Период разлива больших и малых луж

№ 2010 / 20, 23.02.2015

Ну, что тут го­во­рить: мы при­сут­ст­ву­ем при са­мо­убий­ст­ве Ли­те­ра­тур­но­го ин­сти­ту­та. Факт сей срав­ним с ги­бе­лью ци­ви­ли­за­ции, ко­то­рая все­гда гиб­нет по двум при­чи­нам: при­ход вар­ва­ров и за­мк­ну­тое не­же­ла­ние об­ще­ст­ва раз­ви­вать­ся.

Ну, что тут говорить: мы присутствуем при самоубийстве Литературного института. Факт сей сравним с гибелью цивилизации, которая всегда гибнет по двум причинам: приход варваров и замкнутое нежелание общества развиваться.

Поводом для статьи послужили две публикации, принадлежащие студентам Литинститута, скрывшимся за псевдонимами Игнат Литовцев и Максим, извините, Пешков. Я, как и они, в прошлом – выпускница института, ныне сама преподаватель в другом учебном заведении, и могу высказаться с двойной дозой ответственности и знания предмета.

В том, как уважаемые студенты описывают реальность Литинститута, нет, как ни прискорбно, ни капли «накрутки» и кликушества – всё так и есть, и день ото дня падение в никуда всё стремительнее. Творческий конкурс превратился в формальность, не выстроены ориентиры для студента, руководители творческих мастерских давно воспринимают ведение семинаров как собственный монолог. И так далее.

Рис. Андрея Копырина

Вспомним, как было. А было так, что мастера видели в студентах коллег и всеми силами принимали участие в их судьбах. Был приват творчества при качественном образовании. И девизом всему служила своего рода алхимическая формула творчества, объединявшая всех, кто попадал в эту святая святых.

Но то ли формула стёрлась, то ли святость выветрилась. Для того чтобы в прямом смысле слова спасти институт, не обезобразив и не удешевив его окончательно, необходимы структурные изменения, прежде всего, в сознании людей, выполняющих дисциплинарно-административные функции.

К примеру, прописать в контракте срок, на который писатель принимается на работу руководителем творческой мастерской. Оптимальный срок для этого – 10 лет, то есть два выпуска. Уверяю вас, такая постановка вопроса обидит и вызовет негодование только у нашего с вами соотечественника, мыслящего трудовыми категориями советского времени, то есть того, кто понимает свою работу в Литинституте не как служение, а как личное достижение. Если же в контракте будет чётко прописан максимальный десятилетний срок, то это изменит и отношение мастера к процессу. Вполне возможно, это придаст не только кадровую динамику, но и внутреннюю, когда мастер будет спешить передать и культуру, и навыки – то есть видеть в студентах преемников.

Руководство института открыто называет причину, по которой оставляет мастеров в институте пожизненно, вне зависимости от степени преподавательского таланта и включённости в современный литературный процесс: зачем обижать человека? То есть, интересы института в кадровой политике не учитываются по определению. А ведь институт – это организация, ориентированная на обучение молодёжи. В данном же случае получается – на создание биографии десятку разновеликих литераторов.

Кстати, о разности величин. Да, действительно, соглашусь и с Игнатом Литовцевым, и с Максимом Пешковым: никакой литературной жизни и тем более обучения ремеслу и мастерству писателя в институте в последние годы нет. Но и в отсутствие процесса находятся люди небезразличные, молча служащие задачам творческого вуза. Им, естественно, не дают первых ролей, да они и не успевают к делению этого пирога – извините, заняты делом. Среди мастеров этого склада хотелось бы, в первую очередь, назвать Галину Седых. Её имя не столь громко, как у Евгения Рейна или Олеси Николаевой, но именно её можно назвать мастером-руководителем творческой мастерской, вкладывая в этот титул не пшик последних дней, но гордость, традицию, достоинство (простите за пафос).

Хорошо зная нравы, царящие на кафедре, оговорюсь сразу: Галина Ивановна не имеет никакого отношения к факту написания этой статьи.

Хотелось бы несколько поправить уважаемого Максима Пешкова в его представлении литературной жизни вне стен института. (Не удивлюсь, если происходящее «в миру» видится им со всеми атрибутами рая.) В частности, о том, что он пишет о руководителе одного из поэтических семинаров Сергее Арутюнове (опять же, и он не имеет отношения к автору статьи). Право на отношение, безусловно, имеет каждый, но если личное отношение высказано вслух, оно должно быть подкреплено фактами и крепкой аргументацией. Пешков пишет: «называть никому не известного «поэта» Сергея Арутюнова, издавшего за свой счёт два сборника стихов тиражом по 300 экземпляров, «середнячком», на котором держится творческий учебный процесс, излишне толерантно по отношению к Арутюнову». Высказано корректно, но… Прежде всего, Арутюнов – поэт не столько известный в смысле медийности, сколько прозвучавший и являющийся частью современного литературного процесса. Загибая пальцы – во-вторых, Арутюнов – автор не двух, а всё-таки семи книг. И последнее. Выйдя из института, через пару-тройку лет вы поймёте, что издание книг за свой счёт – явление повсеместное, но в разной степени гласное. Это уже совсем другой разговор, и то, что вы выбрали этот факт (полуфакт) как аргумент, говорит о том, что вы практически не ориентируетесь в литературном процессе; не в обиду, а в «заслугу» вашему мастеру. Арутюнов же, в отличие от подавляющего числа своих коллег, не использует своих студентов как фон для себя. Это, дорогой Максим, очень и очень много. Вы ведь, я уверена, как и сотни нынешних и уже прошлых студентов, чувствуете себя обманутым.

Что в такой ситуации делать студенту? Как ни грустно, наращивать иммунитет, подобно мускулатуре: овладевать ремеслом, создавать своё, изучать правила живого литературного процесса, по возможности меняя их. То есть, по словам Саши Соколова, «жить; знать цену глубоким калошам в пору разлива глубоких и мелких рек». Всё равно по крайней мере 5 лет после окончания института вам придётся по-настоящему учиться ремеслу.

Да, кстати. Псевдоним мне не требуется, благо в списках института осталась моя прошлая, девичья, фамилия.

Анна КАРЕТНИКОВА