ФАКТОР СИЛЫ. ЗАПИСКИ ДЕСАНТНИКА

№ 2007 / 41, 23.02.2015

22 августа 2005 года подошвы ботинок, приобретённых мной в омском военторге, жадно впились в псковскую землю. Наконец-то я разрешил им этот поцелуй. 365 суток, которые мы называем годом, я ломал голову над тем
22 августа 2005 года подошвы ботинок, приобретённых мной в омском военторге, жадно впились в псковскую землю. Наконец-то я разрешил им этот поцелуй. 365 суток, которые мы называем годом, я ломал голову над тем, как же всё-таки влиться в ряды 76-й гв. ВДД. Почему меня туда так тянуло, не знаю. Скорее всего, вера в то, что дивизия настоящая. Надоело чувствовать себя макетом десанта, от нелепой муштры вдруг появилось желание воевать, стрелять, бросать гранаты. Расписать лицо в боевой окрас, пусть не затем, чтобы скалиться врагам, так хоть улыбнуться в око объектива. И вот сотни дней спустя с момента как я впервые обнаружил в голове эти мысли, я здесь, на перемешанной с прошлым священной псковской земле. Оторваны шевроны, фотографии подписаны, посланы бывшему ротному на память, проводы за столом в его канцелярии. «Служи, майор, как я служил, а я на службу… впрочем, ты и сам замечал, наверно».
И вот, ворота центрального КПП нараспашку. Нам здесь как будто рады. Прошагал я, торжественно улыбаясь, и лязга замков за собой не услышал. Так странно и непривычно. Видимо, похожий путь и в обратном направлении проделать можно, слова тебе никто не скажет.
– Рядовой Гебалов!
– Пал смертью храбрых, сражаясь за свободу и независимость нашего Отечества.
– Рядовой Семченков.
– Я.
Даже мёртвые на вечерней поверке возвращались в строй. Три человека части, в которую я попал, погибли в составе 6-й роты 104-го полка. Я соприкоснулся с легендой. Встал в строй, в котором стояли герои.
На следующий день нас угнали в поля, где сам батальон находился с мая. Немало интересного заключала в себе полевая жизнь, но разочарование прихватило горло через неделю. Мы вовсе не воевали. Оружие не покинуло оружейные комнаты, потому с утра мы вооружались лопатами, бензопилами, топорами и атаковали завоёванные лесом опушки. Валили деревья, извращаясь, сочиняли гати для переправ. Рубили, стягивали, таскали, искажали ландшафт, изменяли местность. Угнетали болота, кормили их песком, едва не черпали воду. После пятидесятиминутной атаки я бросал камуфлированную кепку на землю и десять минут размышлял в тональности грусти. – Не вопрос, – бежала строка в голове, – здесь всё по-человечески проще, куча формальностей, от которых не одного меня тошнит, не ушло дальше омского гарнизона, но это всё равно не то, что вызывает грусть и слёзы на вечных огнях. Суть же всех телодвижений в поле основывалась на немалых масштабов учениях тульской дивизии, спланированных на конец сентября. Завершением пьесы замышлялось развёртывание парашютно-десантного полка в боевом порядке и атака предполагаемого противника.
Со временем я уловил суть военной стратегии. И, в общем, мои ожидания оправдались. Войнушки в составах рот, типа тактик и огневых, это одно. В составе полка каждое подразделение выполняет задачи, предусмотренные его природой: разведка – понимает местность, сапёры – пашут землю. Вот и занимался наш инженерно-сапёрный барак чудотворением инженерных сооружений. И я был одним из чудотворцев волшебного отряда, именуемого по штату сапёрной ротой. Роты заграждения, впоследствии введённой в состав этого же барака, на тот счастливый момент ещё не существовало, а рота технарей, что ведала предоставленным в наше распоряжение транспортом, сильно не вдавалась в изучение, изменение и прочую деятельность с лесным массивом. Зато мы, одноразовые пацаны…
Честно говоря, вряд ли интересно, как и чем мы занимались. Забавен был финал, он стоил растерзанных брёвнами плеч, удивлённых тяжестью позвоночников. Постреливать начали за три дня до того как мы начали собирать палатки. А потом началась настоящая война, которой мне так не хватало.
