Пока возможен только личный бунт…

№ 2011 / 35, 23.02.2015

Алек­сей Вя­че­сла­во­вич Цвет­ков (р. 1975), к фа­ми­лии ко­то­ро­го ча­с­то при­бав­ля­ют «млад­ший», что­бы от­ли­чить от тёз­ки, ор­га­ни­че­с­ки сов­ме­ща­ет в се­бе сра­зу не­сколь­ко амп­луа – та­лант­ли­во­го про­за­и­ка, ле­во­го ак­ти­ви­с­та, ра­дио­ве­ду­ще­го.

Алексей Вячеславович Цветков (р. 1975), к фамилии которого часто прибавляют «младший», чтобы отличить от тёзки, органически совмещает в себе сразу несколько амплуа – талантливого прозаика, левого активиста, радиоведущего. Парадокс заключается в том, что общественные деятели левого толка традиционно тяготеют к реализму как художественному методу. Вспомним классические работы Дьёрдя Лукача («К истории реализма», 1939), Роже Гароди («О реализме без берегов», 1963), Михаила Лифшица («Кризис безобразия», 1968) и т.д. Напротив, Алексей Цветков в книге «После прочтения уничтожить» (2009) утверждает, что подлинные радикалы и поэтические террористы, люди Духа, предпочитают крайний авангард и контрреализм. В этом году Цветков стал лауреатом культурно-просветительской премии «Нонконформизм-2011». Мы решили поинтересоваться: каковы культурные предпочтения современных активистов левого толка и что означает быть контрреалистом?

– Алексей, что такое контрреализм в литературе?

– Гораздо труднее сказать, что такое «реализм». Белинский, помнится, нашёл его у Гоголя, но Гоголь по всем главным признакам – немецкий романтик украинского происхождения. Реализм – это точное описание вывесок на улицах? Набоков остроумно замечал, что настоящий писатель придумывает вывески, «поразившие его воображение» по приезду в столицу. Любой строгий буржуазный «реализм» Флобера, Бальзака – это приём и неправда, потому что искусство – это всегда неправда, требующая от правды перемен. Или «соцреализм» Горького – там главным был приём типического: находим искру будущего в ночи настоящего и всячески её раздуваем, преувеличиваем литературными средствами.

Реальность не может быть изображена «как она есть», потому что мы видим её сквозь свои симптомы и описываем с помощью слов. А у симптомов и слов свои правила, игра с этими правилами и есть дело искусства. Ты начинаешь с точного описания интерьера своей комнаты или улицы за окном – и вот у тебя уже получается «новый роман» в духе Роб-Грийе. Ты берёшься подробно записать свои детские впечатления – и вот уже перед тобой пылает синим пламенем это прустовское печенье, попавшее в витражный луч.

Обычно под «реализмом» понимают соответствие текста некой усреднённой массовой «норме восприятия». Но это и есть конформизм в чистом виде, угодливое обслуживание ожиданий, и тогда выходит, что главные реалисты сегодня это Маринина и Акунин. Особенно если учесть, что сама эта «норма восприятия» – временный ментальный консенсус, навязанный массам в интересах элиты, рулящей всем.

– Зачем вы вообще пишете художественную прозу?

– Вы не поверите, но у меня, как у прозаика, даже есть несколько поклонников и поклонниц, некоторые из них разбирают каждый мой литературный текст построчно и присылают мне отчёты, над которыми я люблю поразмышлять. Вот, может быть, для них? Но тогда возникает вопрос, зачем текст публиковать на бумаге, предлагать незнакомым людям?

Отвечу банально, я пишу то, что хотел бы сам прочитать, но нигде не нашёл. Искусство вообще и литература в частности позволяют выразить именно то, что не может быть выражено политически. Я так и не выбрал, кем быть: салонным писателем или автором популярных прокламаций. И я не собираюсь выбирать. Мне нравится работать на этой границе.

– Что сегодня, по вашему убеждению, должно быть на самом острие атаки?

