Заповедные мысли о России и литературе

№ 2015 / 35, 07.10.2015

О чём Валентин Распутин предупреждал нас ещё шестнадцать лет назад   

 

Калужский журналист Виктор Боченков поместил в интернет-журнале «Молоко» (2015, № 9) свои заметки о Валентине Распутине. Они основаны на диктофонной записи выступления выдающегося русского писателя 16-летней давности, но имеют бесспорный актуальный интерес. Запись сделана во время встречи Распутина в Калужском концертном зале им. С.И. Танеева. В ней затрагиваются различные аспекты нашей общественной, культурной, литературной жизни. Она отражает многие уже хорошо знакомые нам черты личности Распутина, систему его взглядов, некоторые новые, обострённые оценки современного состояния России, её прошлого и будущего. Всё это представляет огромный интерес, помогает лучше понять отношение писателя ко многим злободневным проблемам современной действительности.

 

***

 

В высказываниях Распутина на встрече мы слышим заповедные мысли писателя о любви к России, о служении ей, о могучей русской культуре, литературе, которые сохраняют духовность и сами нуждаются в нашей защите. «Столетиями литература учила совести, бескорыстию, доброму сердцу –
без этого Россия не Россия и литература не литература. Но одно, как теперь замечается, не добавляла она к этим мудрым наставлениям – одно, в чём давно явилась необходимость и без чего самые славные добродетели начали провисать до опасной расслабленности». Писатель говорит о некоем «волевом элементе» как «элементе зарядной батареи». Он, этот «волевой элемент», «был в той же военной литературе, но в общем ряду ценностей для русского человека оставался на десятом месте. С учётом того, что он ослаб и окислился, и вычерчивались планы обращения с великим народом. Нет воли – в неволе; есть воля – на воле. Пора вспомнить это старинное правило и литературе. Народная воля – не результат голосования (вот и ещё одна подмена), а энергическое и соединённое действие в защиту своих интересов и ценностей, в защиту, в конце концов, своего права на жизнь». Мысли о России и литературе, о патриотизме неразрывны, их судьбы тесно связаны – так всегда было у Распутина.

Не случайно в Калуге зашла речь о рассказе Распутина «Изба». Этот рассказ написан на уровне «Записок охотника» Тургенева или лучших рассказов Толстого.

В ответ на вопрос о якобы пессимистичном характере рассказа «Изба» В.Распутин высказывает важную мысль. «Я не могу с вами согласиться, что «Изба» имеет пессимистический конец,– сказал он. – Вовсе нет. Это как раз, как мне кажется, самый оптимистический конец. Оптимизм – это не обязательно хороший, благополучный конец,
а когда есть ощущение продолжения жизни. Вот у меня там последние слова, что такое терпение, которому нет меры – это слова не просто об этой женщине». Писатель поясняет, что здесь «речь идёт, разумеется, обо всём нашем народе, который проявил великое терпение и мудрость. Не в первый раз эта мудрость проявляется. Я часто думаю, что это было – терпение наше, глупость или мудрость? – и всё же прихожу к выводу –
мудрость…»

Терпение народа как мудрость – в этом не просто христианское смирение, но и понимание, что у нашего народа тысячелетняя история и нетерпение, которым страдали некоторые деятели, зачастую приводило к разрушениям привычного строя жизни, отказу от традиций, было причиной многих наших бед. Казалось, такое простое и как будто не бесспорное наблюдение, – а на самом деле такое глубокое и важное и такое прочувствованное, выстраданное. Это вообще характерно для манеры писателя, художника и философа. А «печальное лицо, печальные глаза, печальные концы, это, очевидно, от характера,– продолжает объяснять Распутин свой замысел в «Избе». – Жизнь была у нас невесёлая, и сейчас невесёлая… Но весёлых людей, я думаю, хватает. И в литературу шли весёлые люди, и с «хорошим концом», фальшивым, правдаам материал так диктует, сам просит»…

 

***

 

Писатель тревожится, что важнейшее качество и ценность нашей отечественной литературы сейчас «ослабло и окислилось», что с некоторых пор далеко не все писатели осознают чувство ответственности. И он верит, что к нашим книгам «вновь обратятся сразу же, как только в них явится волевая личность, – не супермен, играющий мускулами и не имеющий ни души, ни сердца, не мясной бифштекс, приготовляемый на скорую руку для любителей острой кухни, а человек, умеющий показать, как стоять за Россию, и способный собрать ополчение в её защиту». В.Распутин уверен, что «литература может многое, это не раз доказывалось отечественной судьбой. Может – худшее,
может – лучшее, в зависимости от того, в чьих она руках. Но у национальной литературы нет и не может быть другого выбора, как до конца служить той земле, на которой она была взращена».