Ночные стрельбы запретили тьме объять лагерь. Трассера цинками уходили в поле, возвращая зарево заката. БМД как муравьи расползались по лесу. Бэтэры катали на себе злобно-притаившиеся ЗУшки. Темнота ложилась на них зловещей вуалью, казалось, загляни в дуло, и непременно в глубине её различишь два налившихся красной злобой глаза – притаившейся на боеизготове смерти. Стоит ей нелепо чихнуть, и осколками брызг будет щедро угощена целая рота. Пару раз зенитчик прошепчет ей «будьте здоровы», и целый барак вольётся в подневольный легион Аида. Вот она, неукротимая российская мощь. Тротила под пластами земли больше, чем глины. Жаль нельзя растянуть ОЗМ и накидать ФМок, подогнать полю брани чисто сапёрных сюрпризов, всё потому, что врага-то нет. Он иллюзорен, но активно уничтожается. Где были горы, не стало гор. Были равнины, образовались горы. Кто-то ропщет, что всё это впустую, что клочья земли без розового оттенка плоти. Но это так, полевая шизофрения, она высохнет и отвалится от сознания, стоит лишь ветру потерять запах гари.
Про эти учения знал весь вооружённый мир. Да и наблюдали, должно быть, многие. Возможно, в здании Пентагона кассета с роликами сделала неплохую кассу, кто не дурак, продавал паршивенькую копию за небольшую кучку баксов. А кто поумней, был готов и чёрту на вечность сдаться, лишь бы сюжет оказался сказкой. По Пентагону тяжкие поползли слухи. А нашим что? В штабе ВДВ совсем недолго решали: сделаем так, вот так и вот так. Пацаны пошли и сделали, не хуже не лучше, чем делали всегда.
Постреляли. А удивлённые мишени можно до сих пор собирать. Не зря по армейским блокнотам ходит зарифмованный афоризм про то, что умный – это умный, это он если что в гору не пойдёт, а десантник, наоборот, заинтересован в том, чтобы её убрать, а потом ещё и строевым шагом тропу обойдёт.
Конечно, много совершается нелепых ненужных действий, особенно внутри дивизии. Армия – это организм почти механический. Винтики, гаечки, маячки, в итоге – эффект удара. Но люди, к сожалению – живые, свойства имеют разные, типа думать, размышлять, творить по-своему, и что досадней всего – иметь личное мнение. Такая функция вообще не одобряема. И до самой приземлённой инстанции, которой является личный состав, т. е. солдаты, куча всяких разных личных мнений грызётся между собой. Один сказал так, каждый порешил по-своему, старший раздосадовал младших, равные поругались, а личный состав измотался, в душе отправил всех куда подальше и побрёл выполнять поставленную ему задачу. Да, всё это есть и форму имеет разную, даже в славных воздушно-десантных войсках, так же как есть и парки, и переводы техники, и строевые смотры, и ещё куча разных интересных тем, о которых даже не хочется говорить. Но в целом боевая машина работает, если грамотно запустить, аппарат исправен, он может молоть, пробивать и дробить оборону, короче, выполнять свои прямые обязанности – уничтожать вооружённого противника.
Шло время. Я покинул строй сапёрного батальона, бросил миноискатель и наконец-таки взял в руки автомат. Двери расположения 8-й десантно-штурмовой роты торжественно распахнулись, и я с вещмешком бренных армейских пожиток влился в строй крылатой пехоты.
«Пэдэры» – это и есть костяк десантных войск, основная ударная сила. Всё обеспечение, типа ремонтных подразделений, ОБМО, прибористов – всё существует затем, чтобы эти пацаны, имея исправную технику, по крайнему ни в чём не нуждаясь, могли загрузиться в воздушные суда и, нанося всевозможный урон противнику, счастливо распрощались с жизнью. ПДР – это лезвие кинжала, клинок копья. Вероятно, время действия подразделений в бою на территории вражеского тыла, где численное превосходство врага, само собой разумеется, рассчитано и определено до минуты, как время действия даже не аккумуляторного типа батареи. Из настоящего, скажем так, открытого боя, крылатая пехота не возвращается. Беда не в том, что она не умеет отступать, выброшенной на вражеской территории ей отступать просто некуда.
Предназначение страшное. Но сколько романтики в охреневших от взрывов полях, забитых стальными осколками смерти. Это наше поле, и здесь мы только учились. Вечно ожидая разрешение на стрельбу, с положения, навязанного уставом, количеством боеприпасов в рамках штабных вычислений. В Стругах Красных, посёлке, где проходит большая часть учебных маневров дивизии, есть полигон, не имеющий отношения к ВДВ. Он мирно существовал до нашего там появления. Был договор на проведение стрельб день – ночь, составом третьего батальона. Но не успели стихнуть дневные залпы, как полигонщик очистил затылок от волосяного покрова… руками. Он рвал на себе волосы и кричал: «Пацаны, вы лишили меня работы, вы уничтожили мой полигон».
Особенно радовало меня первое время учебного периода. Автомат в моих руках надрывался матом, готовый брызгами жидкого металла осыпаться сквозь в судороге сжатые пальцы. Я кормил его забитыми до отказа магазинами. Первые мишени стояли невозмутимо, не шелохнувшись, почти усмехаясь. Некоторое время спустя стальные полные моей ненависти пули начали потрёпывать их края. Я истреблял по десять магазинов до тех пор, пока ростовые фигуры не начали падать от страха, едва я готовился к бою.
