О СПОРНОМ И БЕССПОРНОМ В НАСЛЕДИИ ВАДИМА КОЖИНОВА

№ 2007 / 49, 23.02.2015

Незадолго до смерти Вадима Кожинова были опубликованы его «Заметки на полях – но об очень важном» («Наш современник», 2001, № 1). В них Кожинов полемизирует с Александром Казинцевым, который с его «подачи» пришёл в «Наш современник» еще при Юрии Селезнёве и которого Вадим Валерианович не раз высоко оценивал. Напомню рецензию «Предвидение и воля» («Завтра», 1996, № 39), на книгу А.Казинцева «Россия над бездной» (М., 1996). В предисловии к «заметкам» В.Кожинов, поясняя свою позицию, писал: «Истина, как говорится, рождается в спорах, и полемика важна и, более того, необходима не только между далёкими друг от друга, но и близкими по своим убеждениям людьми». Я руководствуюсь подобными соображениями, предлагая «Литературной России» фрагмент из большой, в целом «положительной» статьи о Вадиме Кожинове.
***
Вадим Кожинов и пишущие о нём не раз говорили как о достоинстве, что Вадим Валерианович в советские времена ни разу не цитировал Сталина, Брежнева, не употреблял слова «колхоз», «партия», «социализм», был антикоммунистом… Мне непонятно, чем цитата, скажем, из Сталина хуже или постыдней цитаты из Ленина или Маркса. Суть в том, какие это цитаты и какова их роль в тексте. О той же коллективизации можно и нужно говорить как о преступлении (вспомним трилогию В.Белова или статью М.Лобанова «Освобождение»), а можно как об оправданной необходимости (смотрите, например, интервью В.Кожинова «Цена пережитого» // «Российская Федерация сегодня», 2000, № 21). А употребление при этом слов «колхоз», «социализм» и т.д., не имеет никакого значения.
Игорь Шафаревич в статье «Штрихи к творческому портрету Вадима Валериановича Кожинова» («Наш современник», 1993, № 9) мягко замечает: «В его работах 60 – 70-х годов встречаются цитаты из Маркса, Энгельса и Ленина как ссылки на авторитеты, выводы которых подкрепляют мысли автора». То есть такое цитирование выполняет защитную функцию, и в этом Шафаревич прав и не прав.
Действительно, у Кожинова есть случаи формального, защитного цитирования, как, например, во втором абзаце статьи «Познание и воля критика» (1975) о книге Петра Палиевского «Пути реализма». Вадим Валерианович сводит в этом абзаце идеалиста Гегеля и материалиста Ленина, приводя их идеологически безобидные высказывания. Они утяжеляют взгляды Кожинова на назначение критики и книгу Палиевского. Ударное место этих цитат в композиции статьи делает очевидным замысел критика, хотя и без них, видимо, можно было обойтись.
Однако в статьях В.Кожинова 60-х – 80-х годов немало случаев неформального цитирования или ссылок на Ленина, когда создаётся устойчивое впечатление, что критик разделяет транслируемые идеи. Например, в статье о Василии Белове «В поисках истины» (1979) Кожинов доказывает современность писателя через экскурс в историю литературы: «Феликс Кузнецов начал одну из своих недавних статей многозначительным напоминанием: «Вспомним то сокрушительное поражение, которое потерпела русская критика в конце XIX века. Потребовался гений Ленина… чтобы дать научное и объективное истолкование творчества Толстого». И заканчивается этот экскурс соответственно: «И нам необходимо учитывать тот исторический урок, о котором столь уместно напомнил Феликс Кузнецов».
Итак, непонятно, что подтолкнуло Вадима Валериановича через Ф.Кузнецова искать союзника в Ленине, ссылаться на его опыт истолкования Льва Толстого, который положительным не назовёшь. Статьи Ульянова – это редкостный пример убожества мысли и духа, пример кричащего, абсолютного непонимания Льва Толстого.
Вадим Валерианович не раз говорил о своей приобщённости (относительно ранней по советским меркам) к русской религиозной философии, что произошло благодаря Михаилу Бахтину. И сам Кожинов, по словам Владислава Попова, познакомил уже его «с русской религиозной философией (тогда запрещённой официально): с Н.Фёдоровым, В.Розановым, Н.Бердяевым, а потом славянофилами, евразийцами « («Наш современник», 2003, № 7).
