ЛЕТИТЕ, В ЗВЁЗДЫ ВРЕЗЫВАЯСЬ

№ 2015 / 10, 23.02.2015

Посмертное письмо Маяковского как доказательство его убийства

Маяковский лежал в железном футуристичном гробу, а вокруг ползли слухи о его убийстве. Но их быстро пресекли. Что может быть убедительней предсмертного письма, где написано «Я с жизнью в расчёте»?

Прошло 85 лет. Но сегодня думается, что внимательно это письмо так никто и не прочёл. Во всяком случае не сопоставил со стихами самого поэта из записной книжки, которые в конце концов были опубликованы как «Неоконченное».

В современных комментариях к предсмертному письму иногда вскользь отмечается «перефразирование одной строки» из стихов В. Маяковского. Она-то, перефразированная, и является «доказательством» самоубийства поэта 14 апреля 1930 года. Но при внимательном рассмотрении перефразирование, по сути, оборачивается подлогом. Обратимся к первоисточнику.

В то время, закончив Первое вступление к поэме «Во весь голос», поэт работал над Вторым лирическим вступлением, из которого и были взяты строки для злополучного письма, датируемого 12 апреля 1930 года. О состоянии души поэта надо судить не по домыслам, а по его стихам. И здесь важна каждая строка. Маяковский писал:

Уже второй должно быть ты легла

В ночи Млечпуть серебряной Окою

Я не спешу и молниями телеграмм

Мне незачем тебя будить и беспокоить

как говорят инцидент исперчен

любовная лодка разбилась о быт

С ТОБОЙ МЫ В РАСЧЁТЕ и не к чему перечень

взаимных болей бед и обид

Ты посмотри какая в мире тишь

Ночь обложила небо звёздной данью

в такие вот часы встаёшь и говоришь

векам истории и мирозданию

  

И далее самое сильное из всего, что написал Маяковский, поднявшись на вершину своего творчества:  

Я знаю силу слов я знаю слов набат

Они не те которым рукоплещут ложи

От слов таких срываются гроба

шагать четвёркою своих дубовых ножек

Бывает выбросят не напечатав не издав

Но слово мчится подтянув подпруги

звенит века и подползают поезда

лизать поэзии мозолистые руки

Я знаю силу слов Глядится пустяком

Опавшим лепестком под каблуками танца

Но человек душой губами костяком

Из этих гениальных мощных строк выбрано четыре (выделены в тексте) и вставлены в так называемое «Предсмертное письмо» с подменой одной строки (выделена в тексте) на Я С ЖИЗНЬЮ В РАСЧЁТЕ.

 

А теперь попробуем вставить эту строку в текст «Неоконченного» – получается некая бессмыслица, потому что дальше Маяковский призывает ощутить, как прекрасен и огромен мир, в котором ему – Поэту, дана сила слов. Подлог на лицо.

Прочтём, по сути, ПОСМЕРТНОЕ ПИСЬМО Маяковского, ловко составленное с ненавязчивым указанием на ту, которая должна стать обладательницей его литературного наследства. Подарок исходил от Якова Сауловича Агранова, большого любителя литературы от ОГПУ, который и вёл следственное «Дело о самоубийстве В.В. Маяковского».

Оригинал письма – это несколько страничек текста, написанные карандашом без знаков препинания, с орфографическими ошибками. Но текст подкорректировали для печати. И вот что получилось:

Приписка в газете опубликована не была. Но и она заслуживает внимания, поэтому и в ней расставили знаки препинания для последующего обнародования. Текст получился, по мнению современников, уж каким-то совсем мелочным, недостойным пера большого поэта, который уходит из жизни. Прочтём и эти строки:

«Товарищи Вапповцы, не считайте меня малодушным.

Сериозно – ничего не поделаешь.

Привет.

Ермилову скажите, что жаль – снял лозунг, надо бы доругаться.

В.М.

В столе у меня 2000 руб. – внесите в налог.

Остальное получите с Гиза.

В.М.»

