ЗАРЕКОМЕНДОВАЛА СЕБЯ АМОРАЛЬНЫМИ ПОСТУПКАМИ

Рубрика в газете: Отвергнутое: запоздалое возвращение долгов, № 2018 / 11, 23.03.2018, автор: Вячеслав ОГРЫЗКО

Римма Казакова первый раз прислала своё письмо из Хабаровска в редакцию газеты «Литература и жизнь» в апреле 1958 года. И ей сразу повезло. Уже 7 мая газета напечатала её стихотворение «Русский город». А через месяц, 4 июня 1958 года её в своём обзоре журнала «Дальний Восток» похвалил Алексей Марков.

Однако потом в отношениях газеты и Казаковой наступило некоторое охлаждение. Так, в январе 1959 года литсотрудник газеты Юрий Мельников сообщил поэтессе:

«Ваше стихотворение «Летит ракета» поступило в редакцию с опозданием. В настоящее время стихов на эту тему мы уже не печатаем. Что же касается Ваших стихов полученных ранее, то они одобрены отделом литературы и думается будут опубликованы в газете» (РГАЛИ, ф. 1572, оп. 1, д. 89, л. 147).

Но Мельников поторопился обнадёжить Казакову. Руководство газеты вскоре отклонило ранее одобренные стихи поэтессы.

Следующую подборку Казакова направила в редакцию «Литературы и жизни» из Хабаровска 12 октября 1959 года. На сей раз Мельников не дал поэтессе никакой надежды. Он ответил:

«Уважаемая тов. Казакова!

С Вашими стихами в отделе ознакомились. Считаем, что для газеты они не подходят. Присылайте нам свои новые, лучшие стихи» (РГАЛИ, ф. 1572, оп. 1, д. 89, л. 152).

Впрочем, через год, 11 декабря 1960 года редакция решила отметить второй сборник Казаковой «Там, где ты». Газета поместила (правда, со значительными сокращениями) отклик ленинградского критика Дмитрия Хренкова «Приглашение в дорогу». Рецензент похвалил дальневосточные стихи поэтессы и тут же поругал её любовную лирику.

«Сама она, – отметил рецензент, – уже вдосталь надышалась терпковатым воздухом Охотского побережья, наслушалась удивительных историй у дымных костров геологов. Сама она уже хлебнула той не книжной, розовой, а настоящей, пахнущей потом и прогорклым ветром романтики трудных дорог, и уже отчётливо представила, что ей, начинающему литератору, чтобы не ошибиться, нужно с первого же шага стараться идти в ногу с людьми, о которых она собирается писать, руководствоваться выработанными ими нормами поведения.

Вот почему, приглашая читателя в дорогу, молодая поэтесса уже отчётливо понимала свою ответственность перед спутниками.

 

Начало пути,

где свернуть – не годится,

где надо всё выше

и выше

и выше!

Где каждый твой день,

каждый шаг –

как страница

той книги, которую сам ты напишешь.

 

С этой публикацией Римма Казакова вступили в литературу.

Потом в газетах и журналах мы читали её новые стихи, а совсем недавно в издательстве «Советский писатель» вышла её книжка, которую следует рассматривать как первое вещественное подкрепление приведённой выше декларации.

Что же можно сказать об этой книжке? То, что и в Москве и в Ленинграде она и нескольких минут не лежала на книжных прилавках – тотчас была раскуплена? Факт, говорящий о многом, но не позволяющий выносить окончательное суждение о качестве сборника. То, что в книжке мы увидели, далеко не все её стихи, в своё время опубликованные на страницах нашей печати? Это, конечно, свидетельствует о известной требовательности к себе молодого автора, но и только.

Главное же достоинство книги Риммы Казаковой мне видится в том, что обещанное автором путешествие действительно оказалось интересным».

15 LR Kazakova recenzia

Но этот кусок из рецензии редакторы газеты почему-то вычеркнули.

Справедливости ради стоит сказать, что Хренкову не всё понравилось у Казаковой.

«Нельзя, – писал он, – пройти мимо ещё одной слабости стихов Риммы Казаковой. Она охотно обращается к так называемой любовной лирике. Это обращение естественно. У неё ярко выражено лирическое дарование. Но порой сдержанность и требовательность, которые так помогли в работе над «дальневосточными» стихами, изменяют ей. В результате происходит простое повторение задов работавших до неё поэтов.

