Загадка Фридриха Горенштейна, «плохого» человека

№ 2011 / 8, 23.02.2015

Па­ра­док­саль­ная си­ту­а­ция: на стел­ла­же ин­тел­лек­ту­аль­но­го книж­но­го ма­га­зи­на ле­жит но­вень­кая кни­га о твор­че­ст­ве круп­ней­ше­го пи­са­те­ля, но при этом со­чи­не­ния ге­роя ис­сле­до­ва­ния на рос­сий­ском рын­ке от­сут­ст­ву­ют фак­ти­че­с­ки пол­но­стью.

Вообще, большинство моих жизненных проблем


создано было не партийной властью, а интеллигенцией,


её безразличием, пренебрежением, а то и враждой.



Фридрих Горенштейн



Парадоксальная ситуация: на стеллаже интеллектуального книжного магазина лежит новенькая книга о творчестве крупнейшего писателя, но при этом сочинения героя исследования на российском рынке отсутствуют фактически полностью. Романы, рассказы, пьесы, эссе Фридриха Горенштейна не публиковали во времена Оттепели, в годы Застоя, в Перестроечную эпоху. Не были они замечены широкой публикой и в бурные 90-е, когда издавалось буквально всё и все. В 2000-х, в период тотальной издательской монополизации, когда лучшие современные авторы стали выпускаться в серийном варианте, Горенштейн тоже не попал в планы редакторов. И сегодня, похоже, ни у кого из издателей не возникает мысль увековечить выдающегося писателя на бумаге. Но при этом все отдают ему должное: да, Горенштейн – автор высочайшего уровня, да, он в художественном отношении превосходит многих своих коллег, да, он достоин собрания сочинений, да, он обязательно будет иметь успех у читателей… Но… (Далее следует безмолвное пожимание плечами и развод руками.)





Эта ситуация сильно напоминает мотив из едкой пьесы Григория Горина про Мюнхгаузена – помните, обыватели решают, что им гораздо удобнее и спокойнее наблюдать гения на расстоянии времени-пространства, а ещё лучше мёртвого, чем иметь к нему какую-либо причастность. Позиция понятная. Неясно лишь, почему этой позиции придерживаются люди художественно одарённые, даже из числа знакомых Горенштейна.


Возможно, всё сказанное выше выглядит неприкрытой рекламой, но это не так. Нельзя рекламировать продукт, которого нет (и, скорее всего, не будет) в продаже. Тем не менее тому, кто «попробовал» на вкус продукт «Горенштейн», уже никакая реклама не нужна.


Книга Мины Полянской, хорошо знавшей Фридриха Горенштейна и дружившей с ним в Берлине, отчасти объясняет этот парадокс. Читая её работу, видишь перед собой образ нелюдимого и неуклюжего человека с непростым характером, «рубящего» сплеча всю правду, что клокочет в его душе. Таких людей не любят. Они очень неудобны. Но это – полбеды. Помимо того, что герой книги Полянской не сумел найти общего языка с офицерами советской официальной литературы, он ещё попал под чуткий прицел партизан русского самиздата…


«Горенштейн указывает на обстоятельство в истории советской литературы, – замечает Мина Полянская, – изучение, которого дело будущего – литература самиздата также была ПОДЦЕНЗУРНОЙ. Однако это была иная, неофициальная цензура, опирающаяся на личные связи и круговую поруку в среде полулибералов хрущёвской оттепели. Поскольку авторитет «самиздата» был достаточно велик и поддерживался на Западе, «не пропустить» писателя в «самиздат» означало нанести ему порой гораздо больший урон, чем тот, на которой способна была тоталитарная система. Что же касается последней, то сотрудники «учреждения» не могли не понимать этой ситуации и, возможно, использовали её в своих целях».


