ГАРМОНИЯ НЕСОЧЕТАЕМОГО

№ 2016 / 24, 06.07.2016

Сегодня при кажущемся литературном изобилии довольно мало книг, от чтения которых получаешь подлинное эстетическое удовольствие: радуешься от того, как ладно они скроены: как свежи и точны сравнения, неожиданны и прицельны эпитеты, как многослойны они по смыслу и как к месту пронизаны умными лучами интеллигентного юмора. Искушённому читателю трудно угодить, и должно быть трудно, ведь всеядность – первый признак глупости.

Три вещи то и дело неприятно поражают в современной прозе: отсутствие смысла и сердца. И ещё – неряшливость. Смысл при обилии банальных истин становится мелководным, как вход в Азовское море, а сердечность вообще ничем невозможно заменить, потому как проистекает она исключительно из любви: из любви автора к своим героям, к своему читателю, к миру вообще. Многие же авторы страдают гипертрофированным себялюбием и как следствие – комичной хвастливостью: они готовы похвалиться чем угодно, даже своими венерическими болезнями. Что касается неряшливости, то она может проявляться на разных уровнях: и на композиционном, и на стилистическом, и на уровне языка.

Вообще главная проблема современной литературы – в необязательности письма: вроде и можно потрудиться и найти какой-то новый эпитет, да лень – и так сойдёт. Авось читатель не заметит. Вроде и нужно поработать над сюжетом и композицией – но недосуг. Пишут-то на скорую руку – ну как прокатит вязкая рефлексия страниц эдак на триста или наоборот, натужный эмоциональный трёп вокруг высосанного из пальца конфликта? Трудно сказать, отчего это происходит – от лени и внутренней несобранности, от неоправданной уверенности в своём мастерстве или просто от недостатка таланта. Читаешь иной текст – и видишь: редактуре он подвергся максимум раза два. А надо бы пять, ещё лучше десять. Кроме того, практически исчезла первичная редактура, та, которая осуществляется тогда, когда пишешь ручкой на бумаге – почти все набирают текст сразу на компьютере.

Юрий Поляков счастливо избежал всех вышеперечисленных недостатков. Новый роман «Любовь в эпоху перемен» подтверждает это. И то, что сказано в начале статьи про редкие произведения, от чтения которых получаешь эстетическое удовольствие, всецело относится к роману. Он выверен и композиционно, и стилистически, и хорош по языку.

Сюжет довольно прост при сложном смысловом наполнении: в сущности, описан всего один день главного редактора еженедельника «Мир и мы» («Мымра») «седого апоплексического импозанта» Гены Скорятина. Но в этом дне поместилось и переосмысленное главным героем прошлое нашей страны – начиная с семидесятых, и «любови» Скорятина, и непростые отношения с сослуживцами в газете. Редакционные разборки, дырка на шестой полосе, острая статья с блестящим названием «Клептократия», которая так и не будет напечатана… А по иронии судьбы в дырке на шестой полосе встанет
в конце романа некролог о самом главном редакторе.

Запоминаются яркие персонажи романа: это и жена главного героя Марина Ласская, и её первый любовник и долгое время начальник тогда ещё собкора Гены Скорятина Исидор Шабельский, и очаровательная продавщица шуб, неверная любовница героя Алиса (особенно врезается в память её «рыжий лоскут»), и романтическая возлюбленная Зоя Мятлева, и не написавший ни одной строчки весёлый алкаш Жора Дочкин, и глупый самоуверенный гендир «Мымры» Заходырка (явно Гоголевский персонаж!). Помнятся и второстепенные герои, например, великолепно выписанный – сумасшедший графоман, который прорывается на приём к главному
редактору, несмотря на все запреты.

Отдельно хочется остановиться на фигуре Заходырки, хищной и наглой бабы, метко названной автором «паразитарием», то есть человеком, способным не зарабатывать, а только бессовестно наживаться на чужом труде. Она приходит к главреду и требует, чтобы тот уволил пять человек в редакции. За этим решением, ясное дело, стоят для неё не люди, а лишь сэкономленные деньги, что, естественно, возмущает душевно чуткого Скорятина. Вот пассаж, прекрасно характеризующий Заходырку, образ которой, стал уже, к сожалению, распространённым типажом в нашей современной жизни:

«Когда готовились к 50-летию «Мымры», решили выпустить памятный значок, заказали эскиз – золотой глобус в серебряных ладонях, перечислили аванс Монетному двору. Оттуда в недоумении позвонили Заходырке:

– Вы забыли указать процент.– Десять! – твёрдо ответила она.

– А не маловато будет? – удивились чеканщики.

– Пятнадцать! – ещё твёрже объявила Заходырка.

– Ну как знаете, пятнадцать так пятнадцать…

Её-то спрашивали про размер изделия по отношению к эскизу, а она подумала, уточняют откат за размещение заказа. В результате значок вышел размером с мандавошку, и гостям юбилейного вечера его даже не показали, чтобы не позориться. Правда, среди собирателей микрофолеристики значок пользуется диким спросом. И что – повинилась она? Нет, разогнала весь пиар-отдел, чтобы за спиной не хихикали».

