Есенинщина
№ 2011 / 9, 23.02.2015
Под различным соусом есенинщина докатилась и до нас… По мне, так это лучше нынешней гламурной слизи.
Бесспорными лидерами в этом смысле являлись прежде всего Николай Рубцов и Анатолий Передреев.
Невыносимо, как будто под пыткой,
Стонет взлохмаченный вяз у пруда!
Не затворённая на ночь калитка
Ходит со скрипом туда и сюда…
Александр Гусев
Под различным соусом есенинщина докатилась и до нас… По мне, так это лучше нынешней гламурной слизи.
Бесспорными лидерами в этом смысле являлись прежде всего Николай Рубцов и Анатолий Передреев. Далее, в зависимости от вкусовых предпочтений, идут Владимир Дробышев, Анатолий Шавкута, талантливый переводчик Шевченко – Петров (не помню имени), Александр (с неблагозвучной лично для меня фамилией Гусев), Владимир Галкин… Список можно продолжить.
 |
| Красноярск. Памятник национальному пороку – пьянству. Народная молва утверждает, что это памятник Сергею Есенину. |
Рубцова я уже не застал… С Передреевым познакомился незадолго до его смерти, что и уберегло меня от его закидонов. С Дробышевым, к сожалению, тоже покойным, мы дружили, если можно назвать дружбой наши застолья в ЦДЛ и у него дома, на Сретенке. С ним я попадал в ситуации, близкие легендам и мифам о Есенине; он, не раздумывая, мог дать по лицу, если того требовали обстоятельства. Влюблённый в Юрия Кузнецова Дробышев в лучшие свои годы ввалил харчей стихоплёту Сорокину. Петрова, которого можно было убивать уже после второй-третьей рюмки, он, проходя мимо, задел так, что тот оказался под столом в другом конце Пёстрого зала.
Попадало и Дробышеву…
Да… чуть не забыл!.. ещё Боря Авсарагов… которому Дробышев когда-то дал бутылкой по башке… Борю можно было гасить сразу же, как только он появлялся на горизонте.
Все эти ребята умели, что называется, зажигать… Кажется, у Есенина это называлось – первый, второй и третий загиб. Многие уже покойники. Без них и наш Клуб стал мёртвым домом. Нельзя же серьёзно воспринимать нынешние скучные, монотонные сплетни-посиделки с Лёней Сергеевым…
А мне пришлось вырубать в Нижнем буфете… Шавкуту… Я, в отличие от Дробышева, всегда терплю до последнего, пока, как говорится, не плюнут в рожу…
Вечное противоборство характеров и литературных пристрастий создавало в Клубе неповторимую атмосферу. Кто однажды окунулся в эту жизнь, уже не сможет существовать по-другому.
Бывало, придёшь в Клуб без рубля, а выйдешь и сыт, и пьян, и с фонарём под глазом. Недаром говорят, поэт должен быть кулачным бойцом. Легендарный Петя Кошель в критический момент мог сделать розочку… Что поделаешь, данная традиция тянется с незапамятных есенинских времён, но это что!.. Нашему Клубу всегда явно не хватало пушкинско-лермонтовских дуэлей…
С прозаиком и поэтом Владимиром Галкиным, которого я фактически открыл, пришлось намаяться…
Познакомились мы, кажется, в 2000 году.
Ударная волна первой вкатилась в кабинет, когда он впервые распахнул дверь редакции «Московского вестника». Здоровый седой мужик, смахивающий одновременно на Ельцина и адвоката Резника (о чём я ему тут же и намекнул), он предстал как свой в доску. На шутку ответил болезненной гримасой, хотя в чувстве юмора ему не откажешь. Бросил небрежно на стол пухлую папку с тесёмкой и без лишних слов гордо удалился.
Обычно новые рукописи месяцами пылятся, а тут что-то меня толкнуло открыть папку. Второй или даже третий подслеповатый экземпляр мог бы послужить поводом для отказа в рассмотрении рукописи, но было поздно. Досадуя, я начал листать первую же вещь – повесть «Ну, Григорий!..». И не смог оторваться… Мало того, меня стал давить смех (какой там Жванецкий!..). Не заданный, не суетный московский тонкий нутряной юмор с народно-площадным оттенком меня добил уже на второй странице. Кто-то вошёл в редакцию, я стал читать вслух, и мы уже ржали вдвоём. Потом явились сотрудники, и хохот потряс стены… Я не мог больше… отложил папку, и она пошла по рукам…
Я валялся…
Это был успех…
С тех пор проза Галкина выходила едва ли не в каждом номере «Московского вестника», кажется, в течение двух-трёх лет, не помню. Наряду с юмором ей присущ особый московский дух и колорит. Поражало знание Галкиным старых московских закоулков-переулков с их пивными, церквями, соборами и храмами; подкупала его роскошная фантазия и любовь к уходящей Москве, её типажам. Я уже не говорю о трагической галкинской эротике и ненормативной лексике. В те годы я написал: «Заглянет Галкин, иногда скандальный, что не обходит темы генитальной». Генитальный художник – это я о нём.
