ЗАКОНЫ ДИКТУЕТ ЧЕРНЬ

№ 2015 / 13, 23.02.2015

или Поэзия – это не профессия, а уловка

Поэты Владимир Монахов (ВМ) из Братска и Наталья Никулина (НН) из Обнинска взяли «общее» интервью у Вячеслава Куприянова, которое мы публикуем с некоторыми сокращениями.

---

 

 

                                                              Вячеслав КУПРИЯНОВ

 

 

Н.Н.: Вячеслав Глебович, последние «юбилейные» публикации о вас и вашем творчестве были больше похожи на подведение итогов, которым обычно занимается сам юбиляр. Размышления авторов уважаемых, умных и много знающих, напоминали мне слабую попытку уровнять вас и остальное поэтическое сообщество в «поэтических» правах. Вспоминалось и о том, что Куприянов мало признан, и редко публикуется (мне лично так не кажется). А что думаете вы по этому поводу? И что для вас важнее: признание или очередная публикация в литературном журнале?

 – Признание вещь временная, меня признавало ушедшее поколение, ещё заставшее «серебряный» век (Михаил Зенкевич, Самуил Маршак, Арсений Тарковский), нынешнее относится ко мне с вежливым уважением, самое молодое меня вряд ли знает. Когда моё имя упомянули в учебнике для 11 класса, кураторы из Министерства образования возражали: «мы этого автора не видели по телевидению». Признание ныне понимается визуально. Журнальным публикациям предпочитаю книжные, хотя книги чаще выходят за рубежом. Остаётся важным для себя соотношение уже сделанного и ещё возможного. Тютчев оставил нам своё: «Нам не дано предугадать…» – тем не менее, мы успеваем уловить некий отзыв на своё слово, позволяющий сочинять и выдумывать дальше. То есть сохранять в себе свою важность в мире, не смотря на скудное для поэзии время. Могу ещё напомнить свой верлибр:

Не надо меня понимать с полуслова дайте договорить

В.М.: С какими поэтами прошлого и настоящего вы смогли бы прожить на необитаемом острове? Без какого поэта мира и России вы не представляете поэзию? Какая ваша, одним словом, библиотека, забитая надгробьями любимых поэтов, если вспомнить этот ваш верлибр:

 

Стихи на бумаге ничего не значат   но кто представит себе поэта с молотом и зубилом   кто будет тиражировать камни   кто представит себе библиотеку забитую надгробьями любимых поэтов

 

 – Если понять вопрос буквально, то остров населённый поэтами скоро снова стал бы необитаемым. Неуживчивая и часто не приспособленная к жизни публика. Среди поэтов настоящего есть хорошие рыболовы, например Игорь Шкляревский, но я не уверен, что он стал бы меня кормить добытой им рыбой. Из поэтов прошлого взял бы – Гомера, эпос которого я бы тогда смог дочитать до конца, возможно даже в новом переводе Максима Амелина. Если опять-таки сбросят с корабля современности Пушкина и он доплывёт до моего острова, то, конечно, надо будет спасать Пушкина. Если говорить о любимых книгах, то, к сожалению, для них у меня дома давно уже нет места. Я напоминаю себе сейчас одного старого эсера, которого я посетил в прошлом веке: вся комната была заставлена книгами, на одной из книжных полок он спал.

Н.Н.: Если говорить более серьёзно, то Ваша дружба с Владимиром Буричем известна всем. А есть ли у Вас ещё близкие друзья? И кто они?

– Бурич был соратником, это даже больше, чем друг. Мои друзья в большинстве своём были старше меня, и Бурич (грустно видеть, как его забывают!), и академик Ю.В. Рождественский, который был моим учителем и самым большим другом. Он ушёл из жизни в 1999 году, и без него вся реформа образования пошла не туда, против самой русской культуры. В Тюбингене умер мой друг, культуртрегер Йорг Бозе, бывший председатель общества Запад-Восток, и культурная немецко-российская дружба скукожилась до редких официальных встреч. Внезапно умер Сергей Гончаренко, с которым мы намеревались создать кафедру художественного перевода в Ин-язе. Теперь её не будет. Многих уже нет. Сейчас дружба ушла в необязательный интернет, где с тобой могут «дружить» даже те, кого никогда в глаза не видел, и порой «дружить» так, что лучше им на глаза не попадаться. Другом остаётся моя жена Наташа Румарчук, которая тоже пишет и с трудом, но терпит мою писанину.

Н.Н.: Однажды на одном из вечеров в Обнинске вы читали верлибр о клиповом сознании. Эта тема волнует вас на самом деле. В чём его вина перед, так сказать, сознанием пробуждённым? И чем страшно клиповое мышление и сознание?

