Пасха Красная

№ 2010 / 14, 23.02.2015

В суб­бот­нее ут­ро ока­зал­ся в мор­ге на от­пе­ва­нии по­жи­лой зна­ко­мой. Ум­ная и свет­лая Свет­ла­на Кня­зе­ва. Я её лю­бил всей ду­шой. (Из­да­тель­ст­во «Ху­до­же­ст­вен­ная ли­те­ра­ту­ра», Гос­лит­му­зей – всю­ду она ве­ла са­мые важ­ные де­ла

В субботнее утро оказался в морге на отпевании пожилой знакомой. Умная и светлая Светлана Князева. Я её любил всей душой. (Издательство «Художественная литература», Гослитмузей – всюду она вела самые важные дела, изданные ею книги по Серебряному веку у меня на полке.) Последняя её эсэмэска 26-го – в день рождения моего сына, потом случился инсульт. Прощание накануне Пасхи. Так бывает.

А всю ночную службу я отстоял у отца в церкви.

На службе ночной в который раз убедился: как правильно всё-таки, что служба на церковнославянском.

Завораживает эта высокая поэзия.

Тонкие голоса детей (хор детский) среди жёлтого и красного сверкания звенели словами, что поются в русских храмах из века в век: «Воскресения день, и просветимся торжеством, и друг друга обымем. Рцем, братие, и ненавидящим нас простим вся воскресением, и тако возопиим: Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав!»

«Пасха Красная», – поётся в храме. Странным образом я всякий раз вспоминаю о другой Красной Пасхе весны – о Дне Победы. Ведь есть и будет в этом дне что-то религиозное. Может быть, потому что слишком много убито? День воскрешения из мёртвых павших за эту Победу, когда ангел трубит в золотую трубу. Мой дедушка, Иван Иванович, лежит в братской могиле под Ленинградом. Убит в штрафном батальоне. 9 мая есть причудливое ощущение, что у него второй день рождения.

И Пасха связана с этим постижением мёртвых, как живых. Отсюда – будто бы тёмная и суеверная – народная традиция: идти в пасхальные дни к могилам. Например, на юге России люди целый день гуляют на кладбище, пьют, закусывают, чокаются с надгробиями, засыпают с ними в обнимку, сладко всхрапывают наверняка…

Праздник тогда праздник, когда с головой накрывает волной. Мне было девятнадцать, я перестал почти ходить в храм. Но на Пасху зашёл в церковь по соседству. Молодой батюшка читал Иоанна Златоуста – про постившихся и не постившихся. Вместо «где?» он, теряясь в церковнославянском, читал «Господь!». Хотелось перебить его, объяснить, как надо. Он читал: «Смерть, Господь твое жало! Ад, Господь твоя победа!». Но внезапно я понял: смысл читаемого, как бы по промыслу, не меняется. Почему-то я был потрясён.

Вспоминаю ещё. Светлая седмица, мне четырнадцать. Вечереет над проливом Босфор. Турки на набережных машут руками. Над водой – узкая линия моста.

– Турки, Христос воскресе! – кричит с кормы молоденький дьякон.

Вспыхнуло видение города, и шов берега разошёлся. Всё живое-прибрежное – крики дикарей, гудки автомобилей – исчезло в морском тумане.

– Христос воскресе, – всхлипнул дьякон.

Луна цвета мрамора сияет в вышине. Но возникли контуры военных кораблей, блеснули огоньки – турецкие псы надёжно сторожат границу.

А потом пришла ночь. Скользкая палуба, вся в раздавленных копошащихся божьих коровках – яркие, они совершали перелёт и осели…

Когда-то, когда мне было восемь и на дворах стоял 88-й, в Москве выходил подпольный журнал для детей – «Родник». Его множили на ксероксе взрослые.

В Пасху у меня в этом журнале вышло стихотворение, первая моя публикация. Про Пасху.

Стихотворение, как детский рисунок, где пропорции сказочно несообразны. Оно такое:

Христос воскрес – и соловей запел, А лес ещё сильней зазеленел. Вот небо светлее стало, И в храмах радость настала. Весенние почки поют: «Везде уют, везде уют»… Поют ручьи, и воздух подпевает, И с каждым днём тепло всё прибывает. «Христос воскрес!» – священники запели, И улыбались люди и звери.

Между прочим, слово «уют» я знал, потому что так назывался магазин на Комсомольском проспекте.

Сергей ШАРГУНОВ