Инородным телом показалось мне, например, стихотворение «Я не здесь…» Даже словарь его резко отличается от того, каким автор пользовался для стихов, помещённых в начале книги. Тут – и «строгий-строгий первый снег», и «веток смутные кресты», и «сладко-тайная беда», и «запретное кольцо». Есть и такие строки, взятые напрокат из душещипательного романа:

 

Там тебя тревожно ждут,

электричество зажгут,

на груди рассыпят смех

и с ресниц сцелуют снег…

 

Есть стихи, говорящие о том, что Римма Казакова не равнодушна к наследию Марины Цветаевой. Что ж, каждый наш поэт волен использовать то, что было наполнено работавшими до него собратьями по перу. Наверное, нет ничего худого в том, что и Римма Казакова внимательно присматривается к архитектонике стихов Цветаевой. Но присматриваться – не значит подражать. Иные же стихи Казаковой подражательны. Очень «цветаевские» и по ритмике и по лексике такие стихи, как «Говорили мне: перемелится»», или «Как я рада твоей некрасивости».

В какой-то момент высокое начальство решило, что Казакову повело не туда.

«Молодая поэтесса Римма Казакова – выпускница исторического факультета Ленинградского университета, – доложил 3 декабря 1961 года партийному руководству заведующий отделом науки, школ и культуры ЦК КПСС по РСФСР Николай Казьмин, – сразу же по приезде в Хабаровск зарекомендовала себя аморальными поступками (участие в коллективных пьянках, сожительства), упадническими стихами. Неправильное поведение Р.Казаковой во многом предопределено общением с людьми, ведущими богемный образ жизни, в частности с поэтом Е.Евтушенко. Несмотря на то, что Р.Казакова недавно начала выступать в печати и не имеет жизненного опыта, издала всего лишь два небольших сборника стихотворений, она принята в члены Союза писателей, нигде не состоит на штатной должности, перешла на профессиональную литературную работу».

Узнав об этом, главный редактор «Литературы и жизни» Виктор Полторацкий счёл за благо отмежеваться от опальной поэтессы. И какое-то время её имя в газете даже не упоминалось. Не слишком смелыми оказались и преемники Полторацкого. Они одно время соглашались печатать только переводы Казаковой, но не её оригинальные произведения. Так, 4 декабря 1961 года газета напечатала в её переложении стихотворение якутского поэта Леонида Попова «Мы едем на оленях», а 29 декабря 1962 года дала в её переводе поэтическую подборку балкарца Иссы Боташева.

Впрочем, Казаковой тоже многое в газете «Литература и жизнь» стало не нравиться. Выступая 26 декабря 1962 года на заседании Идеологической комиссии КПСС, она подвергла критике те издания и тех авторов, которые, увлёкшись борьбой с формализмом, стали отрицать любой поэтический поиск.

rimma kazakova2«Я, – заявила Казакова, – хочу привести такой пример. Вот, например, в мае прошлого года в газете «Литература и жизнь» была опубликована статья Ашота [Гарнакерьяна. – В.О.], который говорил, что его возмущает, когда рифмуют сущески – существенный, мало – мама. Вот такая рифма его возмущает. И он го­ворит, что нужны, конечно, формалистические поиски, он говорит, что тем, кто уже берёт на себя смелость искать в слове, так сказать, он должен обладать тонким слухом, а если уж таковым не обладает, пусть не берётся за формалистические поиски. А то, говорит Ашот Г<арнакерьян> чего доброго докатятся до того, что будут рифмовать корона с коровой а корову с касторкой.

Но, мне кажется, так сказать, т. Ашот Гарнакерьян даже в этом приме­ре, даже на слух неискушённого человека совершенно ясно, что коро­ву с касторкой рифмовать нельзя, потому что эти слова с совершенно разной корневой основой. Но это специальный вопрос.

Тов. Ашот Г<арнакерьян> от декларации перешёл к практическому выраже­нию, к своей декларации. Он написал поэму «Лирическое наступление», которая была опубликована в газете «Литература и жизнь». Когда я прочитала эту поэму, я просто поразилась, я удивилась, я подумала, что вообще это какое-то даже антигосударственное дело, какое-то дело, которое страшно волнует и страшно огорчает, если не сказать сильнее об этом. Поэма посвящена разоблачению культа личности. Так сказать, сюжет поэмы сводится к тому, что у него был хороший друг, с которым хорошо воевал, а теперь его нет, потому что он стал жертвой культа личности. Но почему-то обрамляет эту поэму вначале. Он говорит, что он призван бороться с теми, кто рифмует Афанаса с ананасом. И закончил эту поэму тем, что лягает Андрея Вознесенского, почти конкретно ссылаясь на него.

Непонятно, в какой степени, почему, разоблачая культ личности, он связывает это с формальными поисками молодых поэтов.

