ДИАГНОЗ ПЕПЕЛИЩА

№ 2008 / 36, 23.02.2015

Прозу Людмилы Петрушевской чаще всего воспринимают как занятные, весёлые и страшноватые гротески. В новой книге этой яркой представительницы «другой литературы» больше реализма.
Прозу Людмилы Петрушевской чаще всего воспринимают как занятные, весёлые и страшноватые гротески. В новой книге этой яркой представительницы «другой литературы» больше реализма.
Герои у писательницы как будто те же: непроходимые фантазёры и фантастические обыватели, причудливые мизантропы и мистические алкоголики, вздорные бабушки и их горемычные чада. Но в решающий момент исход дела решают вполне естественные, земные обстоятельства. Как это происходит в первом же рассказе книги «Чёрная бабочка». Это крылатое насекомое внушает шамански настроенной героине, что её исчезнувший сын мёртв. А он просто отключил мобильник. В следующем рассказе «Порыв» вполне прозаическим знаком любви становится заурядная «дополнительная кнопочка» дверного замка. История нечаянно-наглого отъёма мужа у своей подруги Сони, поведанная в замечательном рассказе «Продлись, мгновенье», – пример ещё более органического сплава авторской иронии и жуткой обыденности. Адекватен и вывод Л.Петрушевской, являющей победительницу Сони «аллегорией покоя на будущем пепелище» новой семьи. Таков уж этот реализм, твердящий о неизбежности худшего.
Этот диагноз «пепелища» поставлен в первую очередь «петрушевским» женщинам. И, прежде всего, семейным. Мать и дочь, в судьбе которых совсем не смешно переплелись балет и психбольница (рассказ «Круги по воде»). Мать с отчимом, которые допилили-таки свою американскую дочь и падчерицу до сумасшествия («Пляски смерти»). Мать и сын, превратившийся благодаря маме из покладистого мальчика с «симпатичной круглой мордашкой» в такого же покладистого вора («Сынок»). Женщина у Петрушевской всегда, даже в семье, трагически одинока, но и трагикомически непобедима. Она бьётся с судьбой и с собой до конца. Убивают ли её алкоголизм и пороки мужа («Жена игрока») или обман жильцов-кавказцев, охочих до чужой квартиры («Кукла»). В подлинный гимн таким вольным или невольным страдалицам выливается рассказ «Осталась там», героиня которого «в день, когда ушла», переместилась на картину в Русском музее. Там она, как в сказке, – «в лодке, молодая и прекрасная, в светлом платье, с распущенными волосами и огромными очами» и со сказочным именем Рена.
В «Сказках» (раздел книги) самой Л.Петрушевской таких «музейных» девушек почти не видно. В героинях там ходят «клоун Ариша», «совершенно лысая, как новобранец» («Мальчик Новый год»), старуха-мегера, издевающаяся над своими же дочерью и внучкой («Строгая бабушка»), чопорная пессимистка Оксана, чудесно преобразить которую смог только «принц» Миша из Полтавы («Как Пенелопа»). И уже ни девушек, ни юношей, ни просто живых людей – только реплики даны читателю в «Диалогах». Их названия говорят сами за себя: «Боб, Ок», «Остров Арарат», «Клиника ПЗ». Иначе как клиническим случаем не назовёшь пьесу-бурлеск «Газбу» о жизни «пациентов» брачных агентств. Идеологию этого гомерического произведения ясно представляет облик двух (и единственных) его персонажей. Коля – фантом прежде всего технический, от вставного глаза до искусственной ноги с четырнадцатью пальцами. Маша – сама любовь, которую она всё же пробуждает в этом роботе из агентства: «Собирали сюда (на свидание) целым учреждением», – признаётся эта звезда «Газбу».
Читателю здесь, однако, не хватает голоса Петрушевской-прозаика. Её неповторимого стиля, который кажется такой же конструкцией, чудесно оживляемой внезапно уместным словом или выражением. Как пишет сама автор, «всё зависит от освещения» описываемой жизни: «Мы видим одно, а потом понимаем, что не видим ничего совершенно». И «часто всё построено по-иному, даже и не так, как нам было объяснено». В этом искусстве «подсветки» жизни и состоит новый реализм автора «Чёрной бабочки».

Владимир ЯРАНЦЕВ

---

Л. Петрушевская. Чёрная бабочка: рассказы, диалоги, пьесы, сказки. – СПб.: ТИД Амфора, 2008.