о пользе союза «и»

Когда настала пора оформлять мне пенсию, редакционный бухгалтер, занимавшаяся этой довольно волокитной заботой, сказала, что первые два года моей трудовой деятельности собес отказывается учесть, так как название организации не соответствует печати, удостоверяющей записи в трудовой книжке. Но это, успокоила бухгалтер, никак не повлияет на начисление пенсии, ибо трудовой стаж достаточен и без этих должностей.
Я заглянул в книжку. За два первых года газетной службы каких только записей там не было: и литсотрудник, и собкор по Центральным областям России, и заместитель заведующего отделом литературы и искусства, и спецкор… Общим числом почти под десяток. Хотя, не сходя с места, всё это время я проработал в отделе внутренней жизни. Просто отдел кадров безуспешно пытался и никак не мог привести в соответствие штатное расписание. Люди числились в одних отделах, работали в других.
А все перемещения в редакции газеты «Литература и жизнь» удостоверялись печатью издательства «Литературной газеты». Своей у «ЛиЖи» не было. Забавно было обнаружить эти несоответствия спустя несколько десятилетий. Но во мне вдруг взыграло ретиво, стало жаль памяти о дорогих и неповторимых годах вступления в профессию, пусть и формально вычеркнутых из жизни. Вспомнились бессонные ночи, когда мучился над никак не складывающимся текстом. Вновь, как впервые, возникло непередаваемое ощущение перевоплощения твоей рукописи во влажные оттиски гранок. А командировочные странствия?! Где цивильно, со всеми удобствами, а где на перекладных или своих двоих. Нет, всё это нельзя просто так посчитать несуществовавшим. И я добрался до сохранившихся (о чудо в 90-е годы!) издательских архивов, официальной бумагой подтвердив правомочность печати «Литгазеты» под записями «ЛиЖи» (Лит.России).
Я пришёл на Цветной бульвар после журфака университета по заявке редакции, полученной (честно сознаюсь) не без протекции. Немного уже печатался – в основном маленькие заметки о спорте на страницах «Советского спорта» и «Советской России». Но, конечно, был лишь на дальних подступах к ремеслу, несмотря на то, что учили нас пять лет.
Незадолго до начала моей новой судьбы в редакции «Литературы и жизни» произошёл громкий скандал. В передовой статье, посвящённой международным делам, шла речь и о том, что, благодаря проискам империалистических сил, Китай не принимают в ООН. Утверждалось, что Китайская Народная Республика стала полноправным и важным государством на карте мира, без которого нельзя сегодня решать важные для человечества проблемы. И была в передовой примерно такая фраза: «В последние годы народы США и Китая добились невиданных успехов во всех областях жизни». Из-за этой фразы в редакции полетело много голов. Нынешний читатель удивится: почему? А потому, что вместо США следовало написать СССР. Так и было в оригинале. Но ошибся наборщик, не заметил дежурный по отделу, не отреагировала «свежая голова», а ведущий номер ответственный секретарь был последним на этой «линейке». Кого-то уволили, кому-то дали «строгача», а ответственный секретарь Анатолий Георгиевич Шеляпин спустился на ступеньку ниже в редакционной иерархии, став заведующим отделом внутренней жизни. В его подчинение я и поступил, о чём с благодарностью вспоминаю до сих пор. Он был ярким человеком, парадоксальным, остроумным, образованным, запрограммированным на многое. Он умел писать и, когда раскрывал себя по полной, из-под его пера выходила не газетная жвачка, а настоящая проза. Впрочем, мог издевательски и цинично (как я теперь понимаю) писать «высоким стилем», который так ценился в именной публицистике и неподписанных передовых статьях. Он нежно любил жену, каждый день к семи утра провожал её в институт Склифосовского, где она работала. А в оставшиеся три часа до начала нашего трудового дня шёл недлинной дорогой от Колхозной до Самотёки, навещая отделы соков в попутных магазинах. Тогда там в разлив давали и шампанское, и коньяк, и просто вино.
Сок он не очень жаловал.
А ещё не воспринимал тупую журналистику. Приехать и «отобразить» – это не по его части. Он требовал от сотрудников находок, неожиданных открытий, собственных тем. Вокруг газеты роился клан так называемых «очеркистов», которым всё равно, что воспеть, лишь бы духоподъёмно получилось. Как мог, он выставлял им заслон. Предлагая другого качества материалы.