Ну, спросим у себя, что же противопоставляет Ашот Гарнакерьян этим языковым формалистическим поискам, какова его эстетическая программа, что он даёт нам вместо рифмы Афанас и ананас, которая ему не нравится.

Вот я прочитаю только одно четверостишие, чтобы вы имели представление о художественном уровне этого произведения. Он пишет о време­нах культа личности:

«Нет, даже вопреки ошибкам и произволу вопреки,

Мы не скупились на улыбки, пускали нового ростки»

(Смех)

Мне кажется, извините меня за выражение, он бездарен, не имеет никакого права брать на себя миссию борьбы за чистоту русского языка.

Или ещё Кобызев [правильная фамилия Кобзев. – В.О.], например, пишет стихотворение, цель которого очень хорошая может быть – бороться за чистую, настоящую любовь.

Вот нам т. Суровцев читал стихотворение о любви, о том, что жен­щина ушла и ничего не оставила, кроме горя. Одним стихи понравились, другим не понравились. Но он демонстрировал образец мелкой темы, безыдейной лирики.

Что же сказать о стихах Кобызева [Кобзева. – В.О.], который пытается отстаивать чистую, светлую, единственную, настоящую любовь и пишет об этом так:

«Когда, наконец, с настоящей любовью сведёт нас судьба и отхлынет туман,

Какою вернётся ревнивою болью, всё прежний туман, тенистый (не знаю вообще, не разбираю) обман,

За боль недоверия, за тень подозрения на светлом снегу наших солнечных снов,

Мы взглянем с ненавистью и презреньем на все увлеченья прошед­ших годов».

Что же это за жестокий романс?

Я помню слова Павла Васильева, который хотел бороться, предположим, с такими. Ему не нравился Вертинский. Он решил написать стихи, которые были противопоставлением тому, что делал Вертинский. (Не уловлено начало стихов).

…«Мы ещё Некрасова читали.

Мы ещё «Калинушку» певали.

Мы ещё не начинали жить».

Эти строки талантливы, потому что чувствуется молодость, чистота крестьянская, здоровая, чистый какой-то парень, который выступает. И когда начинает бороться… Я волнуюсь сейчас, прошу простить. Я постараюсь ближе к концу свою мысль привести.

Я хочу сказать, что удивительная вещь в нашей литературе, в нашей поэзии очень часто борьба со многими, пусть спорными, но талантливыми вещами, ведущаяся под знаком борьбы с формализ­мом, ведётся от имени серых, бездарных совершенно каких-то вещей, которые появляются в газете. Я слышала о случаях, когда редак­торов ругают за стихотворения, напечатанные с каким-то форма­листическим завихлением. Но кто, когда вызвал редактора газеты «Литература и жизнь» и сказал ему, что неприлично писать стихотворения, как это «Лирическое наступление» Ашота Гарнакерьяна, что это отравляет вкусы нашего народа, опошляет, унижает, ди­скредитирует идеи партии. Поэт Михаил <Кульчицкий>, который погиб на фронте Отечественной войны, писал так: «Я запретил бы циковским декретом писать о Родине бездарные стихи». (Аплодисменты).  [В оригинале: «Я б запретил декретом Совнаркома…» – В.О.]

ГОЛОС. Правильно, хорошо.

КАЗАКОВА. И мне кажется, и если коль скоро мы объявились борцами с формализмом, давайте воевать и с формальным, равнодушным отношением к творческому началу в нашей работе, с формальным, бездушным отношением к языковым богатствам нашего народа. Народ рифмует: «Не до жиру, быть бы живу». Почему так народ рифмует? Народ в частушках рифмует Ленина с веером. А почему это так возмущает Егора Исаева? Не могу понять!

Вот я читаю: «Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты». Но я считаю, что стихи Евтушенко «Моя любимая приедет, меня за плечи обоймёт, все опасения приметит…» что-то там ещё. Я не понимаю, почему эти стихи с проникновенным лиризмом, с чисто­той какой-то должны спорить с пушкинскими стихами. Гораздо важнее бороться с серятиной» (РГАНИ, ф. 72, оп. 1, д. 3)

К слову: секретарь ЦК КПСС Леонид Ильичёв, докладывая потом Хрущёву об итогах заседания Идеологической комиссии, отметил выступление Казаковой как одно из самых интересных. Он даже направил советскому лидеру стенограмму с речью поэтессы. Не удивительно, что вскоре Казакова пошла в гору и стала видным литфункционером. Впоследствии поэтесса пыталась упечь в психушку свою конкурентку Светлану Кузнецову. А ещё она отметилась участием в гонениях на авторов альманаха «Метрополь».

 

Вячеслав ОГРЫЗКО

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.