КОНЕЦ ИГРЫ

№ 2007 / 11, 23.02.2015

«В институте тихо, сумеречно и болотно. Людей не хватает на смех, они ползут по коридорам и лестницам, как серые призраки, а если сидят на стульях, то места после них остаются холодными. Плач и стенания раздаются в этой юдоли скорбей из каждого угла, из-за каждой двери и из пустынных туалетов. На стенах и партах нет привычных надписей, а студенты кажутся уставшими наркоманами. Ни разу не было, чтобы струны солнечного света прозвенели весенней мелодией из окна, но лишь вечная осень и вечный покой. Приходите к нам, и вы не сможете уйти». Никита поставил точку и с мрачным удовлетворением перечитал написанное. Вот такой рекламный проспект сочинил он по поручению ректора. Как всегда у него вышло нечто, что никому не следовало показывать. А ведь мог бы сделать нормально.
В институте по странному стечению обстоятельств он работал начальником отдела кадров. За два года ему не удалось примириться со своей должностью, и к обязанностям он так и не приступил, но на рабочем месте бывал постоянно. Обычно видели, как он пьёт кофе за компьютером или курит во дворе, сохраняя роковое спокойствие. Лишь изредка он бегал по лестницам, встревоженный и беспокойный в поисках системного администратора и возмущаясь на каждом углу, что пропала связь или переклинило компьютер. И всё же его держали на хорошем счету за доброту и несклонность к интригам.
Часто он оставался в пустом омертвелом здании один, когда все уходили домой к ужинам, чашкам чая, беспокойным детям и осатаневшим или ласковым жёнам. Ему же идти было особенно некуда, разве что на блядки, давно потерявшие свою актуальность. Он привык к компании чатов и каких-то экшнов, в которые играл чисто из философского интереса. Беседы с полуночными виртуалами и игры, созерцание коллег во дворе и собственной деятельности привели его к довольно банальным мировоззренческим открытиям. Вот уже несколько месяцев Никита воображал себя персонажем уникальной игры, всеми поступками которого управляет неведомый игрок. И фигура этого игрока с каждым днём нравилась ему всё меньше. Явно это был посредственный, просто никакой игрок, ведь в других руках игра могла бы стать великолепной. Наблюдая свой образ жизни, свои поступки и ежедневное однообразие, идущие в разрез с заложенным потенциалом, Никита представлял себя на месте того игрока, и понимал, что он играл бы лучше.
Последнюю неделю он прикладывал отчаянные усилия, чтобы переломить ход игры. Воздействовать на Игрока напрямую он не мог по причине отсутствия двусторонней связи, поэтому оставалось просто выйти из-под его контроля. Он должен был сделать нечто такое, что превышало бы возможности и воображение Игрока. Начал он с того, что перешёл с коллегами на новую форму общения. Если кто-то заглядывал в его кабинет, с хитрой улыбкой сплетника и намерением поболтать, Никита резко спрашивал: «Какого… вам надо?» Приходя на работу, он никому не кивал и не подавал руки, не приветствовал устно и вообще смотрел мимо. Он перестал сдавать деньги на дни рождения коллег, но неизменно на них появлялся, ел больше всех, а в тот момент, когда развеселившиеся участники торжества просили его сказать тост, он молча вставал и уходил. Когда умер один уважаемый сотрудник Института, Никита явился во всём белом. На поминках, слушая поминальные тосты, он смеялся до слёз. Особенно когда ректор начал свою траурную речь, стоя с бокалом перед замершими в почтении работниками всего института, такими словами: «До сих пор перед моими глазами стоит покойник в семейных трусах…» Вскоре новый имидж начальника отдела кадров создал ему репутацию плохого, грубого человека. Но ничего по существу не изменилось, Никита видел, что по-прежнему неуклюжая тень Игрока окутывает все его действия. Он перестал следить за собой, матерился с женщинами по любому поводу, курил в кабинете, не отвечал на прямо заданные вопросы, плевал на ботинки собеседникам, соблазнял публично студенток. Бритва и расчёска отныне не касались его головы. О нём стали поговаривать, что он бабник и отморозок. Хотя некоторые склонялись к мысли, что он настоящий мачо. Неоднократно он занимался онанизмом прямо в кабинете и как-то был пойман секретаршей ректора, которая тут же оказалась на его столе. И всё-таки он чувствовал, ощущал со всей остротой, что не делает ничего самостоятельно, а просто выполняет нелепые прихоти Игрока. В самом деле, Игрок был не просто плохой, а даже бездарный. Философский поиск привёл его на институтскую конференцию, где он выступил с докладом на тему «Самоидентификация героев компьютерных игр в жанре экшн». Доклад заканчивался словами: «…а, следовательно, уважаемые коллеги, вы также неписи».