Конечно, такая крамольная точка зрения не могла вызвать симпатий у «полулибералов». Уже сам термин «полулиберал» – невероятно оскорбителен для тех, кто относит себя к «прогрессивным и свободным». Оскорбителен, прежде всего, своей меткостью.


Книга Полянской не раскрывает, когда и кем были испорчены отношения Горенштейна с оппозиционным самиздатом. Но очевидно одно: те люди, которые догматически провозглашали свободу слова и умели ценить художественный талант, сами оказались в роли идеологических душителей. А иначе за что тогда талантливый Горенштейн был, не являясь ни «стукачом», ни карьеристом, подвергнут остракизму либеральных самиздатовцев? Может быть, за свою «провинциальность», высмеянную по-столичному модным Василием Аксёновым в романе «Скажи изюм»?


«Аксёнов живописал мастера Цукера (прототип Горенштейна), – отмечает Мина Полянская, – опять же фиксируя внимание читателя на его «манерах», одежде и других деталях, выдающих провинциала: «Оживление внёс лишь мастер Цукер, пришедший вслед за иностранцами. Он снял богатое тяжёлое пальто, построенное ещё его отцом в период первых послевоенных пятилеток, и оказался без брюк. Пиджак и галстук присутствовали, левая рука была при часах, правая при массивном перстне с колумбийским рубином, а вот ноги Цукера оказались обтянутые шерстяными кальсонами. Смутившись поначалу, он начал всем объяснять, что в спешке забыл сменить на костюмные брюки вот эти «тренировочные» штаны».


Что может более возвышать столичного сноба в собственных глазах, чем провинциальность местечкового художника. Но неужели провинциальность, прямолинейный характер, угрюмость, косноязычие, нечинопочитание Горенштейна могли стать причиной бойкота, с горечью описанного Миной Полянской.


Для нового поколения читателей этот вопрос остаётся открытым. Наверно, здесь кроется какая-то страшная конспирологическая тайна, которая не будет выявлена никогда.


Но одно предположение напрашивается само собой: Горенштейн имел очень нелицеприятную для интеллигенции точку зрения на боготворимые ею ценности. И в книге Мины Полянской можно найти тому массу подтверждений.


«Ваша интеллигенция проглотила этот обман, за которым стоит всего-навсего перевёрнутое церковно-приходское словоблудие. Проглотило с жадностью за неимением ничего другого, получив на самом деле антихристианство» – это Фридрих Горенштейн сказал о «Мастере и Маргарите», святыне интеллигенции».


Но как такое можно простить? И хотя это говорилось, по свидетельству Мины Полянской, уже в эмиграции, нет сомнения, что автор реплики не очень-то почитал «священных коров» либерализма, независимо от места своего пребывания. Особенно хлёстко звучит слово «ваша» в комбинации со словом «интеллигенция».


Тяжелейшая судьба Фридриха Горенштейна, его неприкаянное сиротское детство (отец, профессор-экономист, был репрессирован и расстрелян в 37 году, мать умерла в эвакуационном поезде в 41 году), его молодость, проведённая в угольных шахтах Кривого Рога и блужданиях в поисках творческого пристанища по столицам, его изгнание с Высших сценарных курсов – всё это отличная почва для созревания антисоветчика, вернее, добротного «оттепельного» оппозиционера, направляющего свой художественный вектор в сторону заходящего Солнца. Но созрело и расцвело нечто иное…


Не удивительно, что совсем другая судьба постигла романы Эдуарда Лимонова, тоже эмигранта третьей волны, вставшего в резко отрицательную позу по отношению к «либеральному» Западу. Лимонов писал исповедальный action, по стилю близкий к сочинениям Генри Миллера и Чарльза Буковски, поэтому интеллектуальная элита либералов просто не воспринимала его всерьёз, «этакого хулигана». А зря. К тому же его произведения, в силу уникального сочетания поэтичности и хлёсткого натурализма, могли и продолжают претендовать на успех. Другое дело – Горенштейн, тянущий на своей лямке, среди прочих «бурлаков», тяжёлую баржу традиций классической русской литературы.


