Нет Руси без Бога

№ 2010 / 9, 23.02.2015

В ны­неш­нее рос­сий­ское ли­те­ра­тур­ное без­вре­ме­нье, не в лад гро­бов­щи­кам и по­хо­рон­щи­кам рус­ской на­род­ной про­зы ро­ма­ны Вла­ди­ми­ра Ли­чу­ти­на вдруг за­све­ти­лись над Ру­сью бы­лым при­род­ным и скоп­лен­ным ис­под­воль на­род­но-пра­во­слав­ным све­том.

Если кому-то и по плечу сегодня этот
труд – художественно изъяснить неизъяснимое
в русской душе, заповедным русским языком
сделать отчётливый отпечаток вечного над
перетекающим настоящим – так это только ему,

Владимиру Личутину.

Валентин Распутин

Явилось вечное творенье

в русской Святой Словесности?

Его имя – «Раскол»!

Его автор – Владимир Личутин!

Вот он – живой и такой же тленный,

как и мы, сотворил вечное сочиненье!..

Тимур Зульфикаров

В нынешнее российское литературное безвременье, не в лад гробовщикам и похоронщикам русской народной прозы романы Владимира Личутина вдруг засветились над Русью былым природным и скопленным исподволь народно-православным светом. Явились привередливому читательскому миру, изданные, неведомо мне, в какой череде и написанные, романы Владимира Личутина «Фармазон», «Любостай», «Скитальцы», и особо трилогия «Раскол», словно посреди чёрной таёжной гари дивом дивным одыбали матёрые кедры, долгими, натружено-узловатыми кореньями добыв целебного земного сока, густыми кронами припав к спасительным небесным родникам.

Читаешь романы Владимира Личутина, наплывают видения: чудится, из песенного и молитвенного славянства чудом чудным прилетела вещая птица и, плавно вздымая архангельские крыла, кружит над Русью, поёт протяжную дивную песнь любви к братьям и сестрам во Христе, к небесам Божиим, к матери сырой земле, и обмирают русичи в сладком умилении, с блаженной надеждой на крылатый и спасительный русский дух, не выбитый властью кощеев безсмертных. Читая романы Владимира Личутина, узришь странника, плывущего штормовым Северным морем, потом без устали, подсобляя черёмуховым посошком, бредущего по метельной и заснеженной, слякотной и промозглой древлеотеческой Руси. И странник, и поморский рыбак и зверовщик, и пахотный мужик и царёв стрелец, и незрячий былинщик с гуслями, и острословный скоморох да христорадник с вертепной звездой, и мезенский инок в ветхом холщовом рубище, гремящий веригами, и монастырский летописец, в сокровенных писаниях истлевший плотью, и старец, убелённый сединой горней мудрости, и неистовый старовер-распопа с божественными глаголами на спекшихся устах, – все на церковных ли папертях и вечевых соборных площадях, в избах и теремах горячо и запальчиво костерят еретиков, сатанаилов и попустителей бесовской воли, а потом слезно молят братьев во Христе любить и оборонять Русь святую православную, ибо «нет Руси без Бога».

Увы, что греха таить, не всякому читателю, приваженному к беллетристическому чтиву, по духу, разуму и смиренному терпению личутинские романы, а уж тем паче трилогия «Раскол» – рысью по сюжету не пробежишь, запалишься, поймаешь себя на крамольной мысли: да ведь ты, братец, одолеваешь не художественную прозу в привычном читательском восприятии – прозу, что случается и душевной, и мертводушной, и яркой, и тусклой; ты открыл глубинное и бескрайнее, степенное и вдохновенное исследование русской судьбы, русской души от Древней до нынешней Руси (и не академически хладнокровное, а словно речь идёт о самоличной судьбинушке писателя, о его мятущейся душе), при этом воплощённое райским слогом, слившем в себе традиции устной народной поэзии, что, подобно Вселенной, необозрима, непостижима, и древлеотеческой письменности – жития, слова, повести, поучения, сказания, послания, грамоты, мифа, легенды, песни, цветника любомудрия. В «Расколе» единым многоголосым, многовековым народным хором, сливаясь голосами, тянут псалмы церковные клирошане, причитают на тризнах северные вопленницы, воспевают любвеобильно, хмельно и радостно крестьяне, казаки, зверовщики да рыбаки, буйно веселясь после сезона и страды да по великим Христовым праздникам.

Первое всеохватное впечатление от трилогии «Раскол» – непостижимые для нас, нынешних худобожиих русских, не говоря о чужеверцах, великие духовные страсти наших предков, восходящих по небесной лествице к пророческой и чудотворной святости во Христе, к ясной и неколебимой любви к Богу и ближнему, но и порождающих кровавые канонические противоборства, ереси и гордыню. Православная вера в личутинских героях – мучительная ратьба Божиего и демонического. Мечутся иные герои Владимира Личутина меж кабаком и храмом, и сколь откровенны и яры в плотских страстях, столь же искренны и неистовы в покаянных молитвах, в ненависти ко греху. Случалось, и великие грешники, когда в них Господь совесть пробуждал, в страстном молитвенном покаянии, в суровой постьбе, в отрешённом от мира служении Богу и людям обретали святость, вспомним евангелийскую Марию Магдалину, легендарного разбойника Кудеяра. Герои Личутина не теплокровны, а, как рек святой Иоанн Богослов: «Поелику ты тепл, а не горяч и не студён, извергну тя из уст Моих».

