. Я купила для них корм, поблагодарила и уже собралась уходить. И вот тут-то меня привлёк ещё один экземпляр. Он был совсем другой породы. Именно этот экземпляр хозяин держал в стороне. Поэтому сначала я даже не обратила на него внимание. Нет, хозяин его не прятал. Этот экземпляр был мужчиной. С этого всё и началось. Именно с этого всё и началось. Всё. Я решила его тоже купить, этого мужчину. Хозяин был немного удивлён такому моему желанию. Он сказал, что этот экземпляр требует совершенно особого ухода. Что он должен быть вдали от той пары, которую я только что выбрала. Хозяин назвал сумму. Этот экземпляр перешёл ко мне. Этот порыв – владеть ещё одним экземпляром совершенно другой породы, как потом оказалось – имел самое непосредственное отношение ко всем событиям, которые впоследствии случились.
Из повести «Султан и отшельник».
***
– Валерия, вы дебютировали в 78-м году в «Дне поэзии». Как и когда случился «переход» в прозу? Или это существовало всегда параллельно?
– Параллельно. Это невозможно было разделить. Во всяком случае, тогда. Стихи писала всегда. Вне зависимости от того, «идёт» ли проза.
…если уехал муж может быть это мрак может быть это рассвет разве это не так / если любимый пришёл и не распался брак может быть всё хорошо разве это не так/ есть где-нибудь гора где тёмно-синий парк где ещё есть любовь разве это не так…
</i>– Ваши публикации в журнале «Юность» в конце 80-х многих, так скажем, неподготовленных, шокировали. Табуированная в экс-СССР эротика, присутствующая в ваших текстах, долго терзала критиков… боюсь, именно своей естественностью. В прокрустов «формат» вы не укладывались, отсюда – непечатание… (Мне, кстати, никогда ваша проза не казалась излишне эротичной.) Прокомментируете?
– Вообще-то в определённый период времени – а я пишу обычно именно о нём – люди говорят друг с другом на языке Любви. В моих текстах довольно много пропущенных слов: именно этих – любовных, интимных, что, в конечном счёте, и есть эротика: она сосредоточена… в недосказанности, наверное. Сложно объяснять неуловимое… на пальцах. То есть, я специально пропускаю какие-то слова-действия, не обязательно глаголы. Именно что слова-действия (любые), обозначающие – открывающие – любовную подноготную. Всё это имеет некий «двойной смысл», несёт на себе функцию игры – может, часто из-за этого мою прозу и не брали в так называемые «приличные» журналы, уж не знаю. Но что такое «приличие»? Люди, которые любят друг друга, говорят между собой, повторяю, на языке Любви. А любовь не терпит «приличий»: она естественна в этом неестественном мире.
– Чем именно мотивировали свои отказы наши литжурналы тогда и теперь: есть ли разница? Или сейчас вы уже не предлагаете прозу российским издателям?
– Для того чтобы «предлагать» (читай – «себя», а как иначе?), нужен порыв. Понимаете? А я… У меня нет его. Порыва. Поэтому не ношу – не предлагаю – никому – ничего. Просто пишу, и всё. А издатель мой немецкий умер. Платили мне когда-то, кстати, в одном европейском издательстве – по договору – полторы тысячи долларов в месяц. В течение, заметим, пяти лет после выхода книги. Неплохо, да?
– В фирменном российском контексте отсутствия у автора каких-либо прав – весьма неплохо. Расскажите о романе «И путешествие». Он ведь вышел сначала на немецком, так?
– Именно что на немецком… Это в каком-то смысле… «неприлично» для русского автора, как мне кажется. Триста страниц русского текста на немецком… Вообще же, там речь идёт о том, что люди не понимают друг друга. Языка друг друга, то есть. Девушка с братом живёт в Берлине. У неё, конечно, есть возлюбленный, говорящий по-немецки. Вот они и объясняются друг другу в любви. Но никто ничего не понимает… Конец «открытый». Вообще, русскому читателю этот роман был бы очень, очень интересен: у русских ведь особое отношение к любви: Она – ГЛАВНАЯ, потому что Она и есть Жизнь. Однако роман «И путешествие» издан только в Германии в 97-м (Suhrkamp Verlag): наши же издатели слишком заняты, чтобы увидеть у себя под носом пусть не бриллиант… но неплохой такой камешек… тоже драгоценный, между прочим….
– А где лучше всего пишется?
– Знаете, писателю надо платить хоть какие-то деньги… немного. Сейчас объясню, к чему сказала: я довольно много написала в дороге – в самолёте, в поезде; покупала отдельное купе, платила проводнику… Я смотрела в окно. И писала тексты… Мне это дико нравится. Это захватывает страшно. Вообще, «Время в пути» – одна из моих, так скажем, «нормальных» книжек. Именно потому, что написана в пути. А для выкупа купе нужны деньги. Вот почему писателям надо хотя бы немного платить. Напишите, напишите обязательно: «Валерия Спартаковна Нарбикова ищет работу, на которую она не будет ходить».
– А чем немецкий журнал «Крещатик», где опубликовали вашу новую повесть «Султан и отшельник», отличается от других? И насколько уютно в нём вашему тексту?
– Не знаю. Ну, наверное, тем, что в нём немало никому не известных авторов печатается: «безымянных», но одарённых. Это позиция. А султану с отшельником в нём… да, уютно, почему нет? Про Гульгуль не знаю…
– В «Султане и отшельнике», безусловно, узнаётся ваше раннее письмо, и всё же оно другое. Так называемая «плотность жонглирования словами на душу строки» (Н.Р.) несколько меньше; тем не менее силуэт Игры всё тот же… Чего вы добиваетесь, и добиваетесь ли?