Вера в патриотическое служение нашей литературы России, её исторической судьбе глубоко волнует писателя. Именно с этим он связывает возрождение современной русской литературы, находящейся в кризисе, в этом видит залог возвращения читателя, которого наша литература катастрофически теряет… «Несколько лет назад каждая публикация вызывала поток писем, – продолжает Распутин. – Он был действительно огромным. Я не отвечал даже на десятую часть… Теперь нет писем. И, может быть, даже не потому, что не читают. Периодику меньше читают. Но – нет вот этой необходимости тут же поделиться, то есть – не остаться с прочитанным наедине». И делает вывод: «Наша российская власть сделала самое гнусное дело с человеком – она его оставила одного. Одному прожить нельзя. Вот почему общины для нас, вот почему эта соборность, о которой мы постоянно говорим, – они значили очень-очень много для нашей нравственной ориентации, даже для атеистической жизни». Вывод горький, обидный, но справедливый. Общинность, соборность – не только политическое и экономическое, но и философское понятие, без которого русскую жизнь по-настоящему не понять. Перед нами – одна из глубоко выношенных мыслей писателя. «Нынешняя власть сделала страшное дело, что разъединила нас всех. Нам всем стало как бы стыдно за то, что произошло. Мы все чувствуем вину за это». И продолжает прямо, откровенно, как исповедь: «А кто сам прямо за это виноват – тот как раз не чувствует. Для них просто наслаждение видеть, чего они добились… Я не страдаю от того, что не зовут меня на телевидение, не зовут меня на радио. Это уж я по характеру такой человек. Я люблю замыкаться и работать. Это мелькание придворной интеллигенции, оно неприлично. Нельзя постоянно показывать себя. Пусть ты очень мудрый человек, но ты надоедаешь. И постоянно мудрости произносить ты не в состоянии. Начинаешь говорить глупости и пошлости. Люди всё это замечают». Запись хорошо передаёт искренность признаний писателя, его отношение к тем, кого он называет «придворной интеллигенцией», к той пошлости, которая была ему ненавистна… Перед нами живой не отрепетированный голос; его суждения порой выглядят уязвимыми, не защищёнными, но внимательный читатель почувствует выношенность оценок писателя, убеждённость его позиции.

Вот В.Распутин говорит о «партизанском положении» патриотической литературы.
«И мне кажется, что дело не в том, чтобы взять микрофоны и оказаться перед телезрителями, а в том, чтобы сказать что-то такое, чтобы люди поверили нам. Сейчас нет смысла говорить, что нас ведут к разорению, что разрушили Россию, полностью разорили нас. Это всё и так понятно…» Он не уходит от острых, взрывных вопросов, высказывает своё отношение к реальным проблемам национального развития России на современном этапе, об опасности фашизма. «Нам необходим сейчас национализм. Но необходим национализм, какой у всякого другого народа», – говорит он. Опасности фашизма у нас меньше всего, считает писатель. «Национализм, это как лекарство, но до определённого периода. Когда национализм вырождается в фашизм, это уже не лекарство, это уже яд». «Какой фашизм у русского народа? – спрашивает он и продолжает. – «Народа, который за брата последнюю рубашку отдавал. Все народы, которые были в России, они сохранились, даже малые народности. Там свои проблемы, но они не зависят от русского человека. Вся эта кампания поднята сейчас потому, что патриотизм как движение, как идеология – он нарастил сейчас мускулы, и против него необходимо избрать новый способ борьбы. Другого способа борьбы, как этого последнего средства – превратить патриотизм в фашизм – не нашли».