– Классовая оптика. Система распознавания «свой/чужой». Большинство людей в нашей стране до сих пор идеологически ослеплены взрывом, похоронившим советский проект. Модный антисоветизм был последней идеологией, которая объединяла большинство двадцать с лишним лет назад, а дальше все попали в идейную пустыню. Объективно являясь пролетариями или даже люмпен-пролетариями, почти все вопреки всякой очевидности считают себя крутыми бизнесменами, лишь временно находящимися в неудачных обстоятельствах, эдакими героями насквозь фальшивого фильма про «МММ». Пытаясь объяснить несовпадение этой ложной своей идентичности с реальным своим положением, массы впадают в самые мифические, конспирологические и фашистские версии объяснения истории.

Мне же нравится, когда люди мгновенно отличают: вот господин Прохоров в своём «ё-мобиле», он наш классовый враг. А «Пиратская партия» – это, наоборот, свои. И группа «Война» с группой «Барто» – тоже свои. И художник Фальковский. А вот органы, которые затыкают им всем рот, это аппарат классового насилия меньшинства над большинством, инструмент приведения всех нас в крайне нежелательную для нас «норму», и у нас не может быть перед таким аппаратом никаких моральных обязательств.

Алексей ЦВЕТКОВ

– И у кого в нашем обществе есть классовая оптика?

– Единственные, у кого сегодня есть чёткая, последовательная и осознанная классовая оптика, – это наши буржуа. Чтобы убедиться в этом, достаточно открыть любой «экспертный» журнал, или просто глянцевый, или ещё проще – включить телевизор. Они очень хорошо знают, чего хотят – окончательного превращения жизни в платную услугу, которую смогут позволить себе далеко не все, хотят окончательного разделения на элоев и морлоков и высокой охраняемой стены между ними, которая и называется у них «государство». И ещё лучше они знают, как всё это назвать, чтобы оно понравилось почти всем, как убедить людей купить себе рабство. Пока столь многие смотрят вокруг их глазами и говорят обо всём их словами, возможен только личный бунт, а не общее восстание.

– Может ли быть успешным синтез правых и левых идей в текущих условиях? Что мешает его осуществить?

– Думаю, успех такого синтеза остался в прошлом. Это было чрезвычайно креативно в конце 1990-х, когда самым интересным политическим проектом стала партия Лимонова. Сейчас же гораздо важнее последовательность, умение применить избранную оптику к событиям актуальности.

Удачный синтез правых и левых идей в любом обществе – это не просто результат работы парадоксально мыслящих креативщиков от политики. На такой синтез должен быть спрос, общественное ожидание. Спрос возникает тогда, когда все прежние классы и группы внутри классов рассыпаются, как пазл, как мандала, по которой ударили ладонью, а новые отношения, иерархии, способы успеха ещё не собраны.

В хаосе 1990-х так и было, советское общество развалилось, все искали себе новые роли, но периферийный и авторитарный капитализм в России тогда ещё не сформировался, это дело уже нулевых годов. Право-левый коктейль это всегда следствие массовой деклассированности, она и создаёт моду на политический парадокс и неожиданные гибриды. В нулевых годах сложились новые группы, этажи, заранее понятные способы кем-то стать.

Называйте меня сектантом, но сегодня самое полезное в политике – максимально последовательное и очищенное от «прикольных» примесей определение своей роли. Как это было у Платонова, Брехта, Пазолини, Годара, британских панков, Ханса Хааке или Стюарта Хоума. Пора каждому из нас ответить на ряд важнейших вопросов. С каким ты классом? С какой ты группой внутри него? Какова история этого класса и этой группы? Что ты хочешь в этой истории изменить? Как и с кем ты это будешь делать? К чему сводится твоя критика собственной группы? Какое место твоя группа предлагает всем остальным? Что заставит их занять именно это место? Кто твои союзники и на каких условиях? Кто твои противники и как будут выглядеть твоё сопротивление и твоя победа?

Беседовал Михаил БОЙКО