ВОЕННАЯ РЕФОРМА И ВЫЗОВЫ XXI ВЕКА

№ 2006 / 29, 23.02.2015

Наталия НАРОЧНИЦКАЯ,
президент «Фонда исторической перспективы»:
– Думаю, невозможно обсуждать заявленную на нашем круглом столе тему вне проблем международной безопасности, геополитических вызовов. Без понимания того, что по всему периметру исторических границ на Россию идёт давление, причём оно абсолютно не является результатом победы либерализма над коммунизмом. Я, как историк, отчётливо вижу, что оно идёт по тем же самым линиям, что в XIX веке, когда Россию оттесняли от стратегических морских путей, от проливов, оттесняли с Кавказа и из Центральной Азии… В этих условиях иметь сильную и боеспособную армию остаётся для нашей страны таким же приоритетным и архиважным делом, как и сто, и двести, и триста лет назад.
В нынешней ситуации совсем не последнее значение имеет также формирование у военнослужащих патриотического, цельного мировоззрения. Человек с ружьём должен иметь конкретные представления об общем целеполагании жизни, о смысле этой жизни. Это неразрывно связано у нас с той смутой в душе, которая вызывается отсутствием целеполаганий за пределами личной жизни, чем и отмечено сейчас всё наше общество. Хотя справедливости ради должна сказать, что в обществе идут параллельно противоположные тенденции. В каких-то сегментах происходит огромное возрождение духовное, а в каких-то, наоборот, деградация. Армия – это, конечно, часть народа. Но во всём мире, в том числе и в демократических странах, стала заметной тенденция, когда элита перестаёт служить в армии, потому что она находит другие способы самореализации. Это делает служение в армии менее престижным. Когда князь и граф, и их, как тогда говорили, мужики, служили в одном полку, когда все слои общества от крестьянина до царя были в одном боевом порядке, вот тогда армия представляла срез нации полностью. Сейчас армия таким срезом не является. И это, подчёркиваю, характерно для большинства стран мира. Современная армия черпает своё пополнение не из всей нации, а из определённых слоёв. Это создаёт в обществе своего рода отстранённость от армии, приводит к ощущению, что это вроде бы не моя правая рука, одетая в булатную рукавицу, и, если её отрубят, мне не будет больно, поскольку это что-то чужое такое, которое мы оплачиваем налогами… Растворение такой связи армии с народом, нацией – огромная социально-психологическая проблема, и здесь без серьёзного переосмысления сложившейся ситуации, судя по всему, не обойтись. Надеюсь, мы затронем эту тему в ходе дискуссии за нашим круглым столом. Открыть прения я предлагаю знаменитому ветерану наших Вооружённых сил Махмуту Ахметовичу Гарееву.

