Изумляемся вместе с Натальей Рубановой
№ 2006 / 8, 23.02.2015
Парадоксы Уэльбека
Не перестаёшь приятно удивляться афористичности г-на Мишеля Уэльбека, сравнившего наш мир с банальным супермаркетом, а людей/людиков – и с товаром, и с покупателем в одном флаконе. Сборник эссе культового европейского писателя «Мир как супермаркет», выпущенный издательством «Ag marginem» (серия «Спутник»), попал в руки автора этих строк лишь год спустя после выхода в свет: тогда же всё затмила его «Платформа», которую в чём только – как и почти всё талантливое – не обвиняли. Здесь уместно вспомнить «Тюремную исповедь» Уайльда: «Каждым своим неординарным поступком мы наживаем себе врага. Чтобы завоевать популярность, надо быть посредственностью».
Однако чем-чем, а посредственностью г-н Мишель точно не является (как ни скалили бы зубки с зубищами иные критикунки и критикесски), преподнося как «офисным крысам» мегаполисов (самая – несмотря на компьютерный «зрительный синдром» – читающая аудитория, позволяющая себе покупать книги от раза в неделю), так и провинциальным обывателям/мечтателям/…-лям/…-лям портрет их израненного, часто тщетно кровоточащего ничтожества (возможны варианты во всей красе: и, быть может, именно поэтому столь яростно машут руками некоторыетожепишущие, сравнивая приятное лицо г-на Мишеля с… «варёным пельменем» (цитирую некую Нат.Бабинцеву: уж фамилья её для слога такого подходяща больно!) – хотя при чём лицо, когда речь о творчестве? Всегда неприятен – и едва ли профессионален – подобный неадекватный переход с текста на личность автора: что ж, какой-нибудь литературной особи простительно назвать Уэльбека «социальным невротиком», однако…
Вот что читаем мы в интервью с Жаном-Ивом Жуане, вопрошающего у прижизненного классика о его доводах против пессимизма и, в конечном счёте, самоубийства: «Ничто не смогло бы удержать нас в этой жизни, если бы не чувство долга, – говорит Уэльбек. – …Сделай так, чтобы чьё-то счастье зависело от твоего существования: можешь взять на воспитание ребёнка или, на худой конец, купить пуделя» – не самое плохое противоядие суициду, на самом деле, вполне по-зи-тив-ное (второе, кстати, после «оптимизировать» излюбленное словечко говорящих на антиязыке; к примеру, «Этот вопрос ещё не решён ввиду урегулирования ряда технических аспектов»).
Позже меня удивит уайльдовско-уэльбековская перекличка: «Мне отвратительна вульгарность реализма в литературе», – писал некогда первый; второй же рассуждает о «мерзком поэтическом реализме», имея, впрочем, на то полное право: нетленки Живого Журнала не дадут соврать: «У нас на факе эта книга («Мир как супермаркет». – Н.Р.) входит в обязательный список по зарубежной лит-ре 20 века» – худо ли? Но более всего, думается, злит критикоff, что эссе эти написаны человеком-парадоксом, у которого, в отличие от последних, фантазии хватает и на прозу крепкую, в которую публицистика (будто б «их» жанр) очень органично вплетается, и ткань стиха тонкую, и на достойные уважения критические заметки, охватывающие многочисленные пласты нашей культурно-социальной жизни – тут тебе и кино, и музыка, и литература с архитектурой, и та же «порнопроблематика»… Уэльбек знает предмет: меткий стрелок легко попадает в заветную десятку, и пусть иные умники назовут его тексты «язвительными», «жестокими», «самыми депрессивными» (ой ли?) и даже обвинят писателя в том, что Художник «воспринимает жизнь как эстетическое произведение» (STOP: как ещё Художнику её воспринимать? По Деррида, «Вне текста ничего нет»), скажу так: «I love your words, Michel Houellebecq» (DA CAPO AL FINE1 ), хотя, чего греха таить, едва ль мечтаю быть прототипом очередного твоего шедевра. Топ-топ-топ, отхожу, предпочитая удивляться таланту любому на расстоянии: на то и большое, только так лучше и различимое.