Однажды Никита тайком нацарапал на стене рядом с кабинетом ректора матерное слово и украдкой помочился в его горшок с цветами. И едва не заплакал, вдруг с болью ощутив, как жалки и ничтожны эти попытки переломить судьбу. В состоянии, близком к истерике, утратив способность здраво рассуждать, он хотел вытолкнуть секретаршу из окна, но вовремя опомнился. И даже это, с неожиданной отчётливостью осознал он, вполне укладывается в рамки того, что способен сделать его убогий властелин – Игрок.
Никиту охватила затяжная апатия. С утра он заходил в свой кабинет, готовил кофе, падал за компьютер и закуривал, ночью тихо собирался и покидал застывший институт, под равномерный шёпот города и вялые пошлости охранников. Он всё острее чувствовал, что переломить ход игры, освободиться от власти Игрока и пойти самостоятельно невозможно. Все его возможности были предопределены возможностями Игрока.
За окном, чёрным от его, наверно, дыхания и заросшим паутиной неприметных мыслей, болтали радужные коллеги, но он не выходил. Он слишком хорошо видел, что им достались более смелые и энергичные Игроки. И хотя они не были намного лучше, но всё же – не такие тупые и беспомощные, как у него. Коллеги, замечал Никита, играют совсем другие роли, активные и жизнерадостные, ходят, в конце концов, пускай это и мелочи, в ночные клубы, гуляют, пьют и получают от всего этого удовольствие. Прихлёбывая из заросшей сахаром и кофе треснувшей чашки, разминая по локоть окурки в самодельной пепельнице и прилипая пальцами к видавшей виды клавиатуре, он страстно мечтал сменить Игрока.
Он давно перестал отвечать на звонки и эсэмэски девушке, по поводу которой мнил себя влюблённым, и с которой мечтал ощутить мистический катарсис, разрушающий карму. С тех пор как понял, что она всего лишь обыкновенный бот. То же самое, казалось, она думала о нём. На их последней встрече она пыталась удержать его, протягивала руки, смотрела с болью или с жалостью, заманчиво улыбалась и нервничала, в общем, старалась показаться живым человеком, и он чуть было не поддался, но вовремя просёк фишку.
Его друг и коллега Иван Ильич втихаря, ничего не сказав, нашёл ему психотерапевта, которому сам платил деньги за лечение. Никита долго не мог понять, что нужно от него этой гламурной и пафосной женщине, разъезжающей на роскошном «мерседесе». Серафима Вильгельмовна, так звали психотерапевта, сохранила черты былой красоты и явно следила за собой, как следят за домашним цветком, но всё равно видно было, что красота её именно былая. По нескольку раз в неделю она неожиданно появлялась в кабинете Никиты, садилась на стул напротив и заводила с ним беседу о его недостатках, в то время как он болтал в чате, лишь изредка двусмысленно отвечая на её вопросы. Она переживала, стараясь привлечь внимание к своей былой красоте, и всё чаще жеманно откидывала голову назад, ударяясь о бетонную стенку. С пятого сеанса стало ясно, что она влюблена в него, и почему-то мнит его влюбленным в неё. Никита не хотел уязвлять её болезненное самомнение и старался избегать дальнейших встреч.
Он отчаялся искать выход, чувствуя, что в принципе ищет не там, где нужно. Чтобы он не вытворял, как бы гнусно не вёл себя или напротив – как бы хорошо, всё это полностью укладывалось в схему поведения Игрока. Никита окончательно отошёл от дел, хотя и раньше не очень-то в них входил, замкнулся в себе и реагировал на окружающие раздражители чисто автоматически. Даже в чате он общался скорее по привычке, не отдавая себе отчёта в том, что пишет, но собеседники не замечали его состояния.
Однажды он обнаружил, что уже суток трое не покидает кабинет, пропахнувший его телом, табаком, кофе и ещё непонятно чем, схимиченным из тоски из безразличия, – запахом, наверно, пустоты. За это время коллеги не раз заходили к нему, но, встретившись с ним глазами, молча, так и не сказав ни слова, уходили прочь в тёмные лабиринты Института. Даже Первый Проректор, огромная, как Будда, женщина, обычно гремящая свирепым басом на непослушных, и та не нашлась, что ему сказать. Заходил и Иван Ильич с Серафимой Вильгельмовной. Он никак не отреагировал на их пристальное внимание, а они говорили так, как будто его там не было: «Думаю, необходимо стационарное лечение». «Может, мне ещё попробовать?» «Попробовала уже».