Все тащились…
Это был пик читабельности «Московского вестника». Журнал хватали на лету, мели прямо из редакции, многие ждали новых вещей Галкина. Но в киоске Союза писателей России негласно запретили продавать журнал. Правда, Володе обещали премию, но не дали. Для того и пообещали, чтоб потом не дать. А Володя, вроде не наивный человек, поверил, как ребёнок. А тут ещё началась зависть тех, кто претендовал на лидерство в прозе, плюс поведение самого Галкина…
Воодушевлённый успехом, он однажды жарким летом зашёл в редакцию и в присутствии главреда, сняв сандалии, стал проветривать мозолистые стопы, наполнив кабинет злостным запахом своего ядовитого пота. Главред косо взглянул на меня (мол, кого ты к нам привёл?..). Я только крякнул, заметив Галкину: «Ты бы ещё штаны снял…» Он, видимо, решил, что ему уже всё позволено. Но скорее всего в такой форме выразил свой протест.
Я был в отпаде…
Союз писателей, эта ось зла, с особым цинизмом не замечает таланты, поклоняясь только бабосам. Всплывают есенинские слова:
Места нет здесь мечтам и химерам, отшумела тех лет пора. Все курьеры, курьеры, курьеры… ……………………………… все в единой графе считаются одинаково – бизнесмен… |
При слове бизнесмен меня бросает в холодный пот. Мне ближе хорошее русское слово – вор. Но скучно жить среди сплошных бескрылых прагматиков, среди ворья…
…В результате Галкин несколько раз бросался с кулаками на одиозных членов аппарата. Кончилось тем (по его словам), что на него однажды навалились амбалы во главе с комендантом и сломали Галкину рёбра.
И последняя капля.
После моего исхода из Союза писателей я, чтоб только не сидеть дома, устроился на работу в одну, загадочную для меня по сей день, газету. И тут я вспомнил о бывших моих авторах «Московского вестника». Дай, думаю, опубликую их в этой газете, тем более её главред был не против таким образом тонизировать своё издание.
Я решил начать с Галкина. Звякнул ему, договорились о встрече. В назначенный день контрольно звоню, а он заявляет: «Не могу… иду гулять с собакой…»
Тут я его послал уже окончательно…
Мне всегда везло на странных. За годы работы в журнале через мои руки их прошло немало… В редакции надо мной посмеивались: «У тебя, Серб, что ни автор – то сумасшедший…»
Гоголеобразный, тихий, молчаливый и одновременно ядовитый Александр Азарян в каждый номер журнала сочинял по моей просьбе убийственную сатиру на литпроцесс. Нас не поддержали. Где сейчас Азарян, когда-то огорошивший меня тем, что он внебрачный сын Евтушенко? Загибается под Калугой?..
А героический мужчина – ускользающий тип Александр (с неприемлемой для меня фамилией Гусев…), сшибающий в ЦДЛ на водку; тоже есенинец, русский вариант Вийона с бомжеватым лицом уголовника-рецидивиста. Он изредка появляется в Нижнем буфете и обречённо, от безысходности или с отчаяния, постоянно нарывается получить в морду… Это он написал:
ТРЕУГОЛЬНИК
В моей каморке – три угла, Три горевых моих собрата. В одном углу стоит метла, В другом совковая лопата.
А в третьем, избранном углу, Царю я сам на раскладушке, И щедро «Примою» дымлю, И крепкий чай тяну из кружки.
В мою каморку в пять шагов Никто из ближних не заходит: Убогий вид её углов На них уныние наводит.
И, право, что им делать здесь, В жилище призрачно-непрочном, Где даже чурки нет присесть, Не говоря уже о прочем!
Когда кляну я жизни мглу И управдома, и зарплату, – Лопата смотрит на метлу, Метла, взъерошась, – на лопату.
И этот странный перегляд Страшнее самых страшных пугал… Возьму полдюжины котят, Лишь получу четвёртый угол! |
Добавить комментарий