Трудно жить безродным

№ 2012 / 27, 23.02.2015

Тайна русского народа заключалась в его способности к самовоспроизведению, в умении выжить в любых условиях. Источником русского народа всегда была деревня.

Тайна русского народа заключалась в его способности к самовоспроизведению, в умении выжить в любых условиях. Источником русского народа всегда была деревня. Но старой деревни нет уже с конца прошлого века, те её уроженцы, которые строили различные Магнитки, рубили просеки в тайге и поднимали целину – давно на пенсии. Дорабатывают свой трудовой стаж ветераны комсомольских строек…

Старой деревни нет, стало быть, нет и высокой рождаемости, характерной для прежнего уклада жизни. А ведь именно деревня во все предыдущие эпохи поставляла государству российскому в изобилии живые и «мёртвые» списочные души.

Резкое ухудшение российской демографии произошло в результате исчезновения древних крестьянских родов. Селяне вынуждены были жить сообща, роднёй. Они защищали друг друга в миру, помогали друг другу строиться, работать на земле и т.д. Были роды богаче или беднее, некоторые роды крестьянствовали из поколения в поколение, другие переходили в иные социальные сословия.

Род как р о й – как принцип самоорганизации сельских людей, основа выживания деревни во все предыдущие времена.

Роды, как мне помнится, существовали до середины 50-х. И после войны они ещё были. Например, мой отец был седьмым в семье колхозника. Четверо его братьев и сестёр умерли. Условия выживания рода – по необходимости большая непрерывная рождаемость, род таким естественным путём побеждал и отрицал смерть.

Мой отец был на фронте танкистом, затем после ранения шофёром, вернулся из Берлина домой, женился, родня помогла ему построить дом (в нём и я теперь доживаю свой век), родня сообща выживала в голод 46-го, умерла лишь сестра моего отца – двенадцатилетняя Лиза.

Каждый род имел прозвище. Наш род прозывался «Горшки», видимо, основатель рода был горшечником, я до сих пор нахожу на огородных грядках глиняные, покрытые глазурью черепки посуды…

Хуже всего было быть безродным. Безродный – сирота среди прочих родов, поневоле индивидуалист, которому трудно было найти свою социальную нишу.

Без отдельных крестьянских родов нет крепкого здорового народа, исчезает биологическая подпитка нации, земли пустеют, на эти земли приезжают жить люди из других стран… Так было везде во все времена. Старый больной народ вымирает, а приезжий молодой и здоровый народ остаётся жить на опустевшей бесхозной земле. Какая уж тут «ассимиляция»…

Увы, в современной России практически уже нет деревни в традиционном смысле слова. Остались крупные сельские поселения, в которых есть свои администрации, клубы, библиотеки, школы.

А ведь была некогда думающая, затаённая, иррациональная – в хорошем смысле слова – деревня, духовная основа нации, от неё шла подпитка всех важных государственных дел, будь то война или строительство городов.

Теперь маленьких деревень нет, отдалённые просторы страны пустеют, я записываю в блокнот реликтовые слова, иногда разговариваю с ворчливыми стариками.

Задаю себе вопрос: в чём конкретно заключалась эта таинственная духовная «подпитка», приходившая и в поздние времена к городским и мастеровым людям из глухоманной деревни? Возможно, это была мысль о том, что там, в деревне, живут пахари и воины и потому Россия никогда не будет побеждена. Но деревенская огромная Россия ушла, русская Атлантида исчезла, ушёл из неё навсегда деревенский всепрощающий и в то же время строго судящий дух.

Возможно, я преувеличиваю значение старой деревни. Но теперь её нет, и без неё на душе тоска.

Некоторые «бывшие деревенские» ни капельки не жалеют ту ушедшую деревню «с покосившимися домиками и без элементарных удобств». Да, была солидная доля романтики в произведениях «деревенщиков», они любовались ею, порой преувеличивая её внешние атрибуты, говор, быт, уклад деревни казались им идеальными. Но был ещё и дух деревни, дух в высоком смысле этого слова, дух животворящей национальной силы. Была «родина человеков», по А.Платонову.

В каждой деревне верховодил р о д, союз нескольких семей, скреплённых узами родства. А в больших поселениях выделялись, как правило, даже несколько родов, соединённых общей историей, преданиями. Деревенские люди помогали своим родичам, каждый человек знал, что его помнят и любят на родине, если, конечно, он ничем не провинился в своём краю.

По хибарам, крытым соломой, когда зимовали в одной хате вместе со скотиной, когда топили печку коровьим помётом, сожаления нет. Но по таинственному историческому закону в этих хибарах ребятишек была целая куча по лавкам и печкам.

В поздние советские времена появились укрупнённые сёла с клубами и библиотеками, газом в домах и канализацией.

Однако что-то в а ж н о е, воистину общенародное, потерялось в этих больших сёлах, разбавленных новыми людьми, приехавшими из бывших советских республик. Мало стало ребятишек, начали пустеть просторные школы…

В наше время уцелела последняя демографическая точка – обычная семья из трёх, иногда – чуть больше, человек. Современные молодые семьи на «живую нитку скреплены» так называемым гражданским браком и рассыпаются при малейшем жизненном испытании. Родственники общаются редко, помогают только самым близким людям в случае крайней необходимости.

Вот если бы старинный русский дух р о д с т в а перешёл бы каким-либо волшебным образом в города и укрупнённые сёла, то и современный исторический путь страны мог бы стать совсем другим.

Весь мой некогда обширный род сузился до размеров моей конкретной семьи, ген моего большого «горшечного» рода живёт лишь в моём воображении. Пытаюсь понять, почему рассыпались, увяли старые деревенские роды, какую роль в этом сыграли революция, войны, стройки, целина, расширяющиеся города… Нет ответа! И странная тоска временами одолевает меня: что-то древнее, исконно м о ё напоминает о каком-то невыполненном родовом долге…

Мне кажется, что популярная фраза «возрождение генофонда страны» со временем найдёт свою расшифровку в новых трудах философов, социологов, политиков, эта тема должна волновать всех думающих людей страны.

Александр ТИТОВ