 

«Остальное» было поделено на две части. Одна часть досталась Лиле Брик, а вторую часть получили мама и две сестры поэта. Благодаря стараниям Якова Сауловича Агранова, Янечки, как его ласково называла Лиля Брик, Маяковской ОСТАЛСЯ в «семье» Бриков, а тень вины за смерть поэта легла на Веронику Витольдовну Полонскую.

Помимо подмены строки в письме, произошла и подмена пистолета. Вместо маузера, зафиксированного в описании места происшествия, в вещдоке в кобуре лежит браунинг. Маузер потихоньку исчез. Зато осталась рубашка, в которой поэт погиб.  При выстреле в упор на ней должны были остаться следы свинца, меди и сурьмы, которые входят в оболочку пули. Современные исследователи с помощью новейшей техники не обнаружили следов свинца и меди. Они обнаружили практически только следы сурьмы, что по их мнению, является косвенным доказательством выстрела в упор. Правда и то, что сурьму используют не только в военном деле, но и в косметике. К рубашке поэта в то роковое утро прикасалась актриса Вероника Полонская, а потом она 24 года хранилась у Лили Юрьевны Брик.

Слухи об убийстве Маяковского, как уже отмечалось, поползли сразу. Некоторые полагали, что выстрел был произведён с крыши сарая, который стоял во дворе дома в Лубянском проезде как раз напротив квартиры-лодочки с открытой форточкой. Скульптор Николай Александрович Селиванов застал этот сарай в целости и сохранности и полагает, что высота его крыши была подходящей для выстрела. А ещё Николаю Александровичу запомнился рассказ художника Самуила Яковлевича Адливанкина, которого все ласково звали дядей Самошей. В молодости он не только работал с Маяковским над разными иллюстрациями, но и дружил с поэтом и семейством Бриков. По словам художника Самуила Адливанкина, он слышал от совсем молоденького врача рассказ о двух пулевых отверстиях в теле Маяковского. Но этот врач как-то очень быстро исчез навсегда.

Как справедливо заметил писатель Сергей Павлович Лукницкий, «Есть много способов убить поэта». Он так и назвал свою книгу о Николае Гумилёве, где даётся исчерпывающая характеристика Я.С. Агранову. Однако «Дело» сфабрикованное Аграновым против Гумилёва долго не пересматривалось. Дождёмся ли мы серьёзного государственного пересмотра «Дела о самоубийстве В.В. Маяковского»?

Он был устремлён в грядущее. В настоящем, сначала буржуазном, а затем социалистическом, поэт видел множество изъянов и пытался говорить о них «во весь голос». В арсенале его творчества были гиперболы, развёрнутые метафоры, неологизмы, ассонансы, диссонансы, едкая сатира, уличный жаргон. Он хотел быть понятен массам, которые уже привыкли к Пушкину, привнёсшему в русскую литературу необычайную лёгкость, разговорность, изящество. А ему был ближе, пожалуй, Державин с его державным словом и глубинной мощью. Не ласкать слух, а потрясать, перекраивать, преобразовывать и расширять мир – таким ему виделся основной закон творчества.

Как поэт-урбанист он находился в постоянном внутреннем диалоге с «последним поэтом деревни» Сергеем Есениным, нарочито упрощая его образ. И Есенин не оставался в долгу, упрощая образ Маяковского.

Казалось бы, последнее слово осталось за Маяковским. После гибели Есенина, принимая официальную версию о «самоубийстве поэта, он писал: 

Вы ушли,

как говорится,

в мир иной.

               Пустота…

Летите,

в звёзды врезываясь.

                        Ни тебе аванса,

ни пивной.

                    Трезвость.

А через пять лет погиб сам Маяковский при столь же таинственных обстоятельствах. Об истинных причинах гибели поэта, слишком независимого, такого непокорного, спорят до сих пор. Одно несомненно – он перестал вписываться в жёсткую, регламентированную систему. Для неё он был слишком живой.

Наталья СИДОРИНА

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.