НА РАССТОЯНИИ МИРА. Ивану Жданову – 70 лет

№ 2018 / 3, 26.01.2018, автор: Николай ВАСИЛЬЕВ

Поэзию Ивана Жданова относят к так называемому «метареализму». Я привожу этот термин безо всякой иронии и скепсиса. Стихи метареалистов – далеко не худшее явление в русской поэзии, а на наш век – возможно, одно из лучших. В немалой степени, на мой взгляд, благодаря тому поэту, о котором я говорю.

В ждановском метареализме очень густо разворачиваются два основных свойства поэзии: музыкальность и образность. Голос и метафора. Впрочем, этот неуловимый «голос» – вещь более сложная, смежная. Это, с одной стороны, музыка речи, а с другой – те чувства, которые в ней звучат. Если что-то вообще и «звучит» изначально и передаёт звучание остальному – как в стихах, так и, кстати, в музыке, – так это чувства и гармония. Смыслы художественного текста скорее «видятся» и «осязаются», а звучать начинают – через чувства и целостность.

Ждановский голос напоминает мне – возможно, в силу личного опыта, – голос человека, которого угораздило полюбить на большом расстоянии. Не то чтобы безнадёжно, но быть вместе с объектом любви можно пока только так – в масштабах мира, и это «пока» растяжимо до пределов всей жизни.

 

Словно ты повторяешь мой жест, обращённый к тебе,

так в бессмертном полёте безвестная птица крылом

ловит большее сердце, своей подчиняясь судьбе,

и становится небом, но не растворяется в нём.

Да, я связан с тобой расстояньем – и это закон,

разрешающий ревность как правду и волю твою.

Я бессмертен, пока я покОрен, но не покорён,

потому что люблю, потому что люблю, потому что люблю.

 

Здесь хорошо иллюстрирована так называемая «метабола» – троп, составляющий главное художественное достижение метареализма: метафора, элементы которой не просто уподобляются, а взаимно перетекают друг в друга, оставаясь при этом собой, – как птица и небо. Птица становится небом органично, изнутри себя, ловя «большее сердце» – как, например, мальчик становится мужем, но не растворяется в обретённом качестве, – иначе возникнет вопрос «а был ли мальчик?», парадоксальным образом ставящий под сомнение мужчину. Большое и малое переплетены таким образом, что высота одного – это смиренное дерзновение другого, и наоборот. Равенство каждого «участника» метаболы самому себе как раз и делает возможным взаимное превращение.

Этот всесторонний генезис всего во всё – малого и большого, природы и духа, – по своему всепроникновению, кровности – языческий, но по осмысленной метафизике – христианский. Ибо здесь вспоминается формулировка той интуиции, которой Священное Предание объясняет единство лиц в Боге-Троице: «нераздельно и неслиянно».

Собственно, этому же генезису подвергаются разлука и встреча, смерть и бессмертие, и первое – только глухая, сырая, сырьевая изнанка второго. Длинная, упорно торжествующая сквозь собственную тяжесть строка задаёт расстояние, ритм – длящуюся, динамическую целостность, дорогу, каждый отрезок которой нужно наполнить смыслом. И цель этого пути – осуществить метаболу между смертной бедственностью мира и его спасающим совершенством.

Приподнятость, напористость этих строк заставляет почувствовать под их спудом.. – вернее говоря, почувствовать, как они пробиваются сквозь спуд некой горечи, тяжести, трудности пути, неким образом причастных и к его достоинству, избранности, качеству. К его жертвенности. И потому в конце так явственно, троекратно – со сдержанной эмоциональностью, которую чувствуешь, как ток глубокой воды или крови – звучит любовь. И к конкретному, пусть неназванному адресату, и к жизни в целом, данной поэту через единственность «ты», к которому он обращается. Благодаря этим неброско выраженным, но и не скрывающим себя чувствам, этому личному, интимному, своежизненному содержанию стихи Жданова выделяются на фоне, например, того метареализма, что представлен творчеством Александра Ерёменко или Алексея Парщикова. При всех достоинствах этих авторов, при всей их самобытности, мастерстве, новаторстве – только в стихах Жданова присутствует та близость к сокровенной человеческой реальности, которая может быть достигнута именно через сложность языка и содержания, именно через метаболу и синтез, через глубокое, интенсивное, многоуровневое восприятие действительности, через то равноправное взаимодействие метафизики и, так скажем, «физики», вещественности, плоти мира, которое и предлагает в качестве своего основного метода метареализм.

И одновременно со всем мастерством, сделанностью, законченностью – это те стихи, которыми можно жить. При прочтении понимаешь, что это живой, прямо сейчас происходящий «набег на невыразимое», как говорил Томас Элиот. Прямо сейчас происходящий и на наших глазах дотягивающийся до самого порога возможностей поэзии.

 

Раздвигая созвездья, как воду над Рыбой ночной,

ты глядишь на меня, как охотник с игрушкой стальной,

направляющей шашки в бессвязной забаве ребёнка –

будто всё мирозданье – всего лишь черта горизонта,

за которым известно, что было и будет со мной.

На обочине неба, где нету ни пяди земли,

где немыслим и свод, потому что его развели

со своим горизонтом, – вокруг только дно шаровое,

только всхлип бесконечный, как будто число даровое

набрело на себя и его удержать не смогли.

И я понял, как небо в себе пропадает – почти,

как синяк, как песок заповедный в последней горсти,

если нет и намёка земли под твоими ногами,

если сердце, смещённое дважды, кривясь между нами,

вырастает стеной, и её невозможно пройти.

На обочине неба, где твой затаён Козерог

в одиночной кошаре, как пленом объятый зверёк,

где Медведицы воз укатился в другие просторы,

заплетая созвездья распляской в чужие узоры,

мы стоим на пороге, не зная, что это порог.

Коготь Льва, осеняющий чашу разбитых Весов,

разлучает враждой достоверных, как ген, Близнецов –

разве что угадаешь в таком мукомольном угаре?

Это час после часа, поймавший себя на ударе

по стеклянной твердыне запёкшихся в хор голосов.

И тогда мы пойдём, соберёмся и свяжемся в круг,

горизонт вызывая из мрака сплетением рук,

и растянем на нём полотно или горб черепахи,

долгополой рекой укрепим и доверимся птахе,

и слонов тяготенья наймём для разгона разлук.

И по мере того как земля, расширяясь у ног,

будет снова цвести пересверками быстрых дорог,

мы увидим, что небо начнёт проявляться и длиться,

как ночной фотоснимок при свете живящей зарницы, –

мы увидим его и поймём, что и это порог.

 

Поэзия – это попытка откровения, речь на грани между нестерпимой, говорящей ночной болью и утренним прозрением, коим уже или ещё не с кем поделиться. Речь, коммуникативность которой – не цель, и не средство,и не причина, а просто неизбежное следствие её существования и оставленности наедине со своим предметом и смыслом. На родном пороге бездны, чья бесконечность без человеческого присутствия, без человеческой почвы – обездолена и проваливается в саму себя. И за эту речь, за стихи, которые смеют быть сложными и родными, за их длящуюся, как трудная жизнь, смысловую музыку – Ивана Фёдоровича Жданова хочется поздравить с наступившим 70-летием.

 

Николай ВАСИЛЬЕВ