Николай ПАЛУБНЕВ. Анизотропия романа (Журнальный зал)

№ 2016 / 12, 30.03.2016

Анизотропия (от др.-греч. анизос – неравный и тропос – направление) – неодинаковость физических свойств среды (например, упругости, электропроводности, теплопроводности, показателя преломления, скорости звука или света) по различным направлениям внутри этой среды.

Причиной анизотропии является то, что при упорядоченном расположении атомов, молекул или ионов силы взаимодействия между ними и межатомные расстояния оказываются неодинаковыми по различным направлениям. Представляет интерес понятие анизотропии Вселенной. Это – предполагаемая неоднородность распределения вещества, пространства, времени, неравномерность действия самих законов физики.

Под средой литературного романа подразумевается полифония идей, которые с успехом могут быть истолкованы различными слоями читателей, каждым – в своём, присущем только ему, направлении и предпочтении. Эта реальность, не ведающая забвения, порою нарушающая художественные законы и рамки, уже только этим и достойна великого права называться романом.

---

 

Журнал «Знамя»
№ 3 2016

Олег Дозморов

Неистребимый уральский акцент

Стихи

 

«Для того чтобы мальчик,

в Уральских горах пропадающий,

говорящий с уральским акцентом,

прочёл и сказал:

«Во даёт, сукин сын!»,

я, иного внимания чающий,

это всё написал» –

 

так обращается к читателям на страницах мартовского номера журнала в стихотворной подборке «Неистребимый уральский акцент» Олег Дозморов. Автор обладает иным видением окружающего мира, допускает в образном анализе вещей, понятий и событий сверхсмысловые ассоциации и противопоставления, уверенно добиваясь ясности в постижении приземлённого и высокого. Опыт поэта вылился в прямоту описательного суждения, на которое может натолкнуть даже самая обычная книжная полка:

 

Здесь Случевский громоздкий стоит на посту,

здесь Полонский предпраздничный бродит ночами,

здесь князь Вяземский едкопечальный по ту

и Некрасов по эту границу печали.

Перепрыгнув сто лет (знаю их наизусть,

потому нет ни книги сюда привезённой),

здесь Чухонцев мне путь освещает и грусть,

и Тиновская кепочкой машет казённой.

 

Иронично и возвышенно изображена незабываемая встреча в метро с мотыльком:

 

Кабы я был романтик, сравнил бы с поэзией вящей

в страшном мире тебя,

накрутил бы словес и музыки добыл настоящей

(что-то там теребя).

Можешь тут полетать-повитать, можешь жить

                                                                                          как попало,

но писать – это труд.

Надвигается шум, и толпа набежала с вокзала.

Не отсвечивай тут.

 

Помогает в восприятии читателю и высокое искусство диалога, которым щедро наделил Господь талантливого поэта:

 

– Я жил средь книг, читака и поэт,

людей не знал – они меня пугали,

в смущенье робко выползал на свет,

таскался за нуждой, положим, к Вале.

 

– Живи, живи. Пусть эта западня

убережёт разумника до срока

от мира звёзд, что падают, звеня,

от раннего, но пышного оброка.

 

Каждый пройденный этап жизни дарит новое вдохновение для покорения будущих творческих высот, но нельзя при этом забывать и о спасительной всеохватной благодарности:

 

Спасибо вращению бедной планеты,

спасибо наклону оси,

растаяло тридцатьдевятое лето,

меж рамами – гильза осы.

Смешно и печально. Во мне накренилась

какая-то важная ось:

дни стали короче, а ночь удлинилась,

почти ничего не сбылось.

 

Путь к сердцу читателя тернист, состоит также и из колючих тропинок познания. Возможно заслужить любовь российских почитателей поэзии и из Лондона, где проживает Олег Дозморов. Задушевный разговор наедине с томиком стихов для любого человека облагородит душу, унесёт в заоблачные дали образов, разбудит дремлющее сознание свободного гражданина великой страны.

---

 

Журнал «Урал»
№ 2 2016

Владимир Лорченков

Гавани луны

 