Но как тогда Кожинов, если и не окормляемый, то хотя бы находящийся в поле притяжения русской мысли, мог быть солидарен с Лениным по многим вопросам? Солидарен с этим выродком, чудовищем, русофобом, космополитом, сатанистом, разрушителем традиционной России. Более того, сначала в «кулуарах», а затем, со второй половины 80-х годов, в печати Кожинов транслирует мифы о «хорошем» Ленине.
Один из них, миф о Ленине-патриоте, я впервые услышал в мае 1984 года от Юрия Селезнёва. Он, с присущим ему горением, рассказал мне об «утаённом» наследии Ленина… Юрий Иванович не скрывал, что «неизвестный» Ленин – это не его открытие. Однако имя «открывателя» названо не было, да я в этом и не нуждался. Я с трепетным энтузиазмом поверил в сей миф, так как Юрий Иванович был для меня непререкаемым авторитетом.
Когда в статьях В.Кожинова «Сердце отчизны» («Литературная газета», 1985, № 29), «Уроки истории: О ленинской концепции национальной культуры» («Москва», 1986, № 11), «Мы меняемся»?: Полемические заметки о культуре, жизни и «литдеятелях» («Наш современник», 1987, № 10), в его диалоге с Б.Сарновым («Литературная газета», 1989, № 10 – 13) зазвучала ленинская тема, авторство услышанного от Селезнёва мифа стало для меня очевидным, но суть не в этом. Многие люди поверили, а некоторые, думаю, продолжают верить в красивые сказки о Ленине… О других неудачных попытках русифицировать и отчасти облагородить Ленина я уже писал в статье «В.Розанов – В.Кожинов: штрихи к двойному портрету» («День литературы», 2003, № 9).
Отношение В.Кожинова к Сталину менялось на протяжении жизни. Он не раз вспоминал о том, что в школьные годы был юношей, далёким от политики. Однако в МГУ, где Кожинов учился на филфаке, общая атмосфера была такая, что он в короткий срок стал «искренним убеждённым сталинистом», вступил в комсомол… В 60-е – 70-е годы, если судить по статьям и воспоминаниям Вадима Валериановича, культ Сталина остался позади, был положительно преодолён. В годы перестройки тема Сталина зазвучала во многих публикациях Кожинова.
Самый большой резонанс вызвала статья «Правда и истина» («Наш современник», 1988, № 4). В ней автор, в отличие от Анатолия Рыбакова (чей роман «Дети Арбата» был подвергнут доказательной и тотальной критике), говорит о Сталине как порождении российского и мирового революционного и «левого» движения вообще. Эти и другие идеи Кожинова звучали кричащим диссонансом на фоне огромного количества статей, в которых шло развенчание Сталина через противопоставление ему «достойных» коммунистов: Н.Бухарина, С.Кирова, Ф.Раскольникова, М.Рютина, М.Тухачевского и т.д.
Статья Вадима Кожинова была воспринята «левыми» как защита Сталина, в чём упрекали критика авторы от В.Лакшина до Б.Сарнова. В другом контексте эта тема прозвучала в открытом письме Алеся Адамовича Вадиму Кожинову «Как прореживать «морковку» («Огонёк», 1989, № 35). Кожинов в ответном письме «Плод раздражённой фантазии» («Огонёк», 1989, № 41), в частности, утверждал: «Я, например, в отличие от Вас вообще никогда не употреблял слово «колхозы», так как не имел возможности сказать, что я о «колхозах» думаю.
И последнее. Так как возразить мне Вы, по существу, не можете , Вы, Александр Михайлович, решили не спорить, а создать некий жуткий «образ Вадима Кожинова» – апологета террора, коллективизации, репрессий. Но этот «образ» – плод одной только раздражённой фантазии».
Мифу «левых» о Сталине-злодее, который в 1928 – 1929 годах совершил контрреволюционный переворот, Кожинов противопоставил идею закономерности, подготовленности явления Сталина и сталинизма. Так, в статье «Самая большая опасность…» Вадим Валерианович утверждал: « Сталинизм смог восторжествовать потому, что в стране имелись сотни тысяч или даже миллионы абсолютно искренних, абсолютно убеждённых в своей правоте «сталинистов» («Наш современник», 1989, № 1).