Уэльбек не перестаёт удивлять. Тем интереснее, что удивление это в чём-то – та самая радость узнавания, за которой идёт слушатель, например, в концертный зал, чтобы услышать Первый, до-мажорный, этюд Шопена. И… ощущение, что всё это должен был сказать ты, но «ты» – периодически – всего лишь всё понимающая «собака», роль которой не предполагает наличия человеческого голоса. Все уэльбековское теоретизирование, все его провокации, жонглирование религиозными чувствами, сексуальными табу, вся его ирония над продуманной «системой ценностей цивилизованного человека» заключаются в тщетной (?) попытке раскопать то единственно доброе и действительно вечное, так искусно задрапированное в целлулоидную супермаркетовскую упаковку, внутри которой скрывается отнюдь не «Мировая душа», а безвкусный полуфабрикат, а то и просто – кривое зеркальце life is life: «Я ль на свет всех милее?..» – «Не ты, не ты»…
Он не циник. И вовсе не новоявленный Печорин, а всего лишь волшебник-удивляльщик имеющих уши: какая там Страна Глухих! Когда-то, в юности-юности, я начеркала: «Рождённый ползать может не летать, летать рождённый должен как-то ползать»: именно об этом и пишет г-н Мишель, с которым я, при всём к нему уважении, касательно этого вот выпада: «Когда в литературной беседе слышишь «письмо», то сразу понимаешь, что настал момент слегка расслабиться. Оглядеться вокруг, заказать ещё одно пиво……» не согласна, не согласна, не согласна: без «письма»-то никак… Впрочем, на письмо он не претендует: он пишет, будоража тех, кто не хочет быть, как пел «Ноль», «блуждающим биороботом», поэтому переводчица Нина Кулиш говорит о том, что ни в одном из своих текстов Уэльбек не ставит окончательной точки, давая человеку искру надежды, пусть даже и последней: «Что ж, будем надеяться!», ибо Fine! Неизбежен2.
1 Повторить с начала до слова «Конец».
2 Конец!
Наивно. Не супер
«Бессмысленно подсказывать человеку то, чего он не чувствует и понять не может», – писал Оскар Уайльд (от себя же добавим: «иному человеку»). Боюсь, что и баловню норвежских и международных литпремий Эрленду Лу, о «мощном» и в то же время «воздушном» дебюте которого (1993) до сих пор распространяются СМИ («Лу «убрал» всех!»), «подсказывать» то, о чём говорил Уайльд, бессмысленно. Оказывается, этот молодой норвежец считает своим учителем Ричарда Бротигана, благодаря которому и нашёл свою «наивную» интонацию. Наивную, но не супер… Или тогда автор этих строк совершенно безнадёжен: «Если после этой книги вы не проникнетесь должным почтением к яйцеваркам и плавательным очкам, значит, вы совершенно безнадёжны», – читают «обречённые» на четвёртой стороне обложки лобовое утверждение некой Анетты Торгрим.