В февральском номере журнала способен вызвать оживлённые споры роман Владимира Лорченкова «Гавани луны». На суд читателя выносится история борьбы со злом в человеке, злом вечным от сотворения мира до его современных очертаний. От торжества формы добавлены необходимые детективно-мистические вкрапления. Максимум идей, своих и чужих, спонтанных и обдуманных решений компромиссных задач объединяет поле обсуждения для писателя, как приманку поклонникам его таланта. Ведь главный герой является именно мастером пера. Он остро подвержен неуправляемому литературоцентризму, когда колдовство словом – одно из основных воздействий на людей и события, также обуреваем сильным желанием казаться больше, чем он есть на самом деле. Больно этим и общество, что приводит к разбалансировке нервной системы страны, разбалованной страхами и стимулами психологического подкрепления. Стоит отметить излишний натурализм в изображении автором телесного и любовных сцен, что может служить гарантией расширения аудитории и полнейшего раскрытия художественных образов героев, но на тонко чувствующих людей произведёт удручающее впечатление от, в целом, духовно-нравственного романа. Использованы культурные элементы, имена собственные, понятия и вещи современной жизни. Чтобы быть на одной волне с молодым читателем писатель жертвует многим, бросаясь в объятия постмодернизма. Но любое сравнение или метафора не могут быть просто инородно вставлены в текст. Пишущего влечёт стихия жанра, и он уже не может точно следовать одному стилю, специально подбирая соответствующие тропы, мысль и руку ведёт провидение в праве воссоздавать новую изящную словесность. Герои проходят свои бездны и высоты, преображаясь в каждом миге земного существования. Приведена и борьба духовного в главном действующем лице с зарождением новой Вселенной на пепелище тёмного начала. В финале человеку удалось исторгнуть зло из себя во врага. Ценою преступлений, косвенных и прямых, неоправданных невинных жертв, причинённых страданий и невыносимых испытаний герой обретает мир в душе. Но он всегда будет помнить те высшие силы и близких людей, кто помог ему переродиться из негодяя во вступившего на путь добра грешника.

---

 

Журнал
«Вопросы литературы»
№ 6 2015

Екатерина Иванова

По обе стороны вымысла

 

В шестом номере журнала достойна углублённого прочтения статья Екатерины Ивановой «По обе стороны вымысла» о творчестве писателей Марины и Сергея Дяченко.

Исследованию подвергается писательская биография от самого начала: «ранние романы Дяченко, такие как «Привратник», «Шрам» (1996), «Ритуал» (1996) и отчасти «Скрут» (1997), выдержаны в рамках классического фэнтези и отнюдь не свободны от «родимых пятен» жанра, как то: борьба Добра и Зла, глобальность происходящих событий, спасение мира избранным героем, который переживает тяжёлый душевный кризис и делает нелёгкий, но правильный нравственный выбор. Однако и в 1990-е годы порой, пытаясь избежать предсказуемости, Дяченко сознательно идут на слом стереотипа. Самый очевидный пример такого слома – это роман-«перевёртыш» «Ритуал», в котором душевно развитый и тонко чувствующий дракон влюбляется в отнюдь не прекрасную принцессу и становится жертвой древнего проклятия и людской подлости».

Не обойдён вниманием и знаковый роман «Скрут», где «с высокой степенью достоверности показано, как из безоблачного прошлого вырастает безобразное настоящее. Однако есть здесь и условно-счастливый финал, и вполне явная гуманистическая мораль: невозможно оставаться человеком в бесчеловечном мире, но нужно приложить для этого все имеющиеся у тебя силы. И тогда произойдёт чудо, и чудовище, созданное специально затем, чтобы зверски убить некогда любимую девушку, пощадит свою жертву…»

Анализируются и сопоставляются различные стороны и моменты творчества: «Фантастический мир в романах Дяченко чаще всего обрисован пунктиром, поэтому чудо совершается в нём относительно легко: мирозданию совсем не трудно нарушить пару правил игры ради того, чтобы спасти хорошего человека. В книгах Дяченко не герой спасает мир, а мир спасает человека – эту сюжетную формулу авторы с блеском использовали в романах «Пещера» (1998) и «Ведьмин век» (1997), где классический мир «меча и магии» уступает место современному мегаполису».

Далее разбор рецензента носит глубокий философский подтекст: «в романах Дяченко 2000-х годов реализуется следующая антропологическая схема: личность человека, то есть память, привязанности, склонности и пороки, и его природа не связаны неразрушимой связью. Тело представляет собой как бы сменный носитель информации, который можно отбросить. И это становится заменой личностного развития. Пытаясь найти объединяющее начало, Дяченко задумываются о том, что являлось бы сверхценностью для общества или для человека; для них же самих такой сверхценностью является представление о том, что, несмотря на видимость обратного, мирозданием управляет некий благой закон».

Конечный вывод Екатерины Ивановой одухотворяет для читающих поиск истины в самых оптимистичных надеждах: «Дяченко делают именно то, что положено «массовым» авторам: утверждают принятые в обществе нормы. Они предлагают читателю как бы «витамин» правильности, которого не хватает современной «высокой» культуре, но в котором читатель сегодня нуждается не меньше, чем всегда. Для них очевидна незыблемость моральных ценностей, но не очевиден их источник – это и не Бог, и не общественный договор, но некая странная природа мироздания, нравственность как природный закон, непознаваемый, неотменимый, хотя и изменчивый. Это и делает их литературу чтением для отдыха».

Николай ПАЛУБНЕВ

 г. ПЕТРОПАВЛОВСК-КАМЧАТСКИЙ