№ 2007 / 18, 23.02.2015

ЛИСТВЕННИЦА ПО ИМЕНИ КЫМЫТВАЛЬ
…речь в моей статье пойдёт не о географических открытиях, а о литературных достижениях и творчестве чукотской поэтессы Антонины Александровны Кымытваль. Просто невозможно отделить судьбу писателя от его исторической родины. От национальных особенностей и быта, от этнокультуры и природы, от погодных условий, в конце концов. Вот так литература переплетается с географией, как слово – с материей, а время – с пространством…

ТЕПЕРЬ ТАК НЕ ПИШУТ
…За последние годы поэзия усложнилась, стала искусней, в определённой степени глубже по смыслу, психологизму, но исчезло из неё что-то сокровенное, сердечное. Настоящая лиричность. Из русской поэзии лиричность стала уходить после оттепели 1960-х, из национальной – несколько позже. Антонина Кымытваль, пожалуй, одна из последних лириков отечественной поэзии…
ЛИСТВЕННИЦА ПО ИМЕНИ КЫМЫТВАЛЬ

«…а тот Нос вышел в море гораздо далеко, а живут на нём люди чухчи добре много. Против того же Носу на островах живут люди, называют их зубатыми, потому что пронимают они сквозь губу по два зуба костяных… И носило меня, Семейку, по морю после Покрова Богородицы всюду неволею и выбросило на берег в передний конец. А было нас на коче всех двадцать пять человек». Вот так красочно в челобитной описывал Семён Дежнёв свои путешествия по Крайнему Северу, которые начались 20 июня 1648 года (на семи кочах и 90 человек), а закончились два года спустя. Так куда же его выбросило и что он открыл? К географическим достижениям экспедиции Дежнёва – Попова следует отнести открытие Чукотского полуострова и Анадырского залива, открытие и первое пересечение Корякского нагорья, обследование реки Анадырь и Анадырской низменности, первое плавание в Чукотском море и водах северной части Тихого океана, обнаружение пролива между Северным Ледовитым и Тихим океанами, доказательное подтверждение того, что Азиатский и Североамериканский материки не соединяются. Не мало. К концу службы (в 1671 году) Дежнёв доставил в царскую казну 289 пудов моржовых клыков на сумму 17 340 рублей серебром, за что был пожалован в атаманы и получил 126 рублей 20 копеек. Но справедливости ради надо сказать, что первый чертёж рек и гор Чукотки сделал всё-таки не он, а другой казачий атаман, Михаил Стадухин. Впрочем, речь в моей статье пойдёт не о географических открытиях, а о литературных достижениях и творчестве чукотской поэтессы Антонины Александровны Кымытваль. Просто невозможно отделить судьбу писателя от его исторической родины. От национальных особенностей и быта, от этнокультуры и природы, от погодных условий, в конце концов. Вот так литература переплетается с географией, как слово – с материей, а время – с пространством.
И чтобы уже окончательно покончить со всеми побочными экскурсами, сделаю ещё одно небольшое, но важное отступление. Из всех северных народов, которые вошли в подданство к «белому царю», чукчи, пожалуй, были самыми воинственными и независимыми. Об этом свидетельствует такой факт. Капитан Дмитрий Павлуцкий с 1731 по 1746 год во главе военных отрядов совершил три похода по Чукотскому нагорью. Его войско насчитывало около пяти сотен человек, и почти сразу же он встретил активное сопротивление местного населения. Сражения шли практически постоянно. Чукчи нападали большими силами, терпели поражения, но не покорялись. Сам Павлуцкий отзывался о противнике очень уважительно: «Чукчи народ сильный, рослый, смелый… крепкого сложения, рассудительный, справедливый, воинственный, любящий свободу и не терпящий обмана, мстительный, а во время войны, будучи в опасном положении, себя убивает». Это ценная характеристика маленького и гордого народа, поэтому все поздние «советские» анекдоты про чукчей – просто злонамеренный бред. А вот о пройденной им территории Павлуцкий отзывался нелестно: «Чухотия пустая земля; нет ни лесов, ни других угодий, рыбных и звериных промыслов никаких, а довольно много каменных гор и шерлобов (скал, утёсов), да воды, а больше ничего не имеется». Такое впечатление: край земли и только, попросту ворота в преисподнюю. Однако это совсем не так, И тут уже следует обратиться к мнениям современных учёных, например, к высказываниям ведущего научного сотрудника МГУ Юрия Голубчикова.
Он пишет, что «ненужность» Чукотки – совершенно ошибочная позиция. Во-первых, Чукотка вместе с Аляской образует своего рода переходный мост между Крайним Востоком и Крайним Западом, между двумя главными державами планеты. (Киплинг говорил, что «Восток с Западом никогда не сойдутся», но ему следовало бы побывать на Чукотке, поскольку она «смотрит» и в Азию, и в Америку.) Во-вторых, на самом-то деле, Чукотка лежит в центре мирового геополитической пространства. Судите сами: она расположена между наиболее густозаселёнными районами Запада Северной Америки и Юго-Восточной Азии, а через Северный Полюс недалеко и Западная Европа, да рядом ещё и Япония. То есть геостратегически Чукотка находится на стыке Евро-Североатлантической и Азиатско-Тихоокеанской цивилизаций, между традиционными культурами арктических народов Севера и культурой индустриально-информационного общества. Это выгоднейшее географическое положение, которое, может быть, никем (кроме Абрамовича) до конца не оценено. Это действительно своеобразный центр земли, разных цивилизаций, культур, духовных течений; не ворота в преисподнюю, а лестница в небо. И думаю, что Чукотка Абрамовичу не по зубам, чукотский народ его пережуёт и выплюнет (недавно прошли сообщения, что он вознамерился прикупить родовой замок графа Дракулы в Трансильвании, вот пусть там и остаётся, у своего собрата по профессии).
Но возвратимся к непосредственной теме очерка, к первой чукотской поэтессе Антонине Кымытваль. Когда-то давно Афанасий Фет высокомерно написал:
…В сыртах не встретишь Геликона.
На льдинах лавр не расцветёт,
У чукчей нет Анакреона,
К зырянам Тютчев не придёт…