Можно, конечно, танцевать, как от печки, от сюжета. Можно за «печку» принять язык, и танцевать до театральной вешалки от него. Парадокс же вот в чём: и сюжет вроде на месте, все как будто у дел, прописан (безвольный молодой мужчина, то ли влюблённый, то ли заставивший себя влюбиться в сильную – и не без стервозности – весьма экстравагантную и одновременно предсказуемую особу; описание взаимоотношений М и Ж, совместного быта, путешествий, разрывов и более чем странного воссоединения в конце романа), и с языком будто б особых проблем нет – ну умеет Эрленд Лу связывать слова в предложения, разбавляя фактуру некими «коленцами», цепляющими читателя, и всё же… И всё же ощущение того, будто тебя обманывали самым наглым образом на протяжении 219 страниц (хорошо хоть формат 76 х 100/32!), не покидает. И даже оставляет странное послевкусие. Думаешь невольно: или автор действительно настолько прост (банален, если не сказать примитивен etc), или это такой – вождение за нос – извращённый подвид иронии, пусть и с горчинкой: смеяться, конечно, после «лопата». Тем более удивительно, что Лу популярен в нашей стране (с нашенским-то менталитетом!), где не очень-то «прокатывают», надо полагать, сюжеты, в которых по всем законам жанра «положительный мужчина», да ещё и страдающий (в скобках: от собственных комплексов), предлагает любовнице (в данном контексте – любимой женщине) оплачивать на двоих коммунальные платежи: а герой Лу этого не стыдится: и постель вместе, и квитанции не врозь. Так и сквозит во всём этом авторская уверенность в том, что именно так и надо жить: пра-виль-но.
Впрочем, наспех припудренная скупость персонажа – не суть. Суть (смысл?) – мысли, его занимающие, а рефлексирует hero наш постоянно, но совершенно бесполезно: он не меняется. Завершающая же всё мудрость (последнее предложение книги) такова: «Меня пронзила мысль, что единственный во всём мире, кому придётся прожить мою жизнь, это не кто иной, как я сам», пред которой можно было досыта накушаться такими изречениями, как: «Мы зажгли свечи и приготовились насладиться чувствами умиротворения, которое обычно вызывает запах стеарина» или (снова скупость): «Вино стоило больше ста крон, и я сказал, что, по-моему, это расточительство. Мало ли что по-твоему, сказала она»…
Должно быть, кому-то сие и интересно, как интересны кому-то и риалти-шоу. Во всяком случае, лучше уж читать Эрленда Лу, чем смотреть последние или штудировать пассажи литнегров, стыдливо спрятанных издателями за брендами раскрученных писательских (?) фамилий (коммерческих проектов), или не читать вообще. Конечно, Лу – хоть что-то. Но что? «Потом она спрашивает, о чём я думаю. Я думаю о том, о чём мы только что говорили. Но ведь нам сейчас хорошо, говорю я, и Марианна тоже так считает. Значит, так и есть».
No comments. Я-то читала «бестселлер» (!) зимой этой на солнечном египетском пляже – жалела, что клюнула на аннотацию и удобный формат. Наивно, господа. Наивно, и вовсе не супер.
Эрленд Лу. Во власти женщины. – СПб.: Азбука-классика, 2005.
Украшение «Невесты…»
Виктор Топоров в одной из своих статей пишет: «…авторский сборник эссеистики под кокетливым названием «Невеста Букера» – это своего рода «живой журнал» – только в офлайне, рубрицированный и, разумеется, лишённый обратной связи с читателем». При всём уважении к ленинградскому критику, которого «боятся все», позволю себе с ним не согласиться. «Невеста Букера» – название умышленное (умысел белыми нитками шит) и не столь кокетливое, сколь невольно оживляющее читательский интерес к такому «неблагодарному» занятию как литкритика (которую, заметим, никто кроме самих критиков, да – и то не всех – авторов – по большому счёту, не читает). Что же касается «обратной связи», то у Натальи Ивановой с этим, думается, проблем особых не возникает: благодаря ТВ, радио и постоянным публикациям имя её ещё чуть-чуть – и, глядишь, брендом станет. Однако – о книге, главным действующим лицом которой является ни больше, ни меньше – литературная, культурная и социально-политическая составляющая нашей – дальше прилагательное какое кому нравится – жизни. «Я выстраиваю и организую литературное пространство современной России», – говорит Н.