А я с народом вместе вырастал…

№ 2010 / 15, 23.02.2015

На за­ка­те стая ди­ких уток
про­ле­та­ет мед­лен­но на юг,
про­би­вая в не­бе пер­во­пу­ток
для боль­ших и ма­лень­ких пи­чуг…





На закате стая диких уток


пролетает медленно на юг,


пробивая в небе первопуток


для больших и маленьких пичуг…






Вот такой стаей диких уток на небосклоне шестидесятых казалась группа совсем молодых, неизвестно откуда появившихся поэтов. Но они были и – отчаянно, взахлёб писали. Молодость гудела в их крови, диктовала буйные, горячие строки, подсказывала причудливые рифмы, звала к слушателям – в комнаты общежитий, в студенческие аудитории, на площади и улицы городов. Молодость, бунтарский дух, нежелание цвести на клумбах «разрешённой», официальной поэзии подсказали им и название своему направлению – СМОГ…


Хорошо помню те годы, наше институтское литобъединение, где мы читали друг другу свои стихи, обсуждение которых затягивалось порой чуть ли не до утра. Вот тогда-то мы и услышали это свистящее, как удар хлыста, слово. Расшифровывали его по-разному: и Самое Молодое Общество Гениев, и Смысл, Образ, Глубина… Во всяком случае, это было чем-то выламывающимся из ряда, дикорастущим, непричёсанным, а потому жутко притягательным и интересным. Чуть позднее довелось познакомиться со многими из этих поэтов. Каждый из них в итоге пошёл своим путём, обрёл свою судьбу. Словом, СМОГ ещё ждёт своих исследователей. Я же просто хочу отметить, что как бы по-разному ни сложилась судьба этих людей, они, как правило, поэзии никогда не изменяли.


Не изменяет ей и автор строк, процитированных выше, Вячеслав Самошкин. Его книга называется «В сторону (от) СМОГа». Вот такое причудливое название: понимайте, мол, как знаете. Мне кажется, что этой лукавой двойственностью названия поэт хотел подчеркнуть, что он верен своим «смогистским» юношеским идеалам, но лета клонят к расширению поэтических рамок, позволяют спокойно оценить «буйства молодости», отчётливей выявить своё лицо, свою творческую манеру.







Блеск небес, переливы чернил…


Как мне дороги вольные краски,


что земле моей Бог подарил –


он, наверно, был русской закваски!



И тут вдруг неожиданно выясняется, что бунтарь в прошлом, выходивший со своими стихами на городские площади, Вячеслав Самошкин самый настоящий «тихий лирик», как говорили в те же шестидесятые. Причём лирик самый подлинный, не декларативный, что картинно грустит под берёзкой о «малой родине». Родина у него большая, до боли своя, вот только говорит он о ней негромко, даже как бы застенчиво, так говорят о самом дорогом, любимом, близком, чьи беды – твои, чья боль – твоя.







В начале жизни лагерь помню я


за проволокой ржавой и колючей.


С той стороны, где лес, среди репья,


ручей из зоны вытекал вонючий…


……………………………………..


А я с народом вместе вырастал


и сбрасывал с души репейник жуткий.


Но помню зной и заключённых труд,


и стройку возле нашего барака.


И грозный автоматчик тут как тут,


и с высунутым языком собака…



Какие пронзительные искренние стихи! Такие стихи не сочиняются, их надо прожить, пропустить через свою душу, переболеть ими. И как уместна здесь перекличка с пушкинским «В начале жизни школу помню я…». Этот уважительный поклон строкам классика углубляет звучание стихотворения, придаёт ему больший поэтический объём и ничуть не мешает прорваться собственной горьковатой иронии – разные времена, разные школы…


И таких удач в книге Вячеслава Самошкина немало. Как пишет в послесловии к ней поэт Михаил Синельников: «Трогает… судьба этого поэта, терпеливо идущего сквозь годы от зачёркнутой строчки к полноценной строке… И пожизненный этот пыл, кажется, не бесплоден. В книжке есть цельность и плотность».


Книгу предваряет и предисловие, где давний соратник по СМОГу Владимир Алейников поэтически-возвышенно вспоминает их общую с Вячеславом молодость, надеется, что: «Его – услышат. Прочитают его. Поймут. Несомненно. Стихи – отрада. Пропуск в рай. И – выход из ада».


Вообще, несмотря на, казалось бы, небольшой объём, книга удивительно насыщенна, её художественное пространство вмещает и стихи Вячеслава Самошкина, в которых отразился его выношенный жизненный и поэтический опыт, и уже упомянутые размышления собратьев-поэтов, и стихотворные переводы.


Так получилось, что Вячеслав прожил немало лет в Румынии, хорошо прочувствовал культуру, поэзию этой страны и приложил немало сил, чтобы румынские стихи зазвучали по-русски.


И, надо сказать, ему это удалось. Вот как естественно звучат стихи Георге Питуца в его переводе:







Как никому другому, доступно мне


сознанье,


какой далёкий пращур отец, а мать


страданье,


сестра – долина плача, брат –


глубина колодца,


за всех, быть может, в жизни мне


отвечать придётся…



А главное, эти строки, эти переводы созвучны стихам самого Вячеслава Самошкина, они прибавляют красок, интонаций его собственной, порой затруднённой, порой приглушённой, но всегда предельно искренней поэтической речи. Он не мнит себя избранником, не становится на котурны, он всегда равен собеседнику, равен своей судьбе, равен самому себе.







Росчерком дождя,


автографом ненастья


пробегу по крышам и дворам,


как монетка вверх орлом на счастье,


упаду к твоим ногам…



Геннадий КАЛАШНИКОВ




Вячеслав Самошкин. «В сторону (от) СМОГа». Стихи. – М.: ВОДОЛЕЙ PUBLISHERS, 2008.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.