Современный магаданский поэт Анатолий Пчёлкин через полтора века ему ответил:
У чукчей нет Анакреона,
у греков – Тони Кымытваль.

Среди её переводчиков не только Пчёлкин, но такие опытные мастера стихосложения, как В.Португалов, А.Черевченко, М.Эдидович, Ю.Кушак, Р.Добровенский, В.Сергеев, В.Першин, Л.Миланич, многие другие. К ней тянутся не только из-за самобытности, лиричности, нежности её творчества, но и чувствуя ответное искреннее духовное дыхание поэта. Она ведь и сама часто и охотно переводит других, поскольку обладает не узко национальным, а, я бы сказал, европейским, мировым, всеохватным мышлением и сознанием. Крупный поэт не может находиться в рамках только своего этноса, ему там всё равно рано или поздно становится тесно, вольно или невольно он открывает двери иных культур. Вот почему, к примеру, она блестяще перевела на чукотский язык стихи украинского поэта Ивана Франко. А музыка французского композитора Равеля подвигла её на создание фольклорной поэмы «Болеро», где она отразила красоты чукотской весны, пробуждение тундры. (Это ещё раз к тому, что на Чукотке сходятся ветры всех цивилизаций.) Вдумайтесь в такие её строки:
Океан немало удивлён:
Это как же, извините, вышло,
Из каких сторон, каких времён
К нам ты залетела, тундровичка?
И дальше:
…Бредят же и льдины в океане
тишиной над тундровым ручьём…
Письмена скрываются в тумане,
Не понять, о чём они, о чём?
Почему, зачем молчим так долго
Мы с тобою над проливом Лонго?..
Это – и зов времени, и ветер странствий, и глубоко личное, принадлежащее лишь ей, поэту Кымытваль. Кстати, при рождении она была наречена именем Рультынэ. Но через восемь месяцев умер её брат-двойняшка. И, как водится у северных народов, девочке было решено дать другое имя, чтобы не разгневать и сбить «духов жизни» со следа. Так Рультынэ стала Антониной. И надо сказать, что злые духи с её следа сбились довольно основательно, а вот добрые, судя по всему, хранили, помогали и поддерживают до сих пор. В детстве отец часто брал её с собой на стойбище, на рыбалку, считал дочь «подарком от бога». С юных лет она полюбила и сроднилась с чукотской природой, с тундрой, с океанической далью. И хотя девочка рано осиротела, но родителей ей стала заменять, по её собственному признанию, книга: «С тех пор я храню любовь к Лермонтому, Фадееву, Чехову, Тану-Богоразу». (Не случайно она упомянула в этом ряду последнего – известного этнографа, публициста и исследователя малых народов Севера и Дальнего Востока; кстати, бывшего революционера-народника.) Кымытваль окончила педучилище в Анадыре, работала учителем в «красной яранге», затем подалась в Усть-Бельскую тундру познавать жизнь и язык своих предков, записывать народных сказителей (между прочим, тут на неё сильное влияние оказала книга Горького «Мои университеты»). Легенды и сказки чукчей она записывала химическим карандашом «до боли в пальцах», а записи тех лет до сих пор питают её творчество – это видно. Взять хотя бы такие её стихи, как «Песня о Вэкэте» или «Сказку о хвостатом лягушонке». Она ведь и сама стала почти что сказительницей.
Хотя, нужно признать, были у неё страницы в творчестве не совсем, так скажем, искренние, например, стихотворения «Октябрь» (который жизнь её «наполнил светом и теплом»), или «Ленин меня услышал» (цитата:
Ничего Ильич не говорил,
Лишь светилось радостью лицо:
«Верю твёрдо в ваше счастье, люди,
Подождите – то ли ещё будет!..»
Я как представлю себе этот радостный прищур ленинских глаз и его кровожадное обещание-предсказание, так и содрогнусь. Но, с другой стороны, у кого в те времена, если ты хотел напечататься, не было подобных строк, а то и хуже? Войнович с Аксёновым помалкивали бы про свой «антисоветизм». А лучшие свои стихи Кымытваль писала не в кабинете за столом, а в пути – на вездеходах и вертолётах, в ярангах и геологических избушках, у костра и на древних стоянках оленеводов. Ведь она сама – дочь древнейшего кочевого народа, которому чуждо стояние и сидение на одном месте.
