Владислав Артёмов: ПРОГРЫЗЁМ СТАЛЬНЫЕ ПРУТЬЯ… (интервью)
№ 2007 / 5, 23.02.2015
В своё время критика отнесла Владислава Артёмова к «возрожденческой плеяде». Отсюда первый вопрос к поэту.
– Конечно, трудно оценивать самого себя, и тем не менее, оправдало ли ваше поколение возлагаемые на вас надежды?
– Я себя серьёзно ни к какой «плеяде» не относил, но все эти поэты были моими друзьями. И по духу, и по образу жизни. И все мы занимались в литературе самым трудным делом – писали, следуя русской классической традиции.
Не знаю, что сказать по поводу «возлагавшихся» на нас надежд. Своих собственных надежд я пока не оправдал, хотелось большего… Да и у кого они оправдались, надежды юности?
– Кто из современных молодых писателей, по-вашему, претендует на «возрожденческую плеяду»?
– Все талантливые, которые пришли не «искать новых средств выразительности», не эпатировать, а серьёзно работать в литературе. Эпатаж и «новые средства выразительности» – товар недолговечный и скоропортящийся. В юности увлекался этим, так что предмет знаю изнутри. Слово – это штука чрезвычайно серьёзная. Недаром сказано о том, что всякий человек ответит за каждое своё слово…
– Один из ваших героев, Павел Родионов, сказал, что «писатель не тот, кого читают, а тот, кого перечитывают». Вы бы к какой категории себя отнесли?
– А меня и перечитывают. По крайней мере, я сам себя время от времени перечитываю. Интересно. Забавно. Занимательно… Но если говорить без шуток, то не мне об этом судить…
– По-прежнему считаете, что в России не больше десяти настоящих писателей, а остальные графоманы?
– Пересчитал сейчас для верности ещё раз. Семь-восемь… Ну а остальные то, что вы сказали.
– Наверное, наибольший резонанс из всех ваших поэтических произведений вызвала поэма «Слово о маршале Жукове». Больше всего споров разгорелось вокруг трактовки образа Жукова и выбранного вами былинного жанра. Сегодня вы что-то можете добавить к этим спорам?
– Наибольший резонанс вызвала шуточная баллада «Гибель Певня». О том, как мы сами сдуру уничтожаем свои сакральные основы. В «Жукове» же много социально-политического, много полемики. Часто – прямое обращение к уму, а не к сердцу. А это всегда плохо. Там есть недурные строки и целые отрывки, вполне художественные. И сам образ Георгия Победоносца вполне оправдан. Но сегодня я переписал бы поэму по-другому. Но что сказано, то сказано…
– То, что вы сегодня пишете преимущественно прозой, является общей приметой времени или это относится только к вашей биографии?
– Многие классики начинали со стихов, а потом переходили к прозе. Так что дело естественное. Но стихи, разумеется, неизмеримо выше всякой прозы. Ритм бетонные мосты рушит, вот какая сила! Это же песня, а песня всем нужна! Даже безголосые и лишенные слуха люди нуждаются в песне. Выспренне говоря, в поэзии заключено что-то небесное, высокое. «Года к суровой прозе клонят…» Уже в самом глаголе «клонят» – движение вниз, к земле… Это когда-то Юрий Кузнецов мне сказал и мне понравилось… 
– Вашу первую книгу «Светлый всадник», вышедшую в 1989 году в «Современнике», напутствовал Юрий Кузнецов. Кроме этого предисловия вас с Юрием Поликарповичем что-то ещё связывало?
– Он, думаю, хорошо ко мне относился. Книгу раздал всем своим ученикам-семинаристам и приказал читать. Это было для меня очень дорого. Особенно, если вспомнить его чрезвычайно суровое отношение к современникам-литераторам. Но у нас никогда не было панибратских отношений, даже во время выпивки. В особенно трудные минуты, когда от известных причин слабел дух, приходила бессонница и грудь сосала тоска, я иногда звонил ему среди глубокой ночи. «Ты жив, Поликарпыч?» «А как же!» – отвечал он. «Ну, слава Богу. Тогда и я жив…» Теперь некому позвонить.