В отделе работали талантливые люди. Заместитель Шеляпина, мой однокашник Олег Куприн, только старше на пару курсов. Отменный пловец, чемпион МГУ по водному поло, он по-спортивному азартно придумывал темы и газетные кампании. Писал легко и сочно, был великолепным организатором. Недаром потом многие годы возглавлял газету «Голос Родины», издававшуюся Обществом дружбы с народами зарубежных стран, придумывал оригинальные проекты в журнале «Журналист». Феликсу Родионову, ещё одному нашему коллеге, нелегко давались собственные статьи, но он был отменным редактором, очень требовательным и цельным человеком. Помню, на отдельской летучке мне устроили разнос за то, что я мало привлекаю авторов, и Феликс говорил мне об этом глаза в глаза. Не забыл до сих пор как завет об общности газетного дела. И, конечно, звездой в отделе был Анатолий Ковалёв. Русский красавец с есенинскими кудрями, с чарующим баритоном, любимец женщин, настоящий газетчик, готовый в номер продиктовать самый актуальный материал. Однажды продиктовал или написал за ночь «Стакан молока» – про то, как замечательно, что знаменитый пивной бар на Пушкинской преобразовали в молочное кафе. Выполнил «социальный заказ». Немедленно возник наш ответ в виде акростиха. Хоть и помню его, но привести не могу по причине неудобочитаемости в финале. Друг друга не жалели, однако любили. Толя потом был ответственным работником в «Экономической газете» времён её взлёта в восьмидесятых.
Надо сказать, мы жили весело, как и положено в молодой редакции. Писали друг на друга эпиграммы, баловались акростихами, придумывали розыгрыши. Когда я только поступил на работу, меня подбили принять участие в розыгрыше одного из редакционных корифеев – Игоря Тарабрина. Игорь возглавлял отдел информации, был человеком вулканического темперамента, редкой работоспособности. Он писал стихи, лёгкие рифмы роились на кончике его пера. Самое знаменитое своё сочинение в виде большой поэмы написал в армии. От первой до последней строчки она была гигантским акростихом, а попросту – инструкцией для доверенного лица, как сократить срок пребывания в армии. Но я о розыгрыше. Его идея возникла мгновенно, а меня выбрали именно потому, что я был новичком и вряд ли мог быть заподозренным в соучастии. Игорь заказал американский Денвер, где тогда гостила наша баскетбольная команда, чтобы дать эксклюзивный материал. Пока он ждал, договорились с телефонистками на коммутаторе, те сымитировали звонок из Америки, переключили вызов на аппарат секретариата, и я выступил в роли тренера Александра Яковлевича Гомельского. Что я нёс в ответ на его вопросы, одному богу известно. Упорно «не понимал» с кем говорю, именовал «Литературу и жизнь» «Литературной газетой», рассказывал, что объясняемся мы с американцами на древнееврейском языке (та ещё примочка для «ЛиЖи»!), которым владеют наш гигант Круминьш и швейцар гостиницы, где мы остановились, что играть тяжело, ибо температура выше 50 градусов по Цельсию. Свидетели этого интервью зажимали рты от хохота, а спустя несколько минут в секретариате появился Игорь и поведал всем, что грядёт сенсация. «Иди пиши!» – сказал ведущий номер замсекретаря Виктор Иванович Хлебников. Я умолял не доводить до такой развязки – это ж какое наказание писать вхолостую. Но меня клятвенно освободили от ответственности. Через полчаса Тарабрин принёс материал. Он начинался словами: «Необыкновенная жара стоит нынче в Денвере…» Про древнееврейский не было ничего. Хлебников прочитал текст, перенёс подпись Игоря снизу вверх, разметил шрифт: вместо привычного петита указал корпус. Игорь подбоченился, и тут все грохнули.
Игорь на меня не обиделся, но через пару дней с шести часов утра несколько дней у меня дома не замолкал телефон: звонившие интересовались шубой, которую я продаю срочно и недорого. Это Игорь расклеил около метро «Сокол» объявление от моего имени с просьбой звонить от 6 до 7 утра.
Выше я написал, как от лица Гомельского упорно называл нашу газету Литературкой. В наших трудовых книжках стоит печать Литгазеты. Но не было большей конфронтации в конце пятидесятых и начале шестидесятых, чем между «ЛиЖи» и «Литгазетой». Мы занимали всей редакцией шестой этаж с левой стороны от лестницы, а через коридор напротив располагались несколько отделов «Литгазеты». То есть – с правой стороны от того же входа. Если проще – левые и правые. Но в те времена координаты места и политических воззрений не совпадали. Литгазетовцы, конечно же, были левыми. Завотделом поэзии Булат Окуджава, его сотрудник Наум Коржавин. Рыцари критического цеха Бен Сарнов, Инна Борисова, Станислав Рассадин, Феликс Кузнецов, Лазарь Лазарев. Напротив, конечно же, правые – Дмитрий Стариков, Михаил Лобанов, Владимир Бушин, Ленина Иванова. Сегодня терминология изменилась, и фланги поменялись местами. В моё время они стреляли друг в друга не через бойницы кабинетов, а сквозь пространство газетного листа. Я не хочу углубляться в тему, но в какие-то моменты мне стало стыдно говорить моим товарищам, что я служу в газете «Литература и жизнь».