Нелюбовь к Фридриху Горенштейну со стороны «продвинутой» общественности, по свидетельству Полянской, порой принимала гротескные формы. Так, по воспоминаниям автора, известный режиссёр Леонид Хейфиц, пригласив Горенштейна на свой спектакль в берлинский драматический театр им. Горького, не только оставил его без контрамарки, но и выкрикнул около входа в здание: «Фридрих! Вы плохой человек, и это всем известно».


Кому известно? Легендарным либералам-шестидесятникам?


Некоторым читателям, обладающим вкусом, которым сегодня 30–40 лет, известно только то, что Горенштейн – автор пронзительных романов «Место», «Псалом», «Искупление», ряда великолепных рассказов и пьес. И какое им, право, дело до обстоятельств, заключивших Горенштейна в блокаду.


Тем не менее с поля читательского внимания замечательный художник был откровенно выкорчеван, и возвращать его никто не собирается. И вся эта интеллигентская совесть, ставшая красивым мифом, обернулась вот чем:


«Спустя пять лет, – пишет Мина Полянская, – после смерти Горенштейна 12 января 2007 года по первому каналу русского телевидения в 22 часа 30 минут был показан продолжительный документальный фильм «Елена Соловей. Раба любви», в котором Елена Соловей и в особенности Никита Михалков много говорили о трудностях со сценарием, вспоминали провалившего работу Хамдамова, но ни разу не назвали Горенштейна, спасшего сценарий, хотя имя «спасителя» напрашивалось само собой».


Отметим, что Фридрих Горенштейн являлся фактическим автором сценария этого небезызвестного фильма.


Создание Горенштейном сценария фильма «Солярис» также почему-то не отложилось в памяти Андрея Тарковского:


«Остаётся только добавить, что в изданной книге материалов об Андрее Тарковском («Андрей Тарковский. Архивы, документы, воспоминания» М., 2002) Горенштейн ни разу не упомянут, даже в истории создания фильма «Солярис». Я с надеждой думаю, что Фридрих не читал дневников Тарковского – они могли бы нанести ещё одну рану и без того израненной душе».


Всё, что Горенштейну удалось выпустить в СССР и в РФ – жалкие крупицы, по сравнению с его богатым наследием. Единственная его советская публикация, рассказ «Дом с башенкой» в журнале «Юность» (1964 г.), уже стала в своём роде классикой окружающего нас абсурда. Во времена постперестроечные появления его произведений в напечатанном виде можно сосчитать на пальцах. Он не стал персоналией энциклопедий, хотя его имя должно там занимать одно из самых почётных мест. О нём мало известно как массовому, так и элитарному читателю, хотя его рассказы заслуживают быть включёнными в школьные хрестоматии.


Судьба Фридриха Горенштейна и его сочинений – тема болезненная и очень показательная для нашего времени. Сегодня его книги ещё можно купить в некоторых букинистических магазинах или на книжных развалах за большие деньги; их можно скачать из Интернета, но литературный мир упорно продолжает не замечать наследия выдающегося русского писателя. Будет ли Горенштейн когда-либо оценён по достоинству – неизвестно. Но выход книги Мины Полянской – в каком-то смысле историческое событие. Так как эта работа представляет собой очень редкую в наше время попытку плыть против течения.


А что касается прижизненной и посмертной доли героя этого исследования, её можно объяснить словами самого Фридриха Горенштейна:


«И чем чище и нравственней человек, тем строже с него спрашивает природа, это трагично, но необходимо, ибо лишь благодаря подобной неумолимой жестокости природы к человеческой чистоте чистота эта существует даже в самые варварские времена» (повесть «Зима 53-го года»).



М.Полянская. Берлинские записки о Фридрихе Горенштейне. – СПб.: Деметра, 2011.



Владимир ГУГА

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.