– В советское время ради хлеба насущного вам приходилось много заниматься переводами, в частности белорусских поэтов, а сегодня – писать для различных издательств коммерческую тематическую литературу. Что больше тяготит и отнимает времени, переводы или нынешняя работа?
– И то, и другое тяготит одинаково. Но, пожалуй, нынешняя работа веселее. Вот, к примеру, позвонили из издательства: «Нам нужен герой-офицер, духоподъёмный роман-боевик. Срок три месяца». Они очень серьёзно изучают спрос читателей на местах, поскольку от этого зависит прибыль издательства, от продаж. Что ж, замечательная тема, тем более могу вкладывать любые идеи и мысли, без всякой цензуры. Это очень важно, где ещё выскажешь свои сокровенные мысли да ещё тиражом в 50 тысяч? С головой ухожу в специальные книги и справочники, изучаю детали работы спецназа и проч. Приношу роман. Принимают очень хорошо, тут же заключают договор на продолжение. Они почему-то сегодня любят серии. Одинокая книга не ценится. И тут же замечание: «У вас маловато крови, трупов, сцен насилия и извращений…» «Ну, уж увольте…» «А вам и не надо, за вас допишут эти сцены. У нас есть специальный человек, он во все серии такие сцены пишет и вставляет». Наотрез отказываюсь, но ради любопытства знакомлюсь с этим штатным сотрудником. Маленький, серенький, плешивый, близорукий… Типичный маньяк.
– Вы много лет отдали работе в журналах «Литературная учёба» и «Москва». Сейчас не тянет снова искать и пестовать таланты?
– Не тянет. Работа в отделе литературы выматывает. Вот вам цитата из моего романа «Обнажённая натура» на эту тему: «…Прежде на работе в редакции он невольно старался отмежеваться от чужих рукописей, поберечь себя, потому что по опыту знал, что большинство произведений неизвестно как, но высасывают у него силы. К вечеру он бывал совершенно обессиленным и оглушенным, неосторожно начитавшись тяжёлой и глинистой прозы, что копилась и копилась в отделе. Проза эта в массе своей была безнадёжна и бездарна, а всякая бездарность имеет одно главное и определяющее свойство – ничего не отдавая, отнимать у людей, высасывать, душить и пить чужую жизнь». Думаю, ответ исчерпывающий. «Молчание бездарности – достойно благодарности». Это я когда-то в сердцах придумал.
– В начале восьмидесятых в своих стихах вы предсказали, чем окончится для народа перестройка, – «огромным чёрным поездом», впереди которого пустота. Есть ощущение того, чем обернётся нынешнее время?
– Это не о перестройке. Это вообще о судьбе мира, который несётся к своему концу. О России говорят: «Всё погибает, спивается, растаскивается… Россия разваливается». Разваливается, чтоб собраться. Сколько раз такое уже было. За тысячу лет она могла погибнуть много раз, но не такое это простое дело.
В судьбе государств действует совсем иная логика, нежели, положим, в математике. Немцы не дураки были, когда просчитывали свою «Барбароссу». Они ведь не на авось сунулись к нам, педанты… Всё просчитали с запасом. И все их цифры полетели к чёрту! Тут ничего не объяснишь и не докажешь.
Весь наш пессимизм происходит оттого, что мы слишком логичны. Мол, от поколения пьяниц вырастает поколение дебилов, а в культурной семье непременно вырастут интеллектуальные дети. Но в жизни совсем не так, по крайней мере, нет тут железной и непреложной логики.