В этой и таких статьях, как «Правда и истина» («Наш современник», 1988, № 4), «1948 – 1988. Мысли и отчасти воспоминания об «изменениях» литературных позиций» («Литературная учёба», 1988, № 3), Кожинов называет и характеризует прежде всего тех «сталинистов», которые во времена перестройки в списках «левых» проходили как «антисталинисты». Это Н.Бухарин, С.Киров, Б.Пастернак, А.Твардовский, А.Дементьев и другие.
Вадим Кожинов многочисленными примерами свою точку зрения подтверждает. Я приведу лишь одно его высказывание о Пастернаке: «Он не только безусловно верил в Сталина в 1930-х годах (что явствует, например, из воспоминаний вдовы Осипа Мандельштама), но и во многом сохранял эту веру позднее. Его поэтические книги, изданные в 1943, 1945 и 1948 годах, по своей общей настроенности не противоречили тогдашней литературе в целом, а в прозе он писал, например, во время войны: «Как веками учил здравый смысл и повторял товарищ Сталин, дело правое должно рано или поздно взять верх. Это время пришло. Правда восторжествовала» («Литературная учёба», 1988, № 3).
В статье «К спорам о «русском национальном сознании» (1990) В.Кожинов оценивает Сталина с точки зрения отношения к отечественной истории и литературе. Высказывание Сталина 1934 года о России, которую всю историю «непрерывно били», В.Кожинов называет нелепейшим и иронично комментирует… На приводимых примерах Вадим Валерианович показывает, что позиция Сталина в данном вопросе была созвучна таким русофобам, как Л.Троцкий, Н.Бухарин, И.Эренбург.
В этой статье Кожинов оценивает версию, которая вскоре станет очень популярной, версию о повороте Сталина к патриотизму во второй половине 30-х годов. Эта преимущественно косметически новая политика объясняется Вадимом Валериановичем тактическими и стратегическими соображениями: «явно приближавшаяся военная угроза заставляла власти задуматься над тем, что будет защищать народ. Но совершенно ложно представление, согласно которому тогдашние власти действительно «поощряли» подлинное национальное сознание». Эту мысль Кожинов довольно часто подтверждает сведениями о репрессированных писателях. Из пятидесяти «левых», «далёких от русской идеи» авторов было репрессировано двое, из двадцати «неославянофилов» остался в живых лишь Пимен Карпов. Вывод Вадима Валериановича вполне закономерен и справедлив: «Те, кто полагает, что Сталин поддерживал-де «национально мыслящих» русских писателей, должен либо отказаться от этого представления, либо же прийти к выводу, что репрессии против писателей проводил не Сталин».
Очень важное дополнение к теме содержится в интервью Кожинова «Лики и маски истории» («Завтра», 2000, № 27 – 28). Вновь говоря о повороте середины 30-х годов, Вадим Валерианович подчёркивает его ограниченность, которая выразилась и в том, что данный процесс не касался религиозно-философских истоков русской культуры, «остававшихся под запретом до самого последнего времени».
В интервью с Виктором Кожемяко («Правда», 1996, 21 марта) и беседе с Алексеем Зименковым («Подмосковные известия», 1997, 21 августа) речь идёт о возможном восприятии Сталина в нашей стране. В интервью об оправдании Сталина говорится как о факте неизбежном, лишь степень оправданности является объектом обсуждения. В.Кожинов утверждает: «Я убеждён, что в России Сталин никогда не будет оправдан до такой степени, как во Франции оправдан Наполеон, ставший там величайшим представителем нации». Во втором интервью Вадим Валерианович не столь категоричен: «Будем надеяться, никто не заставит русских людей отменить нравственный приговор Ивану Грозному и Сталину (иначе мы перестанем быть русскими)».
Подобная двойственность отношения к Сталину характерна для статей Кожинова 90-х годов. Через часть из них лейтмотивом проходит идея о Сталине как абсолютном, высшем зле, которое побеждает обычное, земное зло, всех этих радеков, зиновьевых, «у кого руки по локоть, а ноги были по колено в крови…». И в свои «союзники» Вадим Кожинов берёт Александра Пушкина и Михаила Булгакова, как, например, в беседе с Вяч. Морозовым («Наш современник», 1999, № 6).