Известно, что Юрий Поляков – признанный мастер сравнения. И не только молодым, но и зрелым писателям есть чему у него поучиться. «Однако он не мог изменить Марине, хотя в редакционных поездках соблазны караулили его, как минные растяжки спецназовца». Или «В молодости Гена любил жену без памяти, нетерпеливо вожделел и ревновал к каждому, кто бросал заинтересованный взор на её стати. Будь он военным при оружии – обязательно пристрелил бы кого-нибудь, посмевшего коснуться проникающим взглядом его женщины! А теперь? А теперь такое чувство, что спишь в одном купе с похмельным, закусившим чёрт знает чем попутчиком, – и когда долгожданная конечная станция, никто не знает…». И ещё: «Одна интеллигентная дама была обвешана связками туалетной бумаги, как революционный матрос пулемётными лентами». Кое-кто из писателей любит в своих текстах употребить ненормативную лексику, а ведь этого вполне можно избежать: «Хозяин выматерился с прилежной изобретательностью интеллигента в третьем поколении». Неожиданные сравнения буквально караулят читателя на каждой странице, автор дарит их щедро, не скупясь. Достаточно много в тексте и удачных метафор, и, что важно, они всегда употребляются по делу, а не для красивости и создания словесных завитушек. Метафора Полякова иронична, умна и точна: неожиданное сближение даёт беспроигрышный результат. Особенно если это метафора эротическая: «Самой серьёзной была связь с Ольгой Николаевной из бюро проверки «Московской правды». Номер подписали поздно, домой было по пути, а бедная женщина, отправив ребёнка к матери в Ростов, мстила беглому мужу. К ней Гена ходил долго, искренне удивляясь, почему бросают таких жарких умелиц. Превращающих скрипучую кровать в полигон взаимных восторгов». Надо сказать, что эротические сцены вообще писать трудно. Трудно не скатиться в пошлость и не ляпнуть нечто банальное.Юрий Поляков пишет их филигранно и вдохновенно, одновременно чувственно и чуть иронично, дабы снять пафос происходящего. Эротоирония – так, пожалуй, можно назвать эту уникальную манеру. Вообще юмор, абсолютно, заметим, индивидуальный, как и стиль, – это воздух, дыхание прозы Полякова; это художественный инструмент, вскрывающий смыслы, обнажающий один за другим романные пласты, высвечивающий ту правду, сказать которую в лоб никак нельзя, – она потеряет обаяние художественности, а значит, и убедительность. Причём, для автора нет тем, где юмор был бы неуместен: он всегда кстати, он метафизичен, ибо способен не только скрасить обыденную жизнь, но и бережно коснуться сакральных сторон бытия, таинства смерти: «– Гробы остались защитного цвета. Оборка тёмно-зелёная. Других нет! – мстительно объявила «харонша» и ушла в одуряющем мареве покойницких духов»; «Приезжая сюда раз в год, перед Пасхой, прибраться, Гена по-хозяйски оглядывал стеснённую местность. Любовался липами, анютиными глазками, ревниво осматривал ближние ограды, кресты, плиты, имена, всё плотнее обступавшие родительскую, а в будущем и его собственную могилу. И в душе появлялась коммунальная обида на кладбищенское уплотнение».

В романе «Любовь в эпоху перемен» есть и ещё одна, смыслообразующая сюжетная линия, – любовь главного героя к библиотекарю из Тихославля Зое Мятлевой. И здесь автор использует уже совсем другие краски, не менее чувственные, но более лиричные, вовсе лишённые иронии, даже возвышенные, что для прозы Полякова в принципе не характерно. Кроме того, автору удалось органично вживить в остросоциальный сатирический роман трогательную щемящую историю любви, соединить не сочетаемое в принципе: «Они дошли до обрыва, сели в траву и долго глядели в чёрный провал русла, не видя, но чувствуя движение большой реки: казалось, их вместе с берегом медленно влечёт вправо. Из затона тянуло затхлой прохладой (Какая звукопись! – А.Е.) и живой рыбой, ходившей в глубине и нарушавшей воду всплесками. Мигали в ночи смуглые бакены, похожие на большие пешки. Вдоль потустороннего низкого берега, по невидимому шоссе пробирался крошечный, как жук, автомобиль, нащупывая путь длинными усиками света». Здесь же, вторящий атмосфере счастливой влюблённости, пейзаж, тоже редкий для авторского стиля, но воспринимаемый вполне гармонично: «Безоблачное тёплое повечерье вступило в ту золотую пору, когда вся природа от утомлённого солнца до букашки, роющейся в свежей сирени, кажется великодушным даром усталого Бога суетливым и неблагодарным людям. Зелёные чешуйчатые купола за деревьями напоминали огромные сомкнутые бутоны. Оставалось гадать, какие дивные цветы они явят, раскрывшись на закате».

Главное – о чём бы ни писал Юрий Поляков, он всегда пишет о России, о своей любви к ней, потому что является подлинным патриотом своей Родины и не отделяет, просто не может отделить свою писательскую судьбу от судьбы своей страны. И страдает тогда, когда делают больно его стране: будь то развал Советского Союза и последующее хоровое его охаивание или предательство «Мымры» его хозяином олигархом Кошмариком.

Однако время показало, что нет и не может быть крупного писателя, не дорожащего своей Родиной. Ну нет русского писателя без любви к России. Патриотизм – это совесть нации. У писателя Юрия Полякова совесть есть.

 

Анастасия ЕРМАКОВА

 

---

Юрий Поляков. Любовь в эпоху перемен. М.: Издательство АСТ, 2015. – 512 с. – 50 000 экз.