Лет пятнадцать назад я в «Огоньке» читал подробный отчёт об одном эксперименте, проводившимся Академией наук с крысами. Этих самых крыс чем только не морили. Ядами, радиацией, сиренами, водкой, наркотиками, лучами какими-то… В лаборатории своей три поколения извели этих крыс… Те лысые стали, вялые, не жрут почти… Ни с того ни с сего в пятом поколении появляются от этих заморенных крыс особи на порядок совершеннее, чем исходный первоначальный материал… Думали, еще месяц-другой и крысы вымрут окончательно, а те наоборот, закалились, а потом в одну ночь прогрызли стальные прутья и дали дёру! Это любимый мой образ. Символ нелогичности и непредсказуемости нашей жизни. Нас ведь тоже несколько поколений чем только не морили… Так что «прогрызём стальные прутья».
Михаил Ножкин рад за наших лауреатов
– Знаю, что сейчас пишете новый роман «Поколение негодяев». Кто эти негодяи? И вообще, на ваш взгляд, время порядочных людей когда-нибудь наступит?
– В основе романа «Поколение негодяев» тот же символ, о котором я говорил выше. Там всё подробно и весело описано. Но речь, конечно, о людях. О поколении негодяев, предавших и продавших страну. Их все знают. Мне хотелось художественно актуализировать тему.
Что касается времени порядочных людей, то не надо ждать, когда оно «наступит». Оно и не уходило никогда. Над письменным столом Бориса Зайцева висел замечательный плакатик, изготовленный им самим: «Добро побеждает всегда. Даже если оно побеждено». Парадоксально, но исключительно верно!
– В романе «Обнажённая натура» вы устами героя мечтали написать «окончательный, всеобъемлющий роман», где действие продолжалось бы после смерти героев. Читатели вправе ожидать от вас появления такого романа?
– Вся мировая светская литература написана так, как будто Бога нет. Почти вся… Всё происходит на земле. Самая страшная и окончательная трагедия – смерть героя. Сплошь и рядом в романах и пьесах герои и героини кончают самоубийством. В концовке романа Булгакова Сатана дарит героям покой. Они вместе с бесами скачут на конях к своему покою. Этакий хэппи-энд. Лично мне не хватает в этой концовке правды. Чушь всё это. Дьявол всегда обманывает и вместо золота подсовывает черепки. То, что героям казалось прекрасным закатом, на самом деле – грозный отблеск ада. Ни к какому покою они не скачут. Они летят прямиком в это адское пламя. Но об этом Булгаков почему-то умолчал, хотя прекрасно знал суровые истины православия. Он почему-то предпочёл дешёвый дух «гуманизма»…
Пусть это и банально, но именно смерть и является началом настоящей жизни человека. Но об этом, конечно, не напишешь, потому что литература наша, как я уже сказал, светская. Воображение мне подсказывает, что там, куда уйдет наша душа (то есть – наша жизнь), совсем иные условия существования, иная среда обитания.
В детстве я любил глядеть в глубину печи на догорающее пламя, где на глазах возникал удивительный и прекрасный мир из рдеющих углей, выстраивались влекущие и загадочные арки и гроты… Там было ярко и празднично. Но поди сунь туда руку, в этот волшебный и привлекательный мир, в светлую стихию голубоватых языков пламени и багряных светозарных угольев… Так что, мне думается, ада самого по себе нет (как нет и самостоятельной сущности у зла), что Бог не выстраивал этакого концлагеря для грешников, ибо Он никого не хочет наказывать, просто человек неподготовленный, неочищенный, плотской, со страстями, попадая в тот загробный мир, попадает именно в такое вот светлое и прекрасное пламя. Пламя, в котором святой человек, подготовивший душу, чувствует себя как дома. Ну а мы, грешники, соответственно. Это, конечно, самая примитивная метафора.
Беседу вёл Илья Колодяжный
Фото Виктора Кашлева
Артёмов красивый, но талантливый
“Меня перечитывают…”
“Я звонил ночью Юрию Кузнецову…”
А стихи-то у Вас плохие, Владислав Артемов.
Болтовня одна.
Самопиар.
Симулякр Вы, Владислав Артемов. Какие уж там “стальные прутья”, не смешите народ.