Любопытно, что ещё первый свой приз девятнадцатилетняя поэтесса получила в 1957 году на VI Всемирном фестивале молодёжи и студентов (серебряная медаль) за лирические стихи в переводе магаданского поэта Валентина Португалова. Потом, с I960 года, пошли выходить книги (на чукотском и русском языках) – в основном в Магадане и редко – в Москве (издательства «Малыш», «Современник»). На Чукотке-то своего издательства как не было, так и нет. Появилась книга и во всесоюзном издательстве «Просвещение» (серия «Школьная библиотека», в 1981 году, где я в то время как раз работал редактором, но никак не думал, что через 26 лет стану писать о творчестве Антонины Кымытваль).
Некоторое время поэтесса работала редактором окружной газеты на чукотском языке (после окончания Хабаровской высшей партийной школы), затем училась на высших литературных курсах в Москве. Но ни в столице, ни на партийной работе не задержалась. Не для неё всё это было, как я понимаю, не её: шум, суета, интриги, склоки, карьера. Всё это путь литературных чиновников, но не поэтов. Вот поэтический ответ Кымытваль аппаратчикам:
Ты видишь тундру,
Каждый кустик,
Страх зверя,
Холодность холма
И речку, рвущуюся к устью,
Весной сошедшую с ума.
А я не вижу и былинки,
И до зверей мне дела нет –
Твои глаза,
Две талых льдинки,
Тревожно застят белый свет…
Она – именно тундровичка, тут она у себя, дома, на родной земле, где всё знает, всё видит и всё чувствует. У неё есть замечательное стихотворение «Приглашение к чаю», полное гостеприимства и с целым набором рецептов национальной чукотской кухни:
Знаете ли, что это за блюдо?
Запоминайте – а я показывать буду.
Мускул оленьей ноги каждый –
к себе – строгает,
а после – в рот. Ну и как? Тает?
Конечно, тает!
Горячее мясо всего быстрей –
ломтиками на костре.
Можно поджарить лёгкие, почки
и что-нибудь кроме.
Вам предложу с дороги я кашу
из свежей крови.
Чукотская колбаса, конечно же,
на любителя.
Готовится полчаса. Попробовать
не хотите ли?
Вяленое мясо с салом из толчёных
костей…
У нас до последнего часа ждут
дорогих гостей.
На днях оленя забили.
Чукотский народ не скуп –
для вас приберечь не забыли жаркое
из оленьих губ…
Чаюйте, как полагается,
хоть десять часов подряд.
У нас в гостях не ломаются,
что подают – едят…
Читаешь – и чувствуешь ароматы, запахи, обаяние хозяйки, почти слышишь «зов тундры» и видишь благословенную чукотскую землю. Кымытваль, конечно же, лирик, порою горьковатый, но всегда – любящий.
Я проснулась.
Любовь переполняет грудь мою.
Я из далёкой юности вернулась
и, будущему радуясь,
пою.
Проблем сейчас на Чукотке, разумеется, как и по всей России хватает. Одна из них – обособление двух общин: коренной и приезжей. Тут же и безработица, и бескормица оленей, и то же спаивание, и тот же безрезультативный «плач» Ассоциации народов Севера с внутренними дрязгами и вождизмом. Но это уже совершенно отдельная тема, которую в моей статье не раскрыть. Просто приведу ещё одни строчки Кымытваль:
– Вы не кричите, люди,
ни на каких зверей:
если кричать на зверя –
вовсе его не станет,
а человек без зверя –
это дом без дверей.
Она мудрая женщина и очень талантливый поэт. Хотелось бы сравнить её с лиственницей, ведь и сама она так пишет об этом дереве в одном из своих стихотворений, ассоциируя его с человеком:
Деревья пляшут молча
круглый год –
они смешной, но истинный
народ.
Они – как люди.
Эти вот вдвоём
над затаённым шепчутся ручьём.
Им важно отражение своё,
а вовсе не явление твоё.
А эти, чтобы
облегчить твой путь,
тебе готовы
руку протянуть.
А те вот
песни шелестят свои
о проходящей жизни,
о любви….
Встречался ли тебе
хотя бы раз
на склонах гор
деревьев перепляс?
На Ольском перевале
ветра вой,
не затихает
танец вековой.
Туда я
потихоньку побреду,
чтобы развеять
давнюю беду.
Коль грустно и тебе,
иди ко мне – мы на ветру
попляшем в тишине.
Такая вот поэтическая душа – лиственница по имени Кымытваль.