Махмут ГАРЕЕВ,
генерал армии, президент Академии военных наук РФ, доктор военных и исторических наук, профессор:
– Я хотел бы с самого начала подчеркнуть, что военное дело – это дело сугубо для солдат. Когда человек рассуждает о военных вопросах, он должен быть на этой стороне или на той. Болтаться между баррикадами – самое бесперспективное дело. Конечно, в армии сейчас много вопиющих, кричащих проблем, много недостатков, много безобразий, но что бы мы ни делали, что бы ни говорили, всё должно быть подчинено тому, чтобы улучшать дело, помогать утвердиться позитивному и полезному. Отношение тут должно быть как к своему ребёнку, которого можно и выпороть… Но свою армию надо уважать и любить.
Во что всё сегодня упирается? Прежде всего, надо определить – во имя чего служить, что защищать. Вот едет американский президент Буш к своим солдатам в Ирак… Что они агрессоры, и так понятно. Но какие возвышенные слова он говорит своим солдатам: «Вы сражаетесь за демократию. Вы сражаетесь за американские ценности». А что Касьянов сказал у нас, будучи премьером? Что главная задача военной организации – это защищать частную собственность. Извините, но я не пойду защищать чью-то собственность… Тем более, что я знаю, что это за собственность и как она была добыта. Это ведь какой-нибудь там бизнесмен может свои дела делать, не обязательно задумываясь, во имя чего и для чего. В армии всё связано с самоотверженностью, готовностью отдать, если потребуется, свою жизнь. В армии человек должен действовать осознанно.
Кроме этого, чтобы была настоящая армия, должна быть определённость. Что за угрозы у нас сейчас существуют? Для нейтрализации и отражения каких угроз нужно держать вооружённые силы? Вообще мы сейчас в сложнейшем положении находимся. Вот недавно начальник Генерального штаба заявил, что надо быть сумасшедшим, чтобы собраться с НАТО воевать. Потому что соотношение сил пять к одному. Но воевать или не воевать – не только от нас зависит. Есть ещё та сторона. Говорят ещё, что такой агрессии, как в 1941 году, против нас сейчас уже не предвидится. Наверное, нет. Но агрессия совсем другими формами, способами может осуществиться, и уже осуществляется. Нужно научиться давать отпор новым формам экспансии против нас, которые осуществляются средствами политическими, дипломатическими, экономическими, информационными.
Сейчас у нас самое слабое место в системе обороны – обеспечение безопасности. Все говорят: у нас есть концепция национальной безопасности. Записали, что приоритетными в обеспечении безопасности являются именно не военные средства. Но кто координирует общие действия? Кто всё объединяет? Я считаю, что Совет безопасности должен сейчас сосредоточить все усилия на координации деятельности МИДа, разведки, контрразведки, экономических, финансовых органов, с точки зрения противодействия угрозам, не имеющим чисто военной подоплёки. Поскольку этим никто не занимается, то для этого структуру Совета безопасности нужно, конечно, изменить. А вот всю военную часть оборонного дела необходимо сконцентрировать в руках министра обороны, сделав его и в мирное время заместителем Верховного главнокомандующего.
Теперь, самый острый вопрос – это вооружение. Много говорят, нужно высокоточное оружие, современные танки, самолёты пятого поколения. Действительно, у нас огромная территория. Её надо защищать. Но, если наша оборонная промышленность и дальше будет оставаться в таком состоянии, как сейчас, ясно, что ни через десять лет, ни через пятнадцать мы современного вооружения не будем иметь. Сегодня необходимо – нравится это кому-то или не нравится – не менее 3,5 процента ВВП на оборону отдавать.

Александр ВЛАДИМИРОВ,
генерал-майор, вице-президент Коллегии военных экспертов:
– Хочу сказать о том, о чём практически никто не говорит. Все размышляют о реформе, о задачах перевооружения, о ВПК – важные вещи, безусловно. Но, главное, необходимо учитывать внутренние константы армии… Если они существуют, значит, живёт и армия. Нет этих внутренних констант, ничего не поможет. Самый печальный вывод, к которому сейчас приходишь, заключается в том, что никаких новых идей в этой военной реформе не обнаружила ни власть, ни войска собственно. Армия, говорят, стала жить лучше, что она как-то развивается. Армия умирает. Армия на глазах умирает. В войсках всё так же безнадёжно, как и прежде. Только стало ещё хуже, поскольку армия ввергнута в торговлю, в рынок, который перемалывает ценности армейские, корпоративные, и национальные в том числе.
Все артикулируемые властью идеи о контрактной службе, жилье, о том, что Отечество любит армию, – никого уже не греют, и никто в это не верит. Поскольку ничего этого нет. Сейчас главная задача для армии – выжить тогда, когда жить не дают. Я думаю, что при таких подходах, когда рыночными методами пытаются решать не рыночные проблемы Вооружённых сил, ничего не решишь. Может быть, благодаря удвоению ВВП российский народ и заживёт лучше. Но к этому времени армии не будет, как таковой. Не будет армии, не будет и России.
Сейчас, я думаю, надо, прежде всего, уяснить, что у нас хорошего было сделано прежде, и возродить всё это хорошее, а также необходимо срочно перенимать опыт других стран, более успешных, чем мы.
Я хочу выделить несколько проблем бытия армии, решение которых способно обезопасить Россию от многих внутренних и внешних бед, и послужить укреплению внутренних констант Вооружённых сил. Во-первых, это утрата целей и ориентиров воинской службы. Кого, что и почему надо защищать? Проблема вторая – физическая нищета офицерского корпуса. Я знаю немало слушателей Академии имени Фрунзе, которые вечером, после занятий, занимаются частным извозом. Подрабатывают. И это подполковники, майоры – старшие офицеры.
Армия должна заниматься только своим прямым делом. В мирное время – учиться воевать, в военное – успешно воевать. Но армия наша не занимается своим прямым делом ни в мирное, ни в военное время. В армии практически не осталось частей, способных вести боевую подготовку, нет ГСМ, нет даже боеприпасов, чтобы её вести, нет офицеров, которые знают, что такое боевая подготовка. Практически утрачено наше национальное достояние в этом плане.
Порочна, на мой взгляд, система прохождения офицерской службы, поскольку реальные успехи, боевые заслуги – ничего не значат. Значат только исключительно личная преданность, лесть и деньги. Необходимо создавать новую систему прохождения службы личным составом, формировать новую систему обеспечения, которая автоматически способствовала бы притоку добровольцев в армию, регулировала бы отбор и продвижение по службе самых достойных и действительно лучших представителей офицерского корпуса.
Одним из серьёзнейших провалов в построении современной армии является отсутствие государственной идеологии воинской службы. Поскольку, нет государственной идеологии воинской службы, то не на чем воспитывать солдат, формировать профессиональную этику офицеров. Сегодня у человека с ружьём нет понимания, во имя чего служить, во имя чего умирать.