А с другой стороны…
Любимым автором нашего отдела внутренней жизни был Владимир Максимов. Не тот Максимов поздней поры, известный писатель, диссидент, политический эмигрант, редактор «Континента», до этого ещё было далеко, а странствующий по городам и весям наблюдатель жизни, бессребреник, живущий от гонорара до гонорара, а потом на командировочные, которые кончаются в день отъезда. Он, как и положено по характеру, «качал» правду, а кончалось милицейскими протоколами, приходящими в редакцию. «Отмазками» с нашей стороны мы гасили конфликты. Может, это было раз или два, а я возвожу в систему. Но запомнилось. Как и то, что когда Володя не знал, что написать из последней командировки, он написал стихотворный репортаж. К красному дню –1 мая.
«ЛиЖи» гнобила Евгения Евтушенко за его «Бабий Яр» в пространных статьях Дымшица, Старикова. Поэт Алексей Марков писал: «Какой ты настоящий русский, / когда забыл про свой народ, / душа, как брючки, стала узкой, / пустой, как лестничный пролёт». А в это же время в «ЛиЖи» печатали мало кому известного Андрея Вознесенского. К неудовольствию многих. Замредактора Евгений Иванович Осетров, человек достаточно консервативный и избирательный в литературных вкусах, стоял за него горой. Можно сказать, один против всех. Вот такие парадоксы.
Не случилось напечататься Владимиру Войновичу. Его изумительный рассказ-очерк про трофейный автомобиль во дворе, похожий то ли на тапочку, то ли на ботинок, показывал мне Олег Куприн как образец многозначного бытописательства. Не в «ЛиЖи» пришлось прославиться Войновичу. Олег был романтиком. Он открыл в Киеве молодого поэта Виталия Коротича, и тот написал нам «публицистику». «Живу!» – была первая фраза этой статьи. Не знаю, захочет ли Виталий Алексеевич перечитать своё послание из шестидесятых.
Когда взлетел Гагарин, редакции, кроме тассовских информаций, ничем не располагали. Наш молодой автор Валерий Дранников, зацепившись за факт рождения Гагарина в Гжатске, рванул в этот доселе никому не известный городок и написал репортаж о семье первого космонавта. Трогательный и глубокий. Валерий, которому уже под семьдесят, один из немногих журналистов той поры, которые до сих пор сохраняют форму и умеют писать так, что хватают читателя за живое.
Хочу обратить внимание читателя на заголовок этой статьи. У меня существует убеждение, в достаточной степени метафорическое, но всё же основанное на реальности. Успех чаще всего рождается на боковых ответвлениях темы. И грамматическая форма соединительного союза «и» порой важнее того основного, что она призвана связать.
Необыкновенной популярностью обладали журналы «Наука и жизнь», «Химия и жизнь». Коротенькое «и» давало простор ассоциациям и расширяло угол зрения. Хочется верить, что в нашем случае «и» тоже сыграло свою заметную роль.
Я пришёл в «Литературу и жизнь» одним, а ушёл другим. Помню, допустил какую-то неточность в материале, меня вызвал редактор Виктор Васильевич Полторацкий и в свойственной ему мягкой интеллигентной манере делал внушение, а я вертел в руках чернильницу, которую затем почему-то перевернул вверх дном, залив фиолетовой гущей бумаги на столе начальника. Про меня потом говорили: «Это тот, кто вылил чернила на стол главного?!»
Благодаря «ЛиЖи» я поездил по стране, побывал в глухих мордовских сёлах, уральских маленьких городках, новгородских колхозах, только строящемся новосибирском Академгородке, да много где ещё. От маленьких заметок дорос до больших «кусков», печатался с переносом с первой полосы. Печатался часто, с личным досье из газетных вырезок легко прошёл отбор в спецкоры АПН. Многое из написанного не хотел бы сейчас перечитывать, ибо избыточным пафосом замещал поверхностное представление о жизни. Я расстался с этой манерой сознательно. Но были и личные открытия, были встречи с прекрасными людьми, которые не забылись до сих пор. Я благодарен за это моей первой газете, где служил, коллегам, поддержавшим на первых порах. Всего два года, но они заложили заряд на всю жизнь.
Александр АВДЕЕНКО