Нынче в музыке преобладает минимализм

№ 2007 / 13, 23.02.2015

Не верьте тем, кто утверждает, будто академическая музыка востребована только в Москве и Питере. Возьмите Саранск. Знаете ли вы, что в начале 1990-х годов великий маэстро Борис Покровский собирался в своём оперном театре ставить оперу современного эрзянского композитора Гавриила Вдовина «Пасынок судьбы», посвящённую русскому поэту Александру Полежаеву. Воплощению этого замысла тогда помешало лишь отсутствие презренных денег. Теперь ситуация с финансами другая. И не исключено, что Покровский ещё вернётся к нестареющей музыке Вдовина и к его драматическим сюжетам. Вообще, когда-то музыкальное искусство являлось визитной карточной Мордовии. А как обстоит дело сейчас? Рассказывает Гавриил Вдовин:

 

– Союзу композиторов Мордовии 26 февраля исполнилось двадцать пять лет. Союз композиторов – это организация, определяющая в первую очередь ход развития академической музыки. Расцвет академической музыки в Мордовии связан в первую очередь с именем Леонтия Петровича Кирюкова, нашего первого профессионального композитора, сочинившего оперу и несколько фортепианных и скрипичных пьес. До него ничего этого в Мордовии просто не было. Кроме народного искусства. Народное искусство, оно всегда было, есть и, надеюсь, будет ещё очень долго. А вот профессионального музыкального искусства до Кирюкова в Мордовии не было. Следует упомянуть также Леонида Ивановича Воинова. У него другая музыка, другой жанр. Он с 1918 года руководил оркестром народных инструментов в районном центре Темников. Этот оркестр существует до сих пор и является одним из старейших в России, наряду с московским оркестром имени Николая Петровича Осипова. Но тот сегодня влачит призрачное существование. А наш оркестр до сих пор работает. Другой композитор, Григорий Иванович Сураев-Королёв, стал моим учителем, под его руководством я начал сочинять музыку. Я закончил консерваторию как композитор, написав в качестве выпускной работы симфонию. Вернувшись в Мордовию, я поставил себе цель основать здесь Союз композиторов. Для этого нужно было научить молодых ребят сочинять музыку и потом отправить их в консерваторию, чтобы они выучились. И мне это удалось. Таким образом, у нас возник Союз композиторов. Большинство его членов окончило наше музыкальное училище, в котором я занимался с ними музыкой.

– Чем вы дорожите больше всего из того, что вами написано?

– Я дорожу всем! Но приоритетной для меня всегда была музыка оркестровая и симфоническая. В ней есть возможность выразить свои идеи, свои замыслы. У меня написано четыре симфонии, две оперы, музыкальная драма, оперетта, музыка к спектаклям, сонаты, квартеты. Мою оперу «Шесть часов вечера после войны» ставили и здесь, в Саранске, и в Петербурге.

– Какое произведение далось вам сложнее всего?

– Трудно сказать. Есть произведения, на которые у меня ушло всего нескольких дней, а есть те, над которыми я работал в течение пять лет. Причём это были не оперы и не симфонии, а, скажем, соната для фортепиано. Очень долго я работал над скрипичной сонатой «Под знаком Эрьзи» – из-за сложности темы.

– Для того чтобы опера звучала, имеет большое значение оркестр, потом наличие слушателей. Изменилась ли музыкальная среда в Мордовии за последние годы?

– Музыкальная среда была очень сильно развита до 1947 года, пока в Саранске существовал Театр оперы и балета. Потом одни артисты были эвакуированы, другие поразъехались. Я ещё помню этот театр. Дело в том, что мой отец – драматический актёр. В опере он тоже пел, у него хороший тенор был. Потом, в 1959 году, театр оперы возобновил свою работу. Слушательская масса расширилась. Студенты с удовольствием приходили на все спектакли. Шла пьеса «Лето» Леонтия Петровича Кирюкова – нашего первого профессионального музыканта. Затем этот театр превратился в театр оперетты. У него была своя публика. Наконец, сегодня он существует как музыкальный театр, но, правда, сейчас идут классические оперы и спектакли. Народ ходит, правда, плохо. Почему? Плохо работают со зрителем, да и оркестр маловат. У нас теперь есть и хор академический, камерный хор министерства культуры. Камерный оркестр, струнный оркестр. Мы с удовольствием для них пишем. Мы их развиваем, они нас развивают.

– А почему сейчас не ставят в музыкальном театре оперу?

– Это надо спросить у директора театра. Кстати, я оперы свои писал именно для этого состава, который был. Не для гипотетического состава какого-то большого театра. Я знал, кто будет играть, а кто будет петь. Это немаловажно.

– Проблема сейчас в том, что не ставят местных авторов?

– Ставят классический репертуар. «Риголетто», «Евгений Онегин», «Царская невеста», готовится «Ромео и Джульетта».

– Театр не устраивает уровень, который предлагают саранские композиторы?

– Я, откровенно говоря, не знаю. Я приходил к директору, убеждал его, что к юбилею победы можно было бы поставить мою оперу «Шесть часов вечера после войны». Когда-то её исполняли студенты музыкального училища. Она вообще очень лёгкая. И, кстати, директор театра сам тогда пел в хоре. Я предложил ему поставить оперу. Он мне ответил: иди в правительство республики и доставай деньги. Тогда я задаю ему, на мой взгляд, резонный вопрос: почему я должен выполнять его работу?