Владимир БОГАТЫРЁВ,
генерал-майор, начальник Управления организации воспитательной работы и воинской дисциплины Главного управления воспитательной работы Вооружённых сил РФ:
– Предыдущий оратор критиковал нас за то, что мы не выработали идеологию для армии. Идеология, конечно, у нас есть. И всё строго прописано в документах. Вопрос в том, что идеи реализуются сегодня отвратительно. Сегодня не хватает средств, возможностей. В том же Совете безопасности нет ни одного специалиста, который бы занимался, образно говоря, душой солдата. И эта проблема вообще не рассматривается у нас нигде. Найдите хоть один законодательный документ. Да, Конституция говорит, что у нас многообразие идеологий. Вопросов тут нет. Но есть понятие государства, есть понятие Родины, есть понятие Отечества. И отсюда выстраивается то, что мы пытаемся назвать национальной идеей, идеологией… Должна быть государственная структура, которая всем силовикам от министра до солдата сказала бы: «Вот приоритеты, по ним и работайте». Мы должны иметь возможность получать в этом деле определённые установки, а не выдумывать их на уровне Министерства обороны. Хотя кое-что нам здесь удалось сделать. Президент Российской Федерации утвердил программу перехода к единой системе воинского воспитания во всех силовых структурах. И до 2010 года мы должны выработать вот как раз те самые единые подходы, методы согласованного воспитания людей. Мы убеждены, что основы этой системы будут в конечном счёте заложены в армии.
Когда я слышу, что армия у нас в ужасном состоянии, что она разваливается и умирает, я хочу обратить внимание критиков и на другие факты. У нас ежедневно 160 тысяч человек заступают на боевые дежурства. У нас тысячи людей находятся в миротворческих подразделениях, на боевых постах.
Многое у наших критиков правильно. Но многое, скажу, было правильным до того момента, пока руководство страны не начало с 2000 года исправлять то, что осознанно разрушалось в 90-е годы. Только с 2000 года, повторяю, армия начала наконец приобретать какое-то движение вперёд. Разве можно за пять-шесть лет разом восстановить то, что подвергалось разгрому как минимум в течение десятилетия?!
Несколько слов о внутреннем состоянии нашей работы, всей воспитательной системы… Должен отметить, сейчас сформирована нормативная база. Существует положение об органах воспитательной работы, которым вменено в обязанность докладывать командиру и вышестоящему руководству органов воспитательной работы о состоянии дел с дисциплиной в частях, настроениях людей, защите прав каждого военнослужащего. Конечно, система работает ещё не так хорошо, как хотелось бы. Но как изменить всё кардинально, если наш главк разгонялся и собирался четырнадцать раз. Сейчас многое приходится собирать заново буквально по крупицам, учитывая исторический опыт, включая, должен отметить, и методику воспитательной работы в Советской армии.
Одна из серьёзнейших проблем сегодня, это, конечно, армия и религия. Вопрос предельно не простой. Мы за то, чтобы духовная составляющая у нас преобладала. Сотрудничаем самым тесным образом с Русской православной церковью и другими конфессиями. Выстраиваем отношения до самых низов, до каждого подразделения, до каждого солдата. Никто в Вооружённых силах не препятствует религиозным отправлениям военнослужащих. Но армия, как часть общества, у нас многоконфессиональная, в одном подразделении часто служат представители разных религий и там невозможно завести штатного священнослужителя от каждой конфессии. Поэтому сейчас требуется разработать межконфессиональное соглашение, которое позволит учесть интересы представителей основных религий. Это соглашение должно учитывать и то, что в армии служат и атеисты. Сегодня у нас, как показывают социологические опросы, верующими считают себя примерно 45 процентов военнослужащих срочной службы. Это данные объективного социологического опроса. И здесь надо быть реалистом.
Пока не будут изменены соответствующим образом законы, армия в этом вопросе не сдвинется с места. Дайте закон, и всё будет получаться.
Так уж у нас получилось, что вместе с изменением политического строя волной отрицания всего советского было уничтожено то ядро, которое составляло суть преемственности в русской, а затем в советской армии, и что должно было перейти и в армию современной России. Из Вооружённых сил были изгнаны практически все воспитательные кадры, уничтожена система подготовки «замполитов». Те, кто заканчивал командные училища в советское время, знают, что был курс политработы – 100 часов. Сейчас ничего подобного нет. Не учат воспитательной работе. В нашем Военном университете, который готовит психологов, социологов, будем говорить так, политработников, нет курсов методики организации воспитательной работы. Мы воссоздали там кафедру морально-психологического обеспечения в военное время. Едва успели. В 90-е её чуть было не уничтожили. Мы с трудом отбились от того, чтобы у нас представители фонда Сороса не начали преподавать в военно-учебных заведениях. Сейчас, после тех потрясений понемногу начинает восстанавливаться военно-обществоведческая мысль. Но, повторяю, к сожалению, мы разогнали свои педагогические кадры, когда в 45 лет подполковников вышвыривали из армии. Человек только научился глубоко и доходчиво излагать свои мысли, учить других, а его уже убирают. Сейчас мы вновь наращиваем военные педагогические научные кадры.
Со многими критическими замечаниями, которые высказывались за нашим круглым столом, с точки зрения внутренних проблем армии, можно согласиться. Но должен заметить – против всех «минусов» я поставил бы наше твёрдое желание исправить ситуацию. Мы принимаем все эти критические замечания, они во многом справедливы. Но я, повторяю, не согласен с тезисом, что армия разрушается и что она в конце концов погибнет. Не погибнет Российская армия. Но то, что нельзя самообольщаться, – абсолютно правильно. Мы видим армейские проблемы глубже, потому что соприкасаемся с ними каждый день. И каждый день стремимся хоть немного улучшить ситуацию. В армии ещё достаточно добросовестных, любящих Россию офицеров. Но нам нужна сейчас помощь, как со стороны государства, так и в не меньшей степени со стороны общества. Все, кто не равнодушен к судьбе Российской армии – политики, предприниматели, творческая интеллигенция, общественные организации, – должны поддержать словом и делом Вооружённые силы на переломном этапе их становления. В армии, чувствующей поддержку со стороны общества, невольно просыпаются самоуважение и достоинство, желание жить и решать самые сложные задачи.