Иванова, имея на то полное право. «А я тогда буду читать книгу с конца», – говорит Н.Рубанова, имея полное право оставить «литпроцесс» на посошок, насладившись до того всем тем, что объединила автор «Невесты…» под сводами главы «И так далее»: а тут тебе прям-таки роскошество! И билеты с билетиками, и концерт для фортепьяно с оркестром, и храм масонский, и Metropolitan с Эрмитажем: худо ли, бедно ли? Личные вроде бы заметки, собранные – хаотично? обдуманно? – в «Невесте Букера» – временами лиричны и, на первый взгляд, не резонируют со «стандартным» образом их сочинителя: строгим судьёй, критиком хай-класса, культурологом, эссеистом и т.д. Судите сами: «Нева стального цвета, Петропавловка завёрнута в ремонтную робу, неба нет и не будет. А сумерки начинаются уже в полдень»; «Может быть, я преувеличиваю, но так хочется повосхищаться и попреувеличивать. Не так много причин – и для того, и для другого»; «Я иду по набережной и читаю Петербург»… Эти маленькие литературные дневнички, быть может, лучшее украшение «Невесты…». Описывая путешествия-приключения, Н.Иванова, несмотря на бесконечную смену тональностей, остаётся верна собственноязычно выстроенной тонике (мажор, минор – едино), выкованной из дара природной наблюдательности и многим недостающего чутья Слова (начинающим, да и «продолжающимся», критикам – не будем сыпать фамилиями – есть чему поучиться). А ещё в «тонике» Ивановой прячется некая… нежность; да-да, вы не ослышались: та самая сдерживаемая выбранным жанром невыплеснутая нежность, которая хороша была бы в художественной прозе (жаль, её Наталья Борисовна не пишет). Впрочем, она считает писателя неким «материалом для критика»; впрочем, критик также представляет собой некий «материал для писателя», а посему, как пел БГ, «мы используем друг друга, чтоб заполнить пустые места», тем более что пустоты вокруг не занимать: теряющие – одно за другим – голос СМИ, отупляющая убогость ТВ, а ещё – «политика партии»: обо всём этом Наталья Иванова рассуждает в своей книге хоть и не без предвзятости, но неизменно попадая в заветное «яблочко». Взять хотя бы «Террор + ТВ как новый отечественный проект», где с беспощадной (кажущейся) отстранённостью (приём?) снимает сусальные маски с уродливых лиц, которыми может оказаться всё что угодно, и столица в том числе: «Москва сама стала постмодернистским и масскультным изданием («масскультнутым». – Н.Р.). Её пипл хавает культурку и перемалывает всё, что ему услужливо предлагают». А что же ему – пиплу – предлагают литераторы? Каким видится автору «литпроцесс»? «Клоны реалистической выделки», – Иванова мастерски, с одного удара, разбивает всю писательскую поленницу, и молодых авторов то ж, с вполне понятным сарказмом распиная их в «Клондайках и клонах». Ну да, не сбросит та же Василина Орлова «с парохода современности» того же Андрея Немзера, ибо первую почитываешь, второго – читаешь.
Иванову беспокоит, что в поэтике новых текстов не обнаруживается оригинальности: «Ну да, про армию нашу ужасную… Кто же против такой правды жизни? Никто не против. Но при чём здесь искусство прозы?»
STOP-кран: пересказывать или вырывать Н.Иванову из собственного контекста – дело неблагодарное: лучше первоисточника только первоисточник, в котором тебе и литературный дефолт, и премиальные парадоксы, и авторское самоклонирование, и проблемы масскульта: читай – не хочу детище не Ивановой Наталии, как ошибочно выведено на со вкусом оформленной обложке (классика белого и серебряного на тёмно-синем фоне), а Ивановой Натальи: через мягкий знак. Хотя иногда кажется, что через Ъ, и это при душке негласного возвращения «официальной прозы» (и такая, увы, есть) ко всему «позитивному» и «реалистичному», как никогда, необходимо. Для отрезвления «литературной политики», к Литературе отношения не имеющей.
Н. Иванова. Невеста Букера. – М.: Время, 2005
Добавить комментарий