 – Не то, чтобы оно страшно, но в нём хочется разобраться, ибо оно нас настигает. Об этом была моя статья «Поэзия в свете информационного взрыва» – 1975 года, перепечатанная снова как дополнение в моём романе «Башмак Эмпедокла», который тоже – о клиповом поведении. Весь наш мир вокруг пугает нас нашими собственными отражениями. Клип это – нас принижающий обман! Он старается перепутать в нашем сознании добро и зло, истину и ложь, красоту и безобразие. В поэзии эта спутанность может выдаваться за сложность, в лучшем случае автор становится рекламой самого себя. Типичный клиповый деятель – это Евтушенко, провозгласивший для себя соответствующий лозунг: «больше, чем поэт»… Клип добавляет к нам нечто, уводящее нас от нашей сути, вычитает из нашего поведения нравственность и разрушает цельность нашего мира. Потому появляется «Перформенс», когда вы «украшаете» чтение стихов приправой музыки и ещё какими-то фокусами. Таков клиповый принцип шоу-бизнеса: кто-то поёт (возможно и не сам, или «под фанеру»), но едва ли не важнее самого пения показ обнажённых частей тела с соответствующими движениями, мельтешение световых эффектов и т.п. Потребитель такого действа не может уже сосредоточиться на одинокой книге, ему нужен «шум». Ему понятнее комиксы. Теряется «правильное сосредоточение». Но об этом лучше посмотреть мою статью «Кляп клипа» в последнем номере «Литературной газеты» за прошлый год.

В.М.: Если бы судьба не сделала вас поэтом, то чем бы вы захотели заниматься в жизни?

 – Не знаю, чего было больше в этом выборе; судьбы, упрямства или просто лени. В детстве мечтал стать моряком, поступил в морское училище, но морского офицера из меня не вышло, хотя именно здесь повернуло к поэзии. Академик Ю.В.Рождественский бранил меня за то, что я не хочу преподавать, имея в виду филологию. Вадим Кожинов как-то даже набросал для меня тезисы для диссертации, которую мне следовало защитить в Институте мировой литературы. Они были правы: со временем оказалось, что поэзия – это не профессия, а уловка в советское время, ещё меня спасал перевод, а в наше время она равносильна бродяжничеству и попрошайничеству. Но теперь жалеть поздно. Хотя успел ещё почитать лекции о поэтике на факультете искусств в МГУ.

В.М.: Удаётся ли вам зарабатывать литературой? Хватает ли современному поэту вашего уровня денег на жизнь? И как вам удаётся так много ездить по миру?

 – В прошлом удавалось, я много переводил, не только с известных мне языков, но «дружил» с поэтами Закавказья и Прибалтики. За переводы платили более, чем прилично, мои книги с 1980 года тоже пошли плотно. В 1991 профессию литератора отменили и восстанавливать не спешат. При выходе на пенсию тот заработок, с которого я платил налоги, оказывается, не учитывается, стаж после упомянутого 1991 тоже не учитывается, званий я не имел, и, как у многих коллег, дали заслуженный минимум плюс надбавку при условии, что не буду писать. То есть – пиши, сказали, но только в стол, так и сказали с милой улыбкой. Сейчас авторов приучили публиковать за свои деньги, что, кстати, весьма нивелировало литературу. Редкие гонорары смехотворны и в то же время преступны: есть такое положение: «нанесение ущерба». Если в какой-то месяц чудом выпал гонорар, то снимается ежемесячная надбавка, хотя гонорар, как правило, меньше её. Это значит, что фактически автор не имеет права на избранные произведения, на собрание сочинений. Пользуюсь случаем процитировать из ответа заместителя мэра в Правительстве Москвы президенту Русского ПЕН-Центра А.Г.Битову: «…пенсионер-писатель, продолжающий творческую деятельность или получающий гонорар за ранее изданное произведение, не может не быть неработающим». Если счесть эту правительственную фразу грамотной, то писатель вообще не может быть пенсионером, даже если он скрывает от народа своё творчество. А по другому закону после смерти писателя его не творческие наследники имеют право на гонорары покойного. Когда законы диктует чернь, творчество не поощряется, а преследуется. Такова «взрослость» творческого человека, ему указывают на его никчёмность. Это состояние смыкается с политикой в области образования, когда изымается его гуманитарная часть, более других располагающая к свободным искусствам. Вероятность захотеть стать писателем для юного человека минимальна. Круг замкнут!

В.М.: Есть у каждого поэта любимое стихотворение, иногда, может, даже не оценённое читателем, но автор им дорожит, какое у вас?

 – Любимых у меня нет, стихи должны быть уместными, чтобы их цитировать, достойными, чтобы их перечитывать, живыми и живучими, чтобы их вообще прочитали. Я приведу одно, которым мог бы с благодарностью к вопрошавшим завершить наш разговор: («Урок анатомии»):

Простите ученики но из моего скелета не выйдет хорошего наглядного пособия   Ещё при жизни я так любил жизнь и свободу что взломал свою грудную клетку чтобы дать волю сердцу а из каждого ребра я пытался сотворить женщину   Голову ещё при жизни я ломал над вопросами жизни   Какой уж тут череп