Павел ЗОЛОТАРЁВ,
заместитель директора Института США и Канады РАН, профессор Академии военных наук РФ, кандидат технических наук:
– Если говорить в целом о проблемах Вооружённых сил, то внешний фактор, на мой взгляд, здесь играет минимальную роль. Все трудности порождены нашими внутренними процессами, российскими. Внешние условия, наоборот, способствуют тому, чтобы мы с этими проблемами успешно справились. Но, к сожалению, не очень успешно мы с ними справляемся. И, на мой взгляд, здесь есть несколько причин системного характера, связанные, прежде всего, с кризисом российской государственности.
В конечном итоге, когда решили сразу рвануть из тоталитарного режима в демократический, создав благоприятные условия для выживания в рыночной экономике и приватизации для тех, кто был приближён к власти, и приближённых к этим приближённым, – мы в итоге получили государство, которому было всё равно на начальном периоде 90-х годов, что там творится с силовыми структурами. У нас ведь даже до середины 90-х годов не формировался оборонный бюджет.
Считаю, что в этом кризисе во многом виновата и наша законодательная власть. Ведь до сих пор у нас не сформирован нормальный бюджетный классификатор, который позволял бы, с одной стороны, Министерству обороны чётко прописывать, на что требуются в первую очередь деньги и какие суммы, а, с другой стороны, контролировать исполнение собственных решений. У нас до сих пор как формируется бюджет? В позапрошлом году в составе документов появилась одна из форм, которая чётко показывает по каждому силовому ведомству, какая сумма идёт на содержание, какая на закупку вооружений и военной техники. Уже одна такая форма давала определённое представление, где мы находимся по сравнению с другими странами. На 2006 год эта форма исчезла. Начинаю разбираться, звоню в Комитет по обороне Госдумы, сотруднику, который отвечает за экономические вопросы. Говорю, почему исчезла эта форма, что же вы так делаете, куда смотрите? Мы, отвечают, пытались с Минфином спорить, а нам в Минфине сказали, что эту форму один известный реформатор навязал, а поскольку его теперь нет в правительстве, зачем нужна эта форма. Вот так у нас формируется структура федерального бюджета, бюджетный классификатор. В результате такая структура бюджета не позволяет в принципе реализовать систему гражданского и парламентского контроля за формированием нужного бюджета. Отсюда начинаются и многие проблемы, связанные с Вооружёнными силами. Многие ошибочные шаги и решения были бы невозможны, если бы допускалось вмешательство в процесс ещё и законодательной власти. Остановили бы. Ведь в демократии, кроме всего прочего, должна работать обратная связь и от общества, и от других ветвей власти. В данном случае – от законодательной. А у нас этого нет.