И вот, боевая подготовка месяц за месяцем превращает меня в Рекса десантных войск. Хотя, если честно, что дают тебе бессмысленные полусонные километры, пережитые в бронежилетах? Меня в процессе подобных маршей не посещали мысли о том, чем полезен миру мой энтузиазм. Больше вспоминается бархат женских губ, обещающий безумие ночи. И ещё много всего, о чём полезно иногда вспоминать, но писать не стоит.
Третья большая тактическая группа, вооружённая предоставленным Родиной тряпьём и целым набором добрых чувств и ощущений, строилась на полковом плацу… покарабельно. Борт номер девять: пассажиры моего рейса. Мы улетали на юг. Моё сознание, сбитое с толку неопределённостью, торчащей из завтра, рисовало мне много разных картин. На одной из них я видел великолепные горы в залпах дыма и бликах огня. Дикий закат, отдающий человеческой кровью, тысячи маленьких теней, стремящихся в небо, одна из которых вроде бы я. А на другой я видел свою милую маму, полную грусти, возле почтового ящика, который почему-то и сегодня пуст.
Разные по рядам пробегали слухи. Один из них посылал нас в Северную Осетию, в странную такую командировку, требующую ощутимую затрату материальных средств, для совершения маневра, не имеющего никакого воздействия на дальнейшее процветание России. Другой слух, родившийся в парке, на броне, под строгим взором замполита, отправлял нас на грузино-осетинскую границу, где вроде бы как замышлялась война. Не буду кричать о том, какой из них был мне по душе, но тем, что в нашу жизнь ворвалось разнообразие, я был, конечно, доволен.
За один день мы переместились на тысячу километров, со всем вооружением, с боевыми машинами. Начавшийся в Пскове день я провожал за шесть километров от зловещей для России чеченской границы. Вот она, та самая земля, что жадно впитала в себя столько российской крови, по ней нельзя ходить даже в армейских ботинках, ведь она священна, каждый клочок её имеет сотни русских имён. Чеченское радио рассказало мне об этой войне от конца до начала. Сколько ни старался я найти хоть частицу смысла, понять, почему всё получилось именно так, напрасно. Возможно, я слишком глуп, чтобы объяснить себе глупость, замешанную на расчёте. Вроде бы все мы люди, и те, кто решает за всех, и те, кто в результате этих решений что-то теряет, иногда даже самое дорогое. Мы умеем друг на друга плевать, особенно сверху, особенно если те, на кого мы плюём, далеко и нам до них нет дела, интереса.
Горели осетинские поля от наших нападений. Тонны боеприпасов улетали за горизонт.
Когда напряжение на политической арене утихло, мы вернулись обратно.
Не очень здорово начался мой «боевой» путь. Учебный центр закоптил романтические грёзы. Бывало, не раз я приходил к мысли, что в вооружённые силы я явился напрасно, что не принесут никакого толку 730 дней, распятых распорядком дня. Но случилось что-то, и два года службы я обратил в три, а сегодня стою в строю, пытаясь унять дрожь усталости после очередного марша, и незаметно для других улыбаюсь. Я люблю Россию. В тех краях, откуда я родом, трудно остаться равнодушным, в нас воспитывали это чувство с детства. Мы наблюдали человека, который жил одной лишь любовью к своей стране, которого, к сожалению, не многие вспоминают добрым словом. Его имя – Александр Иванович Лебедь, человек, который, уволившись из вооружённых сил, никогда не переставал быть генералом воздушно-десантных войск. На посту губернатора Красноярского края он был полезен стране в целом. И вот я изнутри наблюдаю войска, которым Лебедь отдал значительную часть жизни. Жаль, что часто дорога, достойная лавров, оплетена тёрнами. Но я вижу здесь много хороших людей, верная часть тех, чьи лица и есть лицо нашей с вами Родины. Они обычные люди, они имеют имена и фамилии, в разных стоят строях, одни подписывают рапорта, мол, рядовой такой-то, другие подписывают рапорта рядовых. Офицеры, прапорщики, солдаты. Политически они не существуют, может, лишь как фактор силы, но он объект и им управляют. Они могут лишь до отчаянья переживать за Россию в мирное время и беззаветно проливать свою кровь на войне. Не приведи Господь очередной раз доказать им свою преданность по назначенью. Пусть будет чистым небо, цвета берета, которым они гордятся.

Александру Семченкову 21 год. Он родился в Норильске, окончил Норильский кадетский корпус. Служил в ВДВ. В настоящее время – студент Красноярского государственного университета.
Александр СЕМЧЕНКОВ