Александр ТРАПЕЗНИКОВ

---

ТЕПЕРЬ ТАК НЕ ПИШУТ
Говоря о стихах Антонины Кымытваль, не хочется рассуждать о «литературе народов СССР», акцентировать внимание на том, что Кымытваль с Чукотки (Чукотке посвящены многие её стихи). Думаю, не стоит гадать о роли переводчиков, тем более что большинство переводов было сделано, как сказано в предисловии к сборнику «Полярная муза», при участии самого автора.
«Полярная муза», благодаря которой я познакомился с поэзией Кымытваль, была выпущен в 1987 году Магаданским книжным издательством. Биография поэтессы мне неизвестна, не знаю, появились ли у неё с тех, уже давних пор новые книги. А если и появились, то имели ли в столичных литературных кругах резонанс – не время нынче для такой поэзии. Душевной и по форме простой:
Неотвязной скукой
каждый день наполнен.
Занесло тропинки,
поле замело.
Заспанное солнце
чуть проглянет в полдень,
и кругом от снега
всё белым-бело…
Стала оголяться
под лучами сопка.
В мареве тревожно
небосклон дрожит.
Ручеёк на ощупь
вниз спустился робко.
И тоска на сердце
льдиною лежит…
За последние годы поэзия усложнилась, стала искусней, в определённой степени глубже по смыслу, психологизму, но исчезло из неё что-то сокровенное, сердечное. Настоящая лиричность. Из русской поэзии лиричность стала уходить после оттепели 1960-х, из национальной – несколько позже. Антонина Кымытваль, пожалуй, одна из последних лириков отечественной поэзии.
Не жена,
не жена,
не жена!
Но нежна.
И молву ненавижу.
Полюбила тебя
и предвижу
сладость муки,
что мне суждена.