 

***

 

Писатель не верит в независимую прессу. «Это всё чепуха. Это прикрытие, чтобы скрыть свою зависимость». Он не верит во всевозможные «независимые рейтинги»,
в том числе применительно к литературе, к спискам писателей. «Думаю, что
в список десяти писателей я бы не вошёл никогда, будь действительно какой-то независимый рейтинг». Составители рейтингов знают, к кому обращаться, чтобы получить «желаемый результат» и «подводят» под результат… На вопрос о церкви Распутин размышляет о её расколе в прошлом, о невозможности объединения. Как и об аналогичном политическом объединении нашего общества, примирении. «Всё это несерьёзно, – говорит он. – Как будто можно вот так вот собраться и всё решить.
Но как могу я примиряться с писателями, вот с Черниченко, скажем… Невозможно мне с ним примириться, невозможно рядом сидеть. Я буду чувствовать себя неуютно. Если бы даже он изменил свои речи. Как я с Карякиным /…/ могу объединяться? Это невозможно сейчас… Мне трудно даже с такими замечательными русскими людьми, как Михаил Ульянов и Кирилл Лавров. Огромные люди в искусстве.
Но они способствовали тому, чтобы грязь вот эта, вся… пришли в искусство. Боролись за это в конце восьмидесятых годов. Сейчас они, очевидно, сами понимают, что нельзя было… Но их авторитетом пользовались, и грязь уже проникла, конечно, очень далеко. Сейчас они об этом уже не говорят. Но дело сделано, в конце концов… Когда дело касается объединения православных религий, русской и зарубежных церквей, тоже ведь нельзя поставить себе цель: объединиться, и всё…» Честные, откровенные признания, далёкие от пресловутой политкорректности. Впрочем, по отношению к самому Валентину Распутину записные либералы всех рангов тоже не отличались особой политкорректностью…

Вопросы-ответы, они были обоюдоострые и до конца откровенные, как между близкими людьми – такой, судя по всему, и была эта встреча. «Что случилось с Виктором Астафьевым?» – спрашивали его, и он отвечал: «Трудно говорить. Я до сих пор разобраться не могу. Виктор Петрович сам больше всего пострадал. Он понимает, что ту сторону, которую он взял, она оказалась грязной… Вот читаю я, что теперь пишет Виктор Петрович, и вижу: выжжено у него всё. Наверное, у него были какие-то основания взять ту сторону. Я не знаю, что это были за основания. Наверное, злость. Много было обиженных, хотя Виктор Петрович меньше всех был обижен»… Его, как известно, пригрела ельцинская власть.

Ответ на аналогичный вопрос о Солженицыне: «Он принёс немало вреда. Но нашёл в себе мужество вернуться, отказался от президентского ордена. Его последняя книжка «Россия в обвале» – это книжка националиста. Там есть места, с которыми нельзя согласиться. О Чечне. Нельзя «отпускать» Чечню… Сейчас всё в этом Солженицыне есть. Что касается «Тихого Дона», то он сам тут всё понимает, но вот упёрся, по-русски, и всё»…

Размышляя об обращении «Слово к народу» (1991), которое было подписано
В.Распутиным, он подтвердил, что в нём всё актуально и сегодня… «Мы предупреждали о той опасности, которая ждёт Россию,
если мы не объединимся и не поставим
заслон – вот этому подчинению всему чужому, распродаже России, народной собственности. Всё это там есть».
Но «Письмо…» было написано с опозданием, продолжает Распутин. «Точно так же, как года полтора назад мы попытались написать письмо к народу по поводу защиты наших святынь и защиты нашей культуры. Тоже – с опозданием»… Горечь от опоздания характерно для мыслей Распутина, оно связано всё с тем же острым чувством ответственности писателя за происходящее
в России…

Тем большую радость и удовлетворённость вызывают примеры, когда у него есть основания сказать, что не вся наша молодёжь «отслоилась» от России, что мы «прозевали» всю молодёжь. Он говорит:
«Часть – да. Это самая заметная, самая агрессивная часть. Нам кажется иногда, что эта часть – большинство. Вовсе нет».

Это рождает у писателя веру в наше будущее, в то, что не всё потеряно. Вот почему, при всей остроте критики, которая звучит у В.Распутина, в нём нет отчаяния и пессимизма.

Вячеслав САВАТЕЕВ