Сомнения возникают и по персоналиям, точнее, по Пушкину, и в плане общетеоретическом, ибо таким образом происходит частичная реабилитация абсолютного зла. К чему это может привести, продемонстрировал Вадим Кожинов в 2000 году. Он утверждает, что в темпах коллективизации и в раскулачивании были виновны зажиточные крестьяне, которые не захотели продавать хлеб государству. Действительно, не захотели, только из-за низкой закупочной цены, а не потому, что, как считает В.Кожинов, этот небольшой процент крестьян «где тайно, а где явно, дал понять, что, угрожая всеобщим голодом, он готов был требовать от власти уступок, включая политические» («Российская Федерация сегодня», 2000, № 21).
Кожинов, который в стольких работах блистательно следует заветам своего учителя Эвальда Ильенкова («мыслить надо в фактах», «истина конкретна»), в данном случае нарушает его заветы. Там, где Вадим Валерианович факты приводит, они звучат неубедительно, и «обратной связи с реальностью» (то, к чему стремится Кожинов, по его признанию) не возникает.
Пытаясь доказать неизбежность коллективизации, Вадим Валерианович воссоздаёт атмосферу жизни в деревне 1925 – 1928 годов следующим образом. Он ссылается на свидетельство Николая Тряпкина, которому в указанный период было семь-десять лет. И далее последовали такие размышления и вывод Кожинова: «Зачем надрываться ради какого-то там расширенного производства, индустриализации? А ведь крестьяне составляли 80 процентов населения страны. Продлись такая жизнь до 1941 года – нам нечем было бы воевать».
Как видим, в трактовке этого вопроса Кожинов не оригинален, он повторяет расхожую версию советских историков-ортодоксов. Печально, что Вадим Валерианович, избегавший в советское время слова «колхоз» из-за невозможности сказать правду о коллективизации, на закате жизни выдал такую версию. Не менее печально и удивительно, что она стала популярной среди некоторых «правых» во второй половине 90-х годов.
***
В 80-е – 90-е годы Вадим Кожинов некоторые свои взгляды принципиально менять не хотел, хотя столь же принципиальная коррекция их была объективно необходима. Это касается, в частности, личности Александра Твардовского как главного редактора «Нового мира».
Во времена жарких баталий второй половины 80-х годов и в 90-е годы в трактовке этого вопроса Кожинов занимал позицию, которая характерна для многих «правых» в последние почти сорок лет. В статьях и интервью Вадим Валерианович справедливо и методично развенчивал миф о «Новом мире» как лучшем и оппозиционном журнале 60-х годов. Вот два высказывания критика из статей «Ещё несколько слов о Михаиле Бахтине» и «К спорам о «русском национальном сознании»: «Важно подчеркнуть, что до последнего времени «антихристианская» направленность была присуща не только «официальным», но и сугубо «либеральным» кругам: так в «свободомыслящем» «Новом мире» 1960-х годов постоянно публиковались разные антихристианские сочинения» (Кожинов В. Победы и беды России. – М., 2002); «Итак, Россию до «великого перелома» населяли всего лишь «эмбрионы» людей. И в «Новом мире» никто не дрогнул от столь дикого русофобства…» (Кожинов В. О русском национальном сознании. – М., 2003).
Одновременно Вадим Валерианович неоднократно пытался противопоставить главного редактора «Нового мира» его сотрудникам. По сути повторялась, варьировалась давняя версия о Твардовском как о «свадебном» редакторе, которым умело руководило его окружение. В статье «Самая большая опасность…» эта версия применительно к полемике «Нового мира» и «Молодой гвардии» выглядит так: «Он, признанный крупнейший поэт, едва ли даже и читал (что, читают только непризнанные, некрупные поэты? – Ю.П.) этот журнал («Молодую гвардию». – Ю.П.), – разве только слушал, что ему сообщали о нём Дементьев и другие» («Наш современник», 1989, № 1).
Данная точка зрения легко опровергается дневниковыми записями и самого Твардовского, и его ближайшего окружения: В.Лакшина и А.Кондратовича. Из этих записей следует, что главный редактор «Нового мира» читал всё в своём журнале и основные материалы в изданиях оппонентов. И в борьбе с «Молодой гвардией» он занимал такую же позицию, как и Александр Дементьев, чья статья «О традициях и народности» («Новый мир», 1969, № 4) стала поводом для очередной полемики.