Владимир РУБАНОВ,
вице-президент Лиги содействия оборонным предприятиям, действительный член Академии социальных наук:
– Мне очень не нравится в последнее время тональность, которую взяла армия. Примерно звучит так, что вот, мол, общество плохое, поэтому откуда взяться хорошей армии. Категорически не согласен с этим. Армия – это не институт общества. Армия – это институт государства. Поэтому отбирайте лучших, делайте всё, чтобы военный стал образцом чести.

Наталия НАРОЧНИЦКАЯ:
– Как можно отбирать лучших, когда идут худшие? Подлецами людей не армия делает. Человек, который может издеваться над другими, он уже приходит таким. Он и контрактником будет таким же.

Владимир РУБАНОВ:
– Повторяю, армия – это институт государства. И государство должно заботиться об отборе лучших. Да, плохое у нас сегодня общество. Так из плохого отберите лучших и формируйте, лепите что-то приличное.
Хотим мы этого или не хотим, но ценности аккумулируются элитой и выражаются элитой общества. Поэтому, если элита наша живёт не в России, её дети не служат в армии, то, извините, в армии этим святыням взяться неоткуда. Получается парадокс. Люди, которые должны составлять цвет армии, относятся к армии с презрением. Поэтому, как мне кажется, этот своего рода раскол в душах представителей нашего верхнего слоя отражается на состоянии армейского духа. Армия тогда крепка, когда в ней служат дети господствующего класса. До тех пор, пока лучшие представители современной российской элиты не будут служить в армии, к лучшему, боюсь, изменений не будет. Армия должна наполняться интеллектом и душой элиты, лучших представителей российского народа. Но если наше государство от осмысления этой проблемы уходит, то откуда взяться другой армии?! Я опять возвращаюсь к тому, что армия, как институт государства, должна быть образцом, а не оправдывать своё нынешнее состояние тем, что общество плохое.

Наталия НАРОЧНИЦКАЯ:
– Хотелось бы перейти к очень важной теме, которая уже затрагивалась предыдущими ораторами, – вера и армия. Как депутат Госдумы, я не вижу никаких законодательных препятствий для того, чтобы частично доверить церкви работать с душами наших военнослужащих.

Игумен САВВА (МОЛЧАНОВ),
заместитель председателя Синодального отдела по связям с Вооружёнными силами и правоохранительными учреждениями:
– Если священник будет работать в воинской части, это приведёт к нормализации отношений внутри воинского коллектива, принесёт мир в души солдат. Кого-то из них мудрая проповедь спасёт от необдуманного, дурного поступка… Слишком многое поставлено на карту! Для начала необходимо провести эксперимент, причём не откладывать его более, ибо промедление здесь смерти подобно. Пора начинать – вдумчиво, продуманно. У нас уже есть многолетний опыт, на который можно опереться.
Сегодня в частях гибнут буквально мальчишки. Если бы у военнослужащих в казарме был непосредственный контакт со священником, можно однозначно сказать, что в определённых случаях страшной развязки удалось бы избежать. Вот почему наше промедление сегодня – это новые смерти. На нас лежит громадная ответственность. Тянуть более никак нельзя.
Какова база для работы военного священника? Владимир Николаевич Богатырёв назвал цифру: 45 процентов военнослужащих считают себя верующими. Я, как священник, работающий внутри воинских частей с 1996 года, в мирных и в военных условиях, осмелюсь заметить: эта цифра несомненно больше. Давно замечено: человек может быть талантлив музыкально, но не знать о своей музыкальной одарённости. Но музыкант-профессионал определит, что у него явные вокальные данные. Так же и священник: он видит, насколько человек на самом деле потенциально религиозен. И таких людей не половина, а подавляющее большинство. Религиозность проявляется в том, что человек простенько, но уже молится. Ещё не зная никаких молитв, но тем не менее… Это встречается сплошь и рядом. Как все солдатики тянутся к крестикам! Вы думаете: все это просто так? Нет, в этом громадное проявление внутренней духовной жизни молодого человека, пока ещё не образованного религиозно. Разве можно просто так бросить этих людей на полпути?