На закате четвёртого дня в волнах пасмурного осеннего вечера он качался в своём кабинете, как в корабле-призраке со срубленными мачтами, и искрящийся монитор был его иллюминатором, в котором он ничего, в общем-то, не видел. Там шёл какой-то экшн, и его герой, казалось, самостоятельно отстреливал врагов. Никита, хотя и щёлкая по клавиатуре, воспринимал происходящее в игре словно сквозь туман, окутавший его корабль в преддверии бури. Его сумеречное внимание привлекли огни маяка за окном и странные глухие голоса утопленников. Выглянув, он обнаружил во дворе машину скорой помощи и больших людей в белых халатах. Несмотря на глубокую погружённость, он сразу сообразил, что приехали именно за ним и собираются забрать его в место, откуда по собственной воле не уходят, почти как на кладбище. И это несколько растревожило его. Прикинув возможные варианты побега, он пришёл к выводу, что придётся прыгать из окна в другом конце здания, потому что нормальный выход из института был только один, и там стояли белые стражи с капустными лицами.
Но им овладело вдруг странное безразличие. Он вернулся к игре, вот-вот ожидая услышать осторожные и коварные шаги в коридоре. В экране стоял его герой, изредка помахивая какой-то футуристической пушкой, что-то бормоча и недовольно оглядываясь на Никиту. Он даже не отреагировал на приказ идти вперёд. Никита опять нажал клавиши движения и огонь, герой тихо что-то сказал, бросил пушку и пошёл совсем в другую сторону. На краю экрана он обернулся и посмотрел на игрока, как тому показалось, с усмешкой и исчез. Наверное, ещё с минуту поражённый Никита стучал по клавиатуре перед пустым пейзажем. И хотя пейзаж менялся, из чего следовало, что это всего лишь ролик в игре, он не смутился – ему всё уже было ясно.
Никита вышел из кабинета и медленно спустился по лестнице. Он немного удивлялся, как же раньше не мог догадаться, что решение такое простое – отказаться от игры. Оказавшись во дворе, он не спеша двинулся прямо на медбратьев, куривших у машины. Где-то посередине двора, между красивыми скамейками и чёрными железными воротами, открытыми по такому случаю, он обернулся и посмотрел в стянутое облаками небо, туда, куда по его мнению и следовало смотреть. Усмехнувшись, он пошёл дальше, к распахнутым на сияющую дорогу воротам, а люди в белом, казалось, не замечали его.
В пути до него доносились далёкие голоса: кто-то весело заметил, что глаза у пациента совсем пустые и он похож на овощ, а другой ответил, что это хорошо, поэтому такой послушный. Машина тряслась, особенно сильно подпрыгивала на лежащих полицейских, потому что нетрезвый водитель не успевал перед ними притормаживать. Никиту подбрасывало, словно он собирался взлететь, и чьи-то руки хватали его за основания крыльев. Но всё это нисколько не волновало его, спокойно шагающего по дороге к новой игре.

Иван
ГОБЗЕВ