Не жена я тебе,
не жена…
Но приди,
порази пересуды.
В жар бросает меня
до остуды,
до простуды –
а вдруг не нужна…

Приходи, слеп забытый очаг.
Приходи,
дом вконец онемел.
Приходи,
как ты это умел:
хоть на чай,
невзначай,
просто так…
Чувствуется в этих строках перекличка с Ахматовой и поэтессами 60-х, но позже эта тема почти сошла на нет – то ли показалось неуместным о столь личном и чуть ли не аморальном (помните? – «аморалка») писать в эпоху «развитого социализма», то ли не проходили такие стихи сито цензуры. Не берусь судить из сегодняшнего более-менее свободного, но неживого в плане поэзии времени.
Напомню, «Полярная муза» была издана в 1987 году, то есть в начале перестройки, на закате эпохи «братства народов». И стихи, составившие книгу, делятся на три части. Одна – лирика (приведу её определение из словаря: «отражение жизни путём изображения разнообразных человеческих переживаний»), вторая – стихи о малой родине, чукотские сказания. И третья часть – стихи гражданские.
К счастью, произведения о революции, о Ленине, о войне занимают в сборнике совсем немного места. Не смею утверждать, что написаны они неискренне, «по обязательству», но, наверное, это вообще не благодатные для лирики темы. Не сужу о всех поэтах, но для музы Антонины Кымытваль – точно:
Да, войны я не видала,
Это несомненно,
Но отлично я познала
Голод лет военных.
Знаю я,
война приносит
Нищету и стужу
И людские жизни косит,
Сеет смерть и ужас.
Приговор кровавый пишет
Сыновьям, любимым,
И на землю нашу дышит
Пламенем и дымом…
Художником Кымытваль становится, рассказывая о сугубо личностных, но общечеловеческих переживаниях, чувствах:
Уехал ты. В квартире тишина.
По вечерам я не пою: одна.
И у плиты теперь не хлопочу
И на тебя привычно не ворчу.

Проходят дни –
Как тягостны они!
Как долги и пустынны вечера!
Грустны и руки, и слова мои,
И грустные стихи из-под пера.

Увёз ты от меня саму меня –
Мою улыбку, взгляд весёлый мой,
И нет в душе обычного огня,
И беспокоен мне такой покой.

Прошу тебя,
Скорей вернись домой.
Не можешь –
В трудный путь возьми с собой.
Или описывая природу родного края:
Солнца быстрые лучи
мчат зарю
на крыльях красных.
Ты, олень,
быстрей домчи
нас на светлый
этот праздник!
Словно реки в океан –
на веселье
в белом мраке
сквозь метели и туман
мчат нас
северные лайки.
Порой удаётся Кымытваль соединить эти темы в одном стихотворении, и получается маленькое чудо:
Ты видишь тундру,
каждый кустик,
страх зверя,
холодность холма
и речку,
рвущуюся к устью,
весной сошедшую с ума.
А я не вижу и былинки,
и до зверей мне дела нет –
твои глаза,
две талых льдинки,
тревожно застят белый свет.
Ты видишь тундру,
каждый кустик.
Во взгляде так тоска сквозит,
как будто,
если ты упустишь
мгновенье –
сердце не простит.
А вездеход
ест расстоянье
под траков монотонный лязг.
И длится противостоянье
сердец и глаз,
сердец и глаз…
Мы живём в огромной, уникально разнообразной стране. Каждый день телевидение, радио, газеты сообщают нам новости «из регионов». Но помочь почувствовать, по-настоящему понять этот огромный мир под названием «Россия» может только искусство. Живопись, музыка, танец, литература.
Искусство становится всё более центрично, этнические, географические, смысловые особенности если и не отмирают, то становятся – а нет в искусстве более вредного направления – экзотикой. К сожалению, форма и темы стихотворений Антонины Кымытваль сегодня экзотика. Как вообще национальное искусство, тундра, северные олени, вездеходы, женщина, ждущая у очага мужчину с охоты, редкие и желанные гости на дальнем стойбище…
Гости!
Стойбище вверх дном!
Реки разговоров!
Сказки.
Новости.
Кино.
Не встречались мы давно –
встретимся не скоро.
Что в совхозе?
Как в стране?
Нового что в мире?
Пятый чайник на огне.
Глядь –
и в этом чай на дне.
…Ушедший образ жизни, ушедшие традиции, ставший прошлым мир. По крайней мере, если судить по литературе последних двух десятилетий.

Роман СЕНЧИН