Конечно, между А.Твардовским и его окружением существовали разногласия (о некоторых из них я говорю в статье «Русский критик на «передовой» // «Наш современник», 2005, № 11), но они не были столь масштабно-глобальными, чтобы можно было, подобно Кожинову, утверждать: «В глубоком смысле Твардовский в последние годы был, без сомнения, ближе к тому направлению, которое рождалось, складывалось в «Молодой гвардии», нежели к тем много говорящим о нем сегодня сотрудникам «Нового мира».
По столь важным, определяющим вопросам, как вера в Бога, национальный вопрос, отношение к дореволюционной и советской истории, восприятие славянофильской и революционно-демократической традиций, роли Ленина, Сталина в судьбе страны и многим другим, А.Твардовский и сотрудники «Нового мира» были единомышленниками и идейными противниками «Молодой гвардии».
И ещё: в подтверждение своей версии В.Кожинов сообщает, с его точки зрения, неожиданный для многих, но бесспорный факт: «Наш современник» с 1970 года стал «наследником» не только «Молодой гвардии», но и «Нового мира». Данный факт иллюстрируется следующим образом: «Десятки авторов после ухода Твардовского нашли, так сказать, убежище именно в «Нашем современнике».
Думаю, Вадим Кожинов несколько фетишизирует сам факт публикации, который ещё не означает принадлежности писателя к тому или иному направлению. С теми, кто пришёл в «Наш современник», было не всё так однозначно и в плане публикаций, и в плане позиции. Во-первых, многие из них в 70-е – 80-е годы продолжали печататься в «Новом мире». Это такие разные по своим взглядам писатели, как Ф.Абрамов, В.Тендряков, В.Белов, В.Быков, В.Астафьев… Во-вторых, трудно назвать авторами «Нашего современника» (беру по списку Кожинова) И.Дедкова, А.Туркова, А.Кондратовича, Ф.Искандера, В.Тендрякова. Их случай тот, о котором говорят «нужда заставила». Это наглядно видно на примере Игоря Дедкова. Его дневники свидетельствуют о реальном – негативном – отношении к ключевым авторам журнала и «Нашему современнику» в целом. Об этом я относительно подробно говорю в статье «Игорь Дедков как феномен» («День литературы», 2006, № 11), поэтому сейчас только приведу три дневниковых свидетельства критика.
22 ноября 1977 года Дедков делает такую запись: «Всё-таки в «Нашем современнике» я чужой или получужой» (Дедков И. Дневник 1953 – 1994. – М., 2005). Почти через четыре года, как явствует из записи от 21 июля 1981 года, у Игоря Александровича вызывает удивление интервью Михаила Алексеева, который поставил Дедкова в один ряд с П.Палиевским, В.Кожиновым, М.Лобановым, И.Золотусским. Себя критик однозначно относит к «другому «крылу» литературы». Что же касается вопроса, на чьей стороне был Дедков в оценке противоборства «Нового мира» и «Молодой гвардии», то здесь ответ критика столь же однозначен. В записи от 5 октября 1980 года говорится: «Отсутствие Твардовского и его значение я понимаю так же, как Лакшин».
***
Общеизвестно, что В.Кожинов умел писать так, что его работы удивляли, вызывали споры, запоминались надолго. Это происходило прежде всего потому, что Вадим Валерианович опровергал традиционный или преобладающий взгляд на писателя, проблему, явление и выдвигал свою, мягко говоря, неожиданную версию. Назову лишь несколько нашумевших в своё время и до сих пор актуальных статей: «О главном в наследии славянофилов» («Вопросы литературы», 1969, № 10), «Проблема автора и путь писателя. На материале двух повестей Юрия Трифонова» («Контекст-1977» – М., 1978), «Русская литература и термин «критический реализм» («Вопросы литературы», 1978, № 9), «И назовёт меня всяк сущий в ней язык…» («Наш современник», 1981, № 11), «Правда и истина» («Наш современник», 1988, № 4), «Об истоках русской литературы. Творчество Иллариона и историческая реальность» («Вопросы литературы», 1988, № 12).
