Резкость или спасительная мягкость

№ 2010 / 48, 23.02.2015

В но­ме­ре «Ли­те­ра­тур­ной Рос­сии» от 22.10.2010 опуб­ли­ко­ван сим­па­тич­ный рас­ска­зик Алек­сан­д­ра Ка­ра­сё­ва «Лю­бов­ная дра­ма Лё­ши Ры­боч­ки­на». Рас­сказ об иди­о­тиз­ме, ца­ря­щем в ра­бо­те со­вре­мен­ных из­да­тельств

В номере «Литературной России» от 22.10.2010 опубликован симпатичный рассказик Александра Карасёва «Любовная драма Лёши Рыбочкина». Рассказ об идиотизме, царящем в работе современных издательств, о том, как этот идиотизм воспринимается молодым автором, главным героем Рыбочкиным, сказывается на его личной жизни. О мытарствах молодого писателя вообще. Писано, похоже, по мотивам реальных событий (Рыбочкин – Карасёв). Как это завелось у Карасёва, часть персонажей и институций даны под реальными именами (издательство «Лимбус-Пресс», критик Вадим Левенталь).


Я не большой знаток и тем более не поклонник прозы А.Карасёва, то, что мне попадалось, я едва смог прочесть – или неинтересно, или плохо, агрессивно написано, и везде из всех щелей прут невероятные, а значит, необоснованные амбиции автора и его узколобая категоричность. Я подозреваю, что причина определённого успеха Александра в столице – страх местной мягкотелой писательской тусни перед этим резким, негативным парнем, ещё и прошедшим Чечню. Его просто испугались, поэтому и поддержали. А то он ведь и убить может. Ну или стукнуть пребольно. Что ж, если этих зажравшихся снобов в московских редакциях и издательствах иначе не взять, почему бы нет? Пусть сидят, боятся, штаны сушат, лично я только за.


Но с переездом в Санкт-Петербург в Карасёве, кажется, появляется спасительная мягкость, близкая уже к терпимости, к пониманию чего-либо, к выслушиванию других людей и того, что говорит мир, вселенная. А может, хоть и небольшая, но всё же существующая известность сказывается: заработал чуток славы Александр, и душа его поуспокоилась, немного смирилась с действительностью. Помягче был предыдущий рассказик, что-то уже почти сопливое (на пути исправления без крайностей не обойтись) и постыдно банальное, да ещё и про школу (по качеству также на школьном уровне) – как учительница, продав серёжки, отправила нерадивого ученика в столицу уж не помню зачем: кажется, за высшим образованием.


В «Рыбочкине» всё намного лучше и веселее: абсурдные письма из «Лимбуса» получает главный герой, в этих письмах Вадим Левенталь (реальному Вадиму искренний сибирский респект за доброе слово) спрашивает молодого, но уже на слуху прозаика, как он относится к тому или иному русскому классику. Дождавшись от героя положительного ответа (Рыбочкин любит Куприна, но забраковал Тургенева), Левенталь просит его написать статью в школьный учебник об Александре Ивановиче: это такой проект («Литературная матрица»), молодые известные писатели рассказывают о своих «классических» любимцах. Гонорар обещан хороший, Рыбочкин ещё ведётся на «известного писателя» – здесь Карасёв хорошо и достойно трунит над собой и своей известностью (это если Рыбочкин – Карасёв). Потом всё просто: текст Рыбочкина издательство перерабатывает до неузнаваемости, автор возмущается, Левенталь выставляет работу о Куприне на обсуждение, в итоге мнение «Лимбуса» побеждает, Рыбочкин отказывается от статьи, не получает денег, и от него уходит девушка, не вынесшая тягот существования молодого литератора в современной России.


Текст Карасёв создал немудрящий, но лёгкий, занимательный, с большим душевным вложением, в то же время спокойный, культурный, местами с юмором. С момента появления Левенталя в рассказе я ждал, мелькнёт ли еврейский вопрос или нет, хотя бы само это слово. Мелькнул, не удержался Саша, в самом конце устами девушки Рыбочкина автор произносит: «Виноваты евреи». Но сам же в следующей строке отрекается от девушкиной категоричности: «Не любила она его». Фразы частенько зощенковские, чего раньше у Карасёва, кажется, не было: «Я, может быть, девушка». Да и финальное предложение чуть ли не цитата из Михаила Михайловича: «Я думаю, просто не любила она его. И нечего ему так сильно переживать».


Судя по приведённым в рассказе цитатам из двух эссе о Куприне – оригинального и исправленного – и Рыбочкин, и редактор «Лимбуса» написали об Александре Ивановиче плохо: стандартно, без огонька, не то чтобы для среднего – для посредственного школьного заведения. Вот, например, из эссе Рыбочкина (фрагменты Лимбусовского эссе не привожу – это полная бредятина): «Назначенные «голые короли» от литературы сходят со сцены. Куприн не сошёл. Он не был «голым королём». Его проза прошла отбор временем, выстоялась в этом времени, как старинное вино в дубовых бочках».


Банальность догнала штамп и грохнула его общим местом. «Голые короли», «сходят со сцены», «отбор временем», «вино в бочках». Так примерно сейчас все и пишут, Карасёв тоже почти весь такой. Был. Но эссе всё же принадлежит не Карасёву, а его персонажу, и если где-то эти два «рыбных» совпадали, здесь они, по всей видимости, раздваиваются. Хотя тон автора в этом отрывке скорее возмутительный, чем ироничный, всё же определенную авторскую насмешку над современными «молодыми и уже известными» графоманами (каким, судя по эссе о Куприне, и предстаёт в итоге Рыбочкин) допустить следует.

Антон НЕЧАЕВ,
г. КРАСНОЯРСК

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.