– А кто из современных композиторов России лично вам близок?

– Родион Щедрин, мы с ним в очень хороших отношениях, у него интересная театральная музыка.

– А Кирилл Волков (когда-то он в Союзе композиторов был замом у Щедрина)? В своё время многие думали, будто он будет определять лицо современной музыки. Взять его оперу «Живи и помни». Но наступили новые времена, и один из самых многообещающих композиторов куда-то исчез.

– Дело в том, что я не знаю его последних произведений. Он сейчас заведующий кафедрой композиции в Гнесинской академии. Но на фестивале «Московская осень» он звучит постоянно.

– А новые имена появились в России?

– Несомненно! Постоянно растет композиторская молодёжь. Если брать поколение сорокалетних, то это Виктор Якимовский, который живёт в России. Потому что многие в этом возрасте уехали в Германию, в Англию… Потом, Тернопольский интересный композитор. Жанна Плиева очень хороший композитор.

– Каковы, по-вашему, перспективы развития оперного жанра?

– В Москве перспективы очень большие. Там даже есть Новая опера. Замечательные оперы продолжают идти в театре у Бориса Покровского.

– Есть ли у вас немузыкальные источники вдохновения?

– Прежде всего, это литература. Музыка и литература – вещи, тесно связанные. Потому что композитор имеет дело со словом, сочиняет музыку на какие-то тексты, если это песни, оперы, романсы, кантаты. Конечно же, композитор имеет и свои литературные пристрастия. Я как-то открыл для себя «куртуазных маньеристов» Тимура Кибирова и Виктора Пеленягрэ…

– А как вы сегодня относитесь к поэзии Кибирова?

– Мне не попадаются его книги. Не со всеми поэтами, с которыми я работал в середине 80-х, я бы стал работать сейчас. Просто я уже высказался в этом русле и теперь хочется чего-то нового.

– Кто из поэтов сегодня служит вам источником вдохновения?

– В последнее время это Борис Соколов. Фёдор Тютчев, как ни странно. Потом – наши национальные поэты.

– Для души что-нибудь читаете?

– Обязательно! Исторические романы. Недавно прочёл «Русь изначальную» Валентина Иванова, «Гулящие люди» Алексея Чапыгина, на днях дочитал роман о протопопе Аввакуме, на который Фомин написал оперу «Патриарх Никон». Сейчас пытается поставить её в нашем театре, но пока у него ничего не получается.

– А из русской классики что вам нравится?

– Пушкин. Поэзия Алексея Константиновича Толстого очень музыкальна. Мы все увлекались в 60-х годах Евгением Евтушенко, и я до сих пор его уважаю. Я на его стихи сочинил романс «Осень». Помните? «Внутри меня осенняя пора…». Кстати, тридцатого марта в Москве будет этот романс исполняться в моём авторском концерте, в Доме Национальностей.

– В одном из интервью вы сказали, что у музыки философский взгляд на мир. В чём же он заключается? – Композитор анализирует не только свой внутренний мир и свои ощущения, но и пытается осмыслить события, происходящие с нашей страной, её народом. Для этого ему служит музыка.

– Какую философскую идею вы бы хотели выразить в музыке?

– Я выражаю разные идеи. Когда я писал свою первую симфонию, то просматривал фортепианные пьесы Шумана из цикла «Лесные сцены». Потом мне попался стихотворный эпиграф немецкого поэта Иоганна Петера Хебеля. Если не ошибаюсь, там были такие слова: «Цветы, растущие здесь, бледны, как смерть. И только один среди них тёмно-красный…». Идея вот этого цветка, в роли этого цветка выступает мордовская национальная музыка, и стала основой моей симфонии, написанной в 1968 году. Это чисто художественная идея, которую мне удалось выразить в музыке.

– К Вагнеру какое у вас отношение?

– Я считаю, что это гениальный музыкант. Но мне не приходилось прослушать ни одной его оперы от начала и до конца. У нас в Саранске не было полной постановки его опер. А некоторые вещи нужно наблюдать и на сцене тоже. Вообще, я занимался многими экспериментальными направлениями, например, светомузыкой. Мне кажется, что я обладаю цветовым слухом, то есть слышу тональности в разных цветах, но не только в таких, как Скрябин или Римский-Корсаков. Я занимался додекафонией, причём усердно.

– Содержались ли в этих течениях продуктивные идеи?

– У меня есть пьеса «Моисей». Там в одном из эпизодов я сопоставил национальную музыку и «серийную», то есть додекафонию. Это было в 1963 году. А то же самое, но по-другому, проделал в первой симфонии. Там музыка, выполненная в технике додекафонии, словно бы борется с национальной музыкой и под конец задавливает её.

– А минимализмом увлекались?

– Минимализм сейчас преобладает. Это что-то похожее на воркование лесных голубей: гу-гу, гу-гу…

– Как современная попса…

– Попса возникла не на минимализме, а на знании трёх аккордов. На музыкальной неграмотности.

 

Беседу вёл Михаил БОЙКО