Версия Вадима Валериановича о смерти Пушкина вызвала отрицательно-возмущённую реакцию у «левых». Поэль Карп в статье с говорящим названием «Мифология как принцип» так прокомментировал статью Кожинова: « Поэт, оказывается, был убит из-за того, что росло его влияние на государя, и граф Нессельроде, опасаясь радикальных политических перемен, организовал убийство. Но нужны всё же хоть какие-то факты такой его деятельности. Таковы не известны, и мифотворец Кожинов их творит « («Нева», 1989, № 11).
Во-первых, Кожинов в статье «Из чьей руки?..» («Правда», 1987, № 37) ссылается на свидетельство Г.В. Чичерина, который через родителей и родственников – дипломатов – был посвящён в тайну гибели поэта. Чичерин в письме к пушкинисту П.Щёголеву в 1927 году утверждал, что автором «диплома», пасквиля является Брунов, личный помощник министра иностранных дел Нессельроде. Заказчиком же письма была супруга министра.
В том же году в «Московском пушкинисте» были опубликованы воспоминания князя М.Голицына, где приводятся слова императора Александра II: «… теперь знают автора анонимных писем, которые были причиной смерти Пушкина: это Нессельроде». В.Кожинов при этом оговаривает: «Автор» – это ещё, конечно, не значит изготовитель «диплома» как такового. Сделал несколько его экземпляров, по-видимому, именно Брунов». На вопрос о цели «заказчика» В.Кожинов отвечает, опираясь на итоговую работу Д.Благого «Погибельное счастье (женитьба, дуэль, смерть)».
Дискуссия о гибели Пушкина получила свое продолжение в 1991 – 1993 годах. Теперь уже «чистый» пушкинист С.Фомичев, которого Кожинов называет «весьма посредственным» и «малоизвестным литературоведом», сначала приписывает критику масонскую версию гибели Пушкина («Русская литература», 1991, № 2). После ответа Вадима Валериановича он вынужден был признать безосновательность своих утверждений и… тут же выдвинул новый вариант «обвинения». П.Щёголев, Г.Чулков, И.Андроников, Д.Благой, на которых ссылается В.Кожинов, говоря о космополитической «окраске» заговора, ничего подобного не утверждали. Приведя цитаты из работ названных авторов, Кожинов делает закономерный вывод: «Как видим, и П.Е. Щёголев, и Г.И. Чулков, и И.Л. Андроников, и Д.Д. Благой были убеждены, что гибель Пушкина явилась «результатом зловещих действий «ареопага», «олигархии», «клики», «верхушки», суть коих определена в их работах словами «интернациональная», «космополитическая», «международная» и, с другой стороны, «никак не связанная с русской культурой», «антинародная», «антинациональная» и, добавлю от себя, откровенно русофобская («Литературная Россия», 1993, № 28 – 29).
В 1999 году Вадим Валерианович вновь вернулся к этой теме в статье «О тайне гибели Поэта» («Москва», 1999, № 6). Он значительно детализирует событийно-человеческий фон трагедии, при этом положения двух предыдущих работ, как и они сами, почти в полном объёме органично входят в данную статью. Называются и новые авторы, которые в разное время высказывали идеи, созвучные кожиновским. Это Николай Страхов и Владислав Ходасевич.
Вообще в год 200-летия со дня рождения А.С. Пушкина В.Кожинов опубликовал восемь статей о поэте. В них рассматриваются самые разные вопросы: от места рождения Пушкина («Где родился поэт?» // «Труд», 1999, 5 мая) до его историософских взглядов («Пушкин и Чаадаев. Из истории русского национального самосознания // «Национальные интересы», 1992, № 2). Одиннадцать статей о Пушкине вошли в книгу Вадима Валериановича «Великое творчество. Великая Победа» (М., 1999), в которой закономерно связываются явление Поэта и наша Победа 1945 года.
Через многочисленные «пушкинские» интервью Кожинова лейтмотивом проходит мысль, вынесенная в заглавие беседы с Вяч. Морозовым, – «Мы все ещё должны дорасти до пушкинских стихов» («Наш современник», 1999, № 6). О Вадиме Валериановиче Кожинове можно сказать, что он до пушкинских стихов дорос.

Юрий
ПАВЛОВ