Владлен ГУРКОВСКИЙ,
полковник, референт Фонда содействия кадетским корпусам имени Алексея Йордана, кандидат исторических наук:
– Так получилось, что в течение последних десяти лет, начав с простого коллекционирования открыток и материалов, посвящённых кадетским корпусам, я пришёл к исследованию этой темы. Написал двухтомник «Кадетские корпуса Российской империи»…
В моих руках также уникальная информация о том, что происходит ныне в области кадетского образования. Сегодня у нас в стране насчитывается свыше 70 кадетских корпусов, из них около 20 при силовых структурах, в том числе при Министерстве обороны. В Министерстве образования насчитывается около 50 кадетских корпусов.
После Октябрьской революции новая власть поставила на кадетах чёрное клеймо. Это потому, что кадеты, будучи воспитанными в духе преданности царю и Отечеству, боролись за прежнюю власть. Причём боролись смело и отчаянно. Поэтому почти на четверть века о кадетских корпусах забыли. В годы Великой Отечественной войны о них вспомнили. В 1943 году по типу старых кадетских корпусов стали создаваться Суворовские училища.
Почему именно тип старых кадетских корпусов взяли за образец? По той простой причине, что кадетские корпуса давали исключительно сильных и исключительно образованных людей России. Сила кадет состояла, прежде всего, в православной вере, в которой их воспитывали с младенческих лет, и уважении к тысячелетней истории России. Только познав прошлое, можно понять, что необходимо делать сегодня.
В настоящее время до 90 процентов выпускников кадетских корпусов поступают в высшие военные учебные заведения. В качестве примера возьмём Красноярский край. 7 кадетских корпусов этого региона за 2002 – 2005 годы выпустили 645 кадет. Из них 67 процентов поступили в военные вузы, 10 процентов – в вузы гражданские. Новосибирский кадетский корпус: 31 процент выпускников поступил в военные, 32 процента в гражданские вузы. Донской кадетский корпус: за 1998 – 2005 годы из 185 кадет 47 процентов поступили в высшие военные учебные заведения, 45 процентов – в высшие учебные гражданские заведения. Дербентский кадетский корпус: 45 процентов – военные учебные заведения, 41 процентов – гражданские учебные заведения. Тамбовский кадетский корпус: 64 процента – военные заведения, 25 процентов – гражданские учебные заведения. И это при том, что Министерство образования совершенно не ставит перед кадетскими корпусами задачу профориентации, подготовки военных кадров. Но так уж здесь поставлены дополнительное образование, строевая подготовка, огневая подготовка, изучение оружия, что ребята в основном выбирают в дальнейшем военное образование.
Теперь хочу перейти к проблемам. К сожалению, до сих пор нет единой государственной политики по развитию системы кадетского образования. Собственно, самой системы также нет. Кадетские корпуса создаются совершенно стихийно.
В Законе об образовании, который был принят в 2000 году, к сожалению, нет строки о кадетском компоненте. Необходимо это дополнение сделать. И как можно скорее. Моё глубокое убеждение: дети, которые убраны с улиц и проходят учёбу в кадетских корпусах, вырастут достойными гражданами страны. Я объехал полтора десятка кадетских корпусов, беседовал с воспитателями, ребятишками, видел, как горят у них глаза. Как они стремятся вырасти достойными людьми, достойными, извините за громкие слова, памяти всех, кому пришлось с оружием в руках героически защищать родное Отечество.
Выпуск подготовил директор департамента информационной политики «Фонда исторической перспективы» Александр ПОПОВ