Книги, корни, скрип пера, или Кто остановит беспредел в отношении «ЛР»
Рубрика в газете: Рефлексия литпроцесса, № 2021 / 41, 03.11.2021, автор: Игорь САВЕЛЬЕВ
Электронные книги, онлайн-обучение, стриминг… Не прошло и десяти лет, как эти слова вошли в обиход, а мы уже к ним привыкли. Однако существование электронного, воображаемого мира, где царствует информация, не создаёт риска для исчезновения физических носителей? Вернее, не делает ли это бумажные книги, архивы, газеты «ненужными», раз есть электронные версии? А раз вещь не нужна, то её обычно выбрасывают… Мы решили поговорить об этом с российским писателем и критиком Игорем Савельевым. Итальянские рассказы и сталкеры от литературы, волшебный мир кино и пожар в РГАЛИ, выселение редакции «ЛР» – и наши корни в беседе Игоря Савельева с Александром Рязанцевым.
– Год назад вы нам рассказали («ЛР» № 42, 12.11.2020), что собираете материал для нового романа про конец 1960-ых. Как продвигается работа? Чем вы готовы изумить наших читателей?
– Конкретно этот замысел я отложил на неопределённый срок. Вообще, наверное, я буду начинать писать прозу не с романов, а с рассказов – «начинать», потому что я не пишу вот уже два года, и научиться этому снова оказалось достаточно сложно. Сейчас я пробую это проделать с одним рассказом, но не уверен в том, что получается. «Дежурных» замыслов и даже проектов романа два, один посерьёзнее, второй больше по фану, это точно то, что было бы легко и весело писать мне, но не уверен, что зайдёт читателю. Посмотрим. Пока я не в достаточной форме, чтобы приступать к любому из них. Так что в 2022 году моих книг не будет. В уходящем году меня немного поддержало на плаву (как человека пишущего) кино, я писал два сценария в соавторстве с режиссёрами, один с Андреем Грязевым, второй с Кристиной Паустиан. Это помогло мне чувствовать, что я не выпал из профессии, и даже наблюдать вблизи за новой профессией. Так, недавно я сидел у Андрея и смотрел, как он монтирует документальный фильм, и впервые пожалел, что я не обладаю взглядом кинорежиссёра.
– Что из недавно вышедших на русский язык новинок вас заинтересовало? Что понравилось, что не очень?
– В последнее время меня тянет если не к нон-фикшн, то к текстам и книгам, организованным не так, как классический фикшн. Из таких новинок мне понравился «Злой мальчик» Валерия Печейкина, а ещё те групповые сборники, где жёсткая тема организует внутренние связи разных текстов – как, например, в «Без очереди», сценах из советской жизни от авторов Редакции Елены Шубиной. Из хороших переводных книг назвал бы «Цивилизации» Лорана Бине, я давно с большим интересом слежу за тем, что он делает, меня в своё время абсолютно покорила «Седьмая функция языка» (хотя её невозможно читать, идея лучше исполнения – так бывает). Если же говорить именно о нон-фикшн, то я бы назвал две очень интересные книги. «Как мы читаем», составленную Игорем Дуардовичем и командой «Вопросов литературы», такой срез пёстрой литературной жизни, своего рода рефлексия литпроцесса, и «Аллегро. Video» Петра Шепотинника, большую книгу интервью кинорежиссёров, где они говорят не столько о кино, сколько, как мне показалось, о жизни и смерти.
– Недавно у Тимура Валитова вышел роман «Угловая комната». Чем он может заинтересовать литературную Россию?
– Если коротко, то, на мой взгляд, внезапным столкновением двух разных литературных традиций. Тимур пишет филигранную «европейскую» прозу, в духе его любимого Патрика Модиано, неслучайно большой пласт его опубликованных текстов (к сожалению, всё ещё не собранных в книгу) – это, условно, «итальянские рассказы». И повести, одна из которых, «Роза есть роза», кстати, вышла недавно – в сентябрьском «Знамени», так что её тоже можно было бы упомянуть в ответе на предыдущий вопрос. В «Угловой комнате» Тимур берётся за фактуру, которая всегда пишется в другой манере – в новейшей русской традиции это обычно такое наследование Чарльзу Буковски. Когда он соединяет это и начинает писать о травме взросления в России, о безрадостной провинции с нелепыми жизнями и смертями, не экспрессивно-пастозно, как это как бы должно делаться, а тонкой кистью, то получается очень странно. Но интересно.
– Вы тесно связаны с мировой культурой, ваши книги переведены на многие европейские языки. Что говорят западные критики и писатели о нашей современной литературе?
– К сожалению, я знаю об этом очень мало. И потому, что мои переводные книги выходили порядка десяти лет назад, а сейчас я немного выпал из контекста. И потому, что «мировая литература» – это не такой универсальный процесс, который на виду, как, например, «мировое кино». Как и многие, я слежу за мировой критической и литературоведческой мыслью не напрямую, а благодаря сталкерам, которые всё это обобщают, как, например, Лев Оборин в «Горьком» – он готовит еженедельные «Ссылки», всем советую. Общее ощущение было и есть (и за 10 лет тут мало что изменилось), что русская литература всё ещё на спаде мирового интереса к себе. Всплеск был в конце 1980-х, спровоцированный падением цензуры в России и общим интересом к нашим переменам – и захватил первую половину 1990-х, благодаря чему в центре мирового внимания оказались такие авторы, как Виктор Пелевин, Борис Акунин, Людмила Улицкая. Интерес к тем, кто пришёл после, был уже локальнее.
