КАК ВСЁ СМЕШАЛОСЬ – ПЫЛЬ И ПРОЗА
Рубрика в газете: Поэтический альбом, № 2020 / 2, 23.01.2020, автор: Михаил СИНЕЛЬНИКОВ
Таволга
И свежая дохнула таволга,
Сырая влага луговая
Провеяла, оставив надолго
В душе печаль родного края.
Так дышит сильная, росистая
Сама земля, и, может статься,
К себе, в себя зовёт неистово,
Не позволяя с ней расстаться.
Всё вновь – ещё не утолённая –
Тебя взяла и воскресила
В любой былинке заключённая
Её растительная сила.
* * *
– Ну, Каин, отвечай, где Авель! –
Мне в жизни взрослой говорят.
Но где лопух и конский щавель,
Туземной мяты аромат?
Забыть ли горечь молочая?
То вдруг царапая сперва,
То обласкав и привечая,
Принадлежала мне трава.
И, маленький её владыка,
Не ведал я добра и зла,
Пока любовь, как повилика,
Родной эдем не оплела.
* * *
Я лозунга и манифеста
В свою поэзию не внёс,
Но в ней всегда найдётся место
Для трепетания стрекоз.
Они, глазея, так стрекочут,
Снуют над редкостным цветком,
И пребывать душа не хочет
В ожесточении людском.
Природы горькие потери
Всё невозвратней в беге дней.
Мне исчезающие звери
Толпы звереющей роднёй.
…И эти зубры в проклятущей,
Безумной Беловежской пуще.
* * *
То дробный грохот ипподрома,
То вдруг базара кутерьма…
Жары блаженная истома,
Сон захолустья и тюрьма.
Сурово окликала вохра
И надрывались рупора,
На тополях, ржавея, сохла
И с треском лопалась кора.
Как всё смешалось – пыль и проза –
И растерялось по пути!
И всё едино – от склероза
Обрывков детства не спасти.
Одно из памяти не вымой –
Как возносил в ночную тьму
Восторг любви неутолимой
Ещё неведомо к кому!
Мыши
– Ну, память, поспеши, не мешкай,
Нырнуть позволь в твой мутный дым
С мышиной шустрой перебежкой,
С пугливым шёпотом ночным!
То были старших разговоры,
Слова не для моих ушей
О гибели, возможно, скорой.
Конечно, тут не до мышей.
Всё исчезало на рассвете –
Носившиеся в темноте
Шуршащие комочки эти,
И собеседованья те.
Означенный всемирной датой
То детства был последний год,
Когда скончался вождь усатый,
Усатый появился кот.
Шум тополей
Приходит ветер, шевеля
Туземных тополей громады,
И содрогается земля
Под этим грохотом прохлады.
Всем вихрем помыслов и дум
Царит над ленью солнцепёка
Великолепный этот шум.
Теперь далёко он, далёко.
Так жизнь ещё была свежа,
Когда меня к неясной цели
Зелёной силой тополя
Швырнули в здешние метели.
О, если б там, где солнце жгло,
Вмиг, как жильё находит птица,
Войти в просторное дупло
И с деревом звенящим слиться!
* * *
Эти ржавые пятна и сгустки лазури.
И барханы, лежащие, мирно дремля,
И наплывы травы, и песчаные бури,
Эти горы, и маковые поля,
И молчанье пустыни, и жажда свободы,
И разлуки, томившие так тяжело,
Детство, юность и эти последние годы,
Всё становится музыкой, время пришло.
В гущу звуков, как будто покорные плену,
Льются краски, видений течёт череда.
Разве в силах я эту сдержать перемену!
Превращается в музыку всё навсегда.
* * *
Тверской бульвар. Такая смута
От веянья далёких дней,
От близости Литинститута,
Беспутной юности моей.
Как всё же, не переставая,
Какой-то добавляя свет,
Здесь бродит брага стиховая
И до меня протёкших лет!
Она и в закоулке всяком
И там, где в приступе тоски
Есенин дрался с Пастернаком,
В кровь разбивая кулаки.
Марш
Годы жизней заграбастав,
Над минувшим грохоча,
Длится «Марш энтузиастов»,
И не сыщешь калача.
Там, где каторжным гостинец
Люди грешные несли,
Как сияющий эсминец,
Выплыл город из земли.
Путь злодеев и героев
Позабылся и зарос,
И, Владимирку застроив,
Торжествует новоросс.
Только Муза, всхлипнув тонко,
В давний мрак, в былой Аид,
Как с яичком старушонка,
За конвойным семенит.
В родном Содоме
В родном Содоме славно жить и выжить,
Потом его крушенье пережить,
Ну, а в конце такое отчекрыжить,
Что изумится эта волчья сыть.
Вся лагерная пыль зашевелится!
Мне чудится, сейчас за рядом ряд
Барачные измученные лица
По очереди на него глядят.
Как жизнь моя увиденным богата!
При мне дающим интервью врагу
Того, кто гнул и доносил когда-то,
Я жалобщиком видел – не солгу!
Кто шёл по трупам и хватал нахрапом
И в шахматы сражался допоздна
С глядевшим тускло сквозь пенсне сатрапом,
На всякий случай, жертвуя слона.
* * *
Что сделали десятилетья!
Сам с поседелой головой,
В лицо не в силах поглядеть я,
Пью телефонный голос твой.
Есть музыка в знакомом тембре,
Её густое серебро,
И, пробираясь через дебри,
Не потускнело, не старо.
Мелькнёт зарница грозовая
И озаряет времена,
И углубляется, взывая,
Голосовая глубина.
* * *
И всё же этот бред угарен,
И эта кровь черна и зла,
Как тот отчаянный татарин,
Который вырван из седла.
Но, и охваченный арканом
(Теперь и жизнь недорога!)
В порыве бешеном и рьяном
Загрызть пытается врага.
Ну, вот, их набежало много,
Тебя сдавили, повлекли,
А ты схватил обломок слога,
Кусок железа, горсть земли.
Стрекозы гремят и шуршат, стрекочут другие насекомые. Какие-то ненужные ошибки стали все допускать, ничем не мотивированные.