– Не знаю, чего добиваюсь. Всё идёт само собой… От Руки и идёт… Я ведь пишу… не на компьютере. Ка-ран-да-шом пишу. Да вот же он, смотрите… Классный, кстати, карандаш… Так вот: лёжа на кровати с тетрадью в руках о «письме» не думаешь: просто пишешь – и всё. Не отвечу я вам на этот вопрос…
– Ваша проза «некоммерческая» весьма условно: думается, при достойной «раскрутке» – шизоидное слово, но здесь уместное – ваши книги раскупались бы не хуже уэльбековских. Сколько книг вышло у вас за рубежом и сколько – в России? Есть ли шансы найти в «этой стране» своего издателя?
– Больше за рубежом. Ну, а найти «своего» издателя – мечта любого нормального автора. Ещё мечта: моя, узкоспециализированная: 50 экземпляров на верже. Лучше – на «словом верже». Рисовая китайская бумага с авторскими картинками. Все экземпляры подписаны… Если же говорить о «коммерции»… Тексты свои, повторяю, пишу от руки. Их нет в компьютере. Если издатель найдется, он сможет их «оформить». Я этим заниматься не буду: занимаюсь другим изначально. Но, так скажем, «двери» мои открыты… Вменяемый литагент приветствуется.
– А ведь ваша нашумевшая в своё время повесть «Равновесие света дневных и ночных звёзд», кажется, вышла тиражом в три миллиона, так?…
– Так… Письма мешками приходили. Отвечать себе запретила. Помню до сих пор одно письмо из тюрьмы (у них там библиотека была, и как-то вот так книжка моя туда попала – ничего было книгораспространение, а?): «Здравствуй, Валерия! Меня зовут ***. Сижу по делу; сидеть мне ещё пять лет… Я выйду… и обязательно на тебе женюсь. – И в конце: – Слушай, а ты мужа-то своего любишь?…». No comments.
– Есть ли писатели, от текстов которых вы так или иначе «отталкивались»? Пусть не «гуру», но значимые фигуры.
– Толстой, Достоевский. Удивлены?
– Вроде того. Там же ничего «вашего» нет.
– И не надо! А ещё, конечно, Стерн и Поль Валери. Обожаю. Как и Уайльда с твеновским «Томом Сойером». Как и Сеттона Томпсона. «Гамлет» – конечно, в переводе Лозинского. Кстати: Толстого-то я в детстве очень не любила, боялась даже. А когда прочитала «Анну Каренину», мне… в общем, понравилось. Из «Анны…» этой я много чего узнала… О конях, например… (смеётся). Н-да. Ну а поэты… Первого зовут Михаил Алексеевич Кузмин. Второго – Ходасевич. Ну и Пушкин ещё. Третьим будет.
– Сейчас опять стало модно ругать пост- да и модернизм, противопоставляя его описанию «жысти как она есть». Ваши литературно-художественные акции – что это: вызов, образ жизни, просто игра?
– Игра, конечно. Вон, видите? Шляпка на стенке… От перформанса – одного из – осталась. Я уже говорила когда-то, что «все новые течения начинаются от балды». Так и мои «акции»… Абсолютное обалдевание.
– Имена ваших героев необычны: Ирра, Ездандукта, Свя, Гульгуль, etc. Иных же – Тоестьлстого, Додостоевского, Отматфеяна – и разгадывать не нужно: какой мотив доминировал при игре в «классики»? Да, а Чящяжышын из «Равновесия света дневных и ночных звёзд» – вызов или все то же от-балдевание?
– Ну, Свя – Святослав, святой; Гульгуль – так меня в детстве называли; с Тоестьлстым и Додостоевским всё ясно (или нет?), как и с Иррой; а Ездандукта… Есть меня друг; так вот, он как-то сказал: «Ездандукта – это женщина, у которой никогда не будет детей и вообще никого не будет» – так и подсказал мне это имя. А у БГ было тоже: «Одну звать Ездандукта…». Ну а Чящяжышын – потому что через «Я» и «Ы»…А как иначе!
– Иначе никак. Валерия, а много у вас неопубликованного «в закромах»? И что вообще для вас проза – блажь, цирк, отдушина, «что-то четвёртое»? Какие планы?
– Немало. «Что-то четвёртое». Пишу новый текст сейчас… И в нём происходит разговор между двумя актёрами-бисексуалами – во время разыгрывания «Канасты»… Не играете в карты, нет? Обожаю азартные игры! В общем, в «Канасту» надо играть четыре часа – пока играешь, столько интересных мыслей приходит!.. Одна из линий романа. Опять я вам не ответила…
– Ответили-ответили… Вы пишете картины; окончили сценарный факультет ВГИКа. Какие новые вливания даёт всё это вашей прозе – прозе с так называемой «отсутствующей традицией»?
– Просто «вливается»… Иногда нужно посмотреть на тексты как бы со стороны. Картины и сценарии – хорошие «наблюдатели».
– «На посошок». Любовь, о которой вы – так много – и так по-разному: «кормушка» для пресловутого вдохновения? А если она полностью совершила «круг», что явится очередным стимулом к покрыванию бумаги буковками?
– Любовь. Любовь.
Беседу вела Наталья РУБАНОВА
Добавить комментарий