– Много ли различий между русской и западной литературой?
– Полагаю, что нет, и чем дальше, тем больше мы будем видеть подтверждений того, что мировые зоны интереса работают и в России – например, в областях, которые развивают Оксана Васякина, Евгения Некрасова… Мне бы хотелось, чтобы в русской литературе была реабилитирована, условно, традиция острой реакции на общественно-политические события. Она была в тех же 1980-х, с ней во многом был связан и мировой интерес, потом этого объелись и здесь, и там, и сложился консенсус, что политика, новейшая история – тема не литературы, а чего-то другого. Сейчас это понемногу меняется, и я думаю, будет много романов про митинги, про борьбу с иноагентами и т.д. – плохих романов, но это неизбежная реакция на вакуум.
– В этом году вновь прошёл Московский Международный Кинофестиваль, который вы обозревали. Какие впечатления у вас остались? Сильно ли пандемия помешала насладиться новинками кино?
– Московский фестиваль, на котором я работал, наверное, в двенадцатый раз (я делаю ежедневную газету ММКФ), проходит очно несмотря на ковид и даже будто вопреки ковиду. И в 2020-м, и в 2021-м он состоялся, когда многие мировые кинофестивали отменялись. Вернее, переходили в онлайн, в гибридные формы, и здесь у меня сложилось впечатление, что если эта ситуация будет длиться (а она, возможно, будет длиться), то это всё-таки ударит по традиции кино как события – как священнодействия, которое требует похода в кинотеатр, тёмного зала, тишины, праздничного ожидания. Пока система мировых фестивалей ещё в турбулентности, сместились все графики, сразу несколько фестивалей прошли друг за другом летом, чтобы ухватиться за офлайн, но вряд ли этот хаос будет продолжаться долго. Что касается 43 ММКФ, он был примерно как всегда, только, если не ошибаюсь, было меньше русских фильмов в конкурсе – только один, поэтому особенно ярко запомнился. Это была «Последняя «Милая Болгария» Алексея Федорченко, фантазия по мотивам «Перед восходом солнца» Зощенко.
– Мир меняется, и пандемия это наглядно показала. На ваш взгляд, каково будущее нашей «аналоговой» культуры – бумажных книг, библиотек, музеев, газет? Они исчезнут и перейдут исключительно в виртуальное пространство? Не навредит ли это?
– Как это ни странно, я не большой фанат бумажных книг. Два года назад мне пришлось расстаться со своей библиотекой из-за переезда в Москву, и я понял, что это не травма. И то, что в Москве я практически не собираю библиотеку, а пользуюсь электронными сервисами, это тоже не травма. Если научиться осознанно читать и смотреть, от бумажных книг и носителей фильмов точно можно избавляться, другое дело, что я пока с трудом представляю, что значит осознанно. Делать записи?.. Я пока не понял, что делать, если после книги или фильма в памяти почти ничего не остаётся, и через год-два это произведение для тебя что было, что не было.
– Культура – это только хранилище образов, или ещё и вещи? Что будет, если вещи будут уничтожены? Сохранятся ли образы?
– Здесь нужно очень осторожно проводить границы – условно, между сохранением исторических зданий и фетишизированием рукописей. Помню, пару лет назад был пожар в РГАЛИ, и мои приятели-литературоведы, которые постоянно работают в этом архиве, посмеивались над официальными заявлениями: пострадало-де что-то второстепенное из ХХ века, а главное, условно, рукописи Пушкина, спасли. Для исследователя это полный бред, потому что рукописи Пушкина тысячу раз отсканированы и физически не представляют такого интереса, как тот «второстепенный» фонд, который как раз в силу «второстепенности» не был оцифрован и, возможно, что-то утеряно бесследно.
– Сейчас везде сложности, в том числе и у нас. Недавно редакцию «ЛР» выселили из помещений, не дав вынести уникальные архивы, хранящиеся десятилетиями, и даже икону. Есть опасения, что их уничтожат. Почему так происходит?
– Я слышал об этой проблеме, и так же с тревогой наблюдал за похожими ситуациями последние лет десять – если не ошибаюсь, выселили «Дружбу народов», а потом РПЦ начала судиться за здание «Нового мира», и даже, кажется, выиграла суд, но дальше ситуация затормозилась. Выселят «Новый мир» из здания, где работала команда Твардовского, или нет – никто сегодня сказать не может, но редакция говорит, что это будет смерть журнала, и я верю. Как для «Октября» выселение стало смертью журнала, и это самая трагичная история в этом ряду. Полагаю, институции типа «Октября», «Нового мира», «Литературной России» связаны с физическим местом слишком большой корневой системой – это и архивы, и инфраструктура, и традиции очных встреч с авторами, и многое-многое другое. Полагаю, такие институции нельзя вырывать с места, к которому они приросли.
Беседу вёл Александр РЯЗАНЦЕВ
Добавить комментарий