Хоть и начитан, переначитан мирским чтивом, даже и классическим, величавым мудростью мира сего, но в память из века позапрошлого и прошлого не является письменное произведение, где бы, подобно трилогии Владимира Личутина «Раскол», столь явственно и полно, столь ярко и подробно ожила пред очами, в душе и помысле вся средневековая Русь в смуте и ереси, в искусе и кровавом бунте, но и в неутолимой жажде святости во Христе. Юроды – чудотворцы и пророки, обличители мирских грехов и никонианской ереси, грозно звеня железными веригами, – месят колючие снега и стылую дорожную слякоть омертвелыми плюснами, смиряют норов телесными страданиями, мучительно убивающими плоть ради вечной жизни подле Исуса Сладчайшего; пещерные отшельники, иноки-пустынножители, монастырские насельники, постигающие Отца и Сына и Святаго Духа в надсадном труде, в суровой постьбе и страстной мольбе, священницы, верно служащие Богу и ближним, милосердцы, тайно отдающие христорадному прошаку своё последнее рубище, русские ратники – Христовы воители, не жалеющие живота за веру, царя и Святую Русь, за единоверныя други своя.

Любя народ так, как можно любить лишь мать и отца, живя бок о бок с деревенским простолюдьем, деля с ним хлеб, соль, скоротечные житейские радости и вековечные скорби, писатель не обряжает народ в лубочные побрякушки, словно тряпичную, масленичную бабеню, чтобы спалить её в Ярилином кострище, не сопливит сентиментальной слезой; над испоконным словом вздымается непостижимый миру русский – гений и юродивый, с небесными взлётами и сумрачными падениями, со Христовой любовью и бесовской ненавистью до скрипа зубов, с душераздирающей покаянной молитвой и злобным матом, с воловьим трудом и блажной пастушьей ленью, с нежностью и соромной грубостью, с извечным метанием меж кабаком и храмом, со смертельным страданием по своей душе.

И этот народ оживает вдруг на державном ратном поприще, ибо русский ни с мечом, ни с калачом не шутит и за Божию милость почтёт сложить бренный живот за други своя, ведь по глаголу святого Иоанна Богослова: «Больше сия любви никто не имеет, да кто душу свою положит за други своя».

В трилогии «Раскол» нет свычного романной традиции верховодящего героя, устало бредущего сквозь долгое повествование; их, главных героев, – ватага, и так глубоко и подробно автор описывает их душевный и духовный мир, что всякий раз чудится – а не с себя ли писатель живописал героя – будь то и патриарх Никон, и государь Алексей Михайлович, и юрод Феодор, и протопоп Аввакум, и сокольничий Любимко. Читаешь и видишь писателя с берестяным пестерем на горбушке; небом крытый, светом огороженный, месит, сердешный, осеннюю снежную кашу босыми, растоптанным плюснами – дождик вымочит, солнышко высушит, буйны ветры голову расчешут, либо семенит накатанным санным путём по северной Русии сквозь сумрачно обступившую тайболу, либо бредёт неспешно миражными от зноя, травостойными полями, либо плавится на промысловом ватажном карбачишке и всякий раз, вознесши очеса в небеса, воспевает: «Научи меня, мать-пустыня, как Божью волю творити!», отпугивая и отженивая от души анчутку беспятого – грешное унынье.

Три заглавные темы в трилогии «Раскол», яко ветви духовного русского древа; первая ветвь: богоносность – есть русская святость и евангелийский социализм – неприязнь к тленным сокровищам земным, кои, тем не менее, должны по-божески справедливо, по труду во благо ближнего делиться меж смертными, будь ты господин или холопишко; вторая ветвь: богоискательство – слияние неба и матери-сырой земли; третья ветвь: народная испоконная самобытность, противостоящая западничеству, что изъедает червием, испрокаживает божественный дух и совестливый нрав русича.

Трилогия «Раскол» ныне особо современна для русских, не желающих облекаться в сатанинское безродство, злободневна и судьбоносна, поскольку «Раскол» – есть хроника, осмысление и гениальное художественное воплощение первого всенародного жестокого противоборства русской национальной самобытности и западничества, саранчой ползущего на Русь и червиями ересей, прелюб, чревоугодия выедающего сердце русское вместе со Христом. Будем молить Христа, чтобы русская самобытность, Божиим промыслом выстояв три века, чудом возродилась вновь, ибо нет Руси без Бога.

Анатолий БАЙБОРОДИН,
г. ИРКУТСК