Не тот материал
№ 2011 / 44, 23.02.2015
Георгия Куницына ещё при Хрущёве стали готовить к роли партийного начальника в литературе. По замыслу секретарей ЦК КПСС Петра Демичева и Александра Шелепина, он должен был вскоре после «дворцового» переворота 1964 года
Георгия Куницына ещё при Хрущёве стали готовить к роли партийного начальника в литературе. По замыслу секретарей ЦК КПСС Петра Демичева и Александра Шелепина, он должен был вскоре после «дворцового» переворота 1964 года возглавить на Старой площади отдел культуры. Но человек не захотел быть винтиком системы. У него оказался характер. И за это ему при Брежневе выписали «волчий» билет. Как заметил историк советской литературы Алексей Кондратович, партийного руководителя литературой из Куницына не получилось: «не тот материал».
 |
| Георгий КУНИЦЫН |
Георгий Иванович Куницын родился 22 апреля 1922 года в Иркутской области в деревне Куницыно Качугского района. Его отец был охотником. Сам он на хлеб стал зарабатывать чуть ли не с малолетства. Так, в двенадцать лет Куницын всё лето провёл на подсобных работах в одной из партий, которая занималась изысканием железнодорожного пути Тайшет–Лена. Потом он плавал матросом по Лене, Вилюю и Алдану.
В 1938 году Куницын вступил в комсомол и стал преподавать историю в школе рабочей молодёжи в маленьком сибирском городке Киренске. Когда началась война, его призвали в армию и отправили в Черниговское военно-инженерное училище. Позже в дни 40-летия Победы он студентам института им. Гнесиных рассказывал: «Мне повезло. Я попал на фронт только в 1942 году под Сталинград в звании лейтенанта, командира сапёрного взвода минёров-подрывников. Высадились мы в девяноста километрах от штаба фронта Рокоссовского, в Камышине, и трое суток добирались до фронта только ночами. Сталинградская степь, как гладильная доска, ровная, глазу зацепиться не за что, и немецкие самолёты гонялись днём по этой степи за каждым отдельным человеком. Гонялись и думали, что у нас совсем не хватает войск. Наши самолёты не поднимались с ними в бой. А ночью… Как только темнело, так неизвестно откуда брались войска. Сплошные потоки наших войск, танки, артиллерия стягивались к Сталинграду в тишине <…> Меня сначала направили командиром взвода на Дон. Наш батальон минно-подрывной, 126-й, строил там мост. Можете ли вы представить, какой бессмыслицей нам это казалось? Строить мост на глазах у немцев, что мы делали день и ночь. День и ночь! Забиваем ночью сваи, а как только рассвет – немецкие самолёты их все в щепу! Люди гибнут, и всё плывёт по реке разбитое. И снова бьём в этом же месте. Естественно, возникает вопрос: зачем это?! И только потом, когда началось наступление, я узнал, зачем. Это была ложная переправа».
Под Сталинградом Куницын получил своё первое ранение. Потом немецкие пули достали его на Курской дуге. Дважды ему не повезло и на Карпатах. Последнее тяжёлое ранение он получил 30 сентября 1944 года в Чехии в боях на Дуклинском перевале.
После войны Куницын окончил сразу два факультета – исторический и филологический Тамбовского пединститута, но в школу уже не вернулся, занявшись партийной работой. В 1954 году его назначили завотделом пропаганды Тамбовского обкома КПСС. Спустя три года он в качестве поощрения был направлен на учёбу в Академию общественных наук при ЦК КПСС.
В 1961 году Леонид Ильичёв пригласил выпускника Академии, только что защитившего кандидатскую диссертацию «Ленин о классовости и партийности литературы», инструктором в отдел пропаганды и агитации ЦК КПСС по союзным республикам. Куницын показал себя очень работоспособным, а главное – очень дельным сотрудником. Не случайно уже через год он пошёл на повышение, став заведующим сектором кинематографии идеологического отдела ЦК. Как потом выяснилось, лучшего партийного руководителя советским кино у нас ни до, ни после Куницына не было. Андрей Тарковский не зря называл его своим ангелом-хранителем. Это ведь именно Куницын пробил ему финансирование съёмок фильма «Андрей Рублёв».
Многие руководители творческих организаций, которые по долгу службы постоянно пропадали в цековских кабинетах на Старой площади, не раз отмечали высокообразованность Куницына и его тактичность по отношению к художникам. «Георгий Иванович Куницын, – вспоминал заместитель главного редактора журнала «Новый мир» Алексей Кондратович, – лицо по многим причинам любопытное. Первый раз я разговаривал с ним по телефону по поводу какой-то статьи – спорили на нашу вечную тему: маленький человек или положительный герой. Тема, высосанная критиками из пальца, никаких таких маленьких, «приземлённых» и пр. людей мы не искали, просто всегда исходили из старой и прекрасной литературной традиции: каждый человек литературе интересен, а обычный, простой, не знаменитый и уж тем более не ряженый (а сколько их, ряженых, в литературе), – вот такой человек – её настоящий и главный персонаж. Вообще обычная демократическая традиция. Изрядно забытая, конечно, хотя поклонов классикам, революционным демократам у нас отбивали, пожалуй, предостаточно. Поклоны, обязательные в статьях и диссертациях, но только не на практике. Как только практика, – так сразу и «заземлённость», и «маленький человек», и «отсутствие масштабности», и ещё множество напридуманных критико-сочетаний. Вот я и говорил с Куницыным об этом, конечно, не в таких выражениях. Он спорил, внушал мне что-то, но как-то неуверенно и потому неубедительно. Эта неуверенность меня удивила: всё-таки большое начальство – заместитель у Поликарпова, заведующего отделом ЦК» (А.Кондратович. Новомирский дневник. М., 1991).
Это не означало, что Куницын уже тогда был бунтарём. Нет, в годы хрущёвской «оттепели» он ещё оставался человеком системы, в чьи обязанности входило подавление всякого инакомыслия. Не знаю, сознательно или под давлением начальства, но в мае 1963 года его подпись появилась под очень мерзопакостной запиской руководству ЦК КПСС «О непартийном поведении кинорежиссёра М.И. Ромма». Эта записка родилась в ответ на жалобу Николая Грибачёва, Всеволода Кочетова и Анатолия Софронова, которых возмутило выступление Ромма на одной из конференций в Институте истории искусств. В записке говорилось: «Идеологический отдел проверил факты, о которых пишут тт. Грибачёв, Кочетов и Софронов. Выступление М.Ромма носило откровенно тенденциозный, националистический характер. Борьба партии против космополитизма и безыдейности во времена культа личности была представлена им как сплошная цепь ошибок и преступлений против евреев. М.Ромм обвинил тт. Грибачёва, Кочетова и Софронова в антисемитизме, в травле еврейской интеллигенции. Он утверждал, что они ведут непартийную линию, линию, которая резко противоречит установкам нашей партии, насаждают и разжигают антисемитизм. В выступлении М.Ромма содержались недопустимые оскорбительные выпады по адресу тт. Грибачёва, Кочетова и Софронова. Писатели, избранные в высшие органы партии, были им названы «компанией хулиганов», «бандой», разжигающей «костёр на террасе нашего дома». Закончилась его речь призывом: «Дать по рукам… этим господам! <…> Особо следует отметить, что речь М.Ромма в Институте истории искусств до сих пор в определённых кругах интеллигенции вызывает нездоровый интерес, её стенограмма распространяется в списках и серьёзно затрудняет процесс консолидации сил творческих кадров киноискусства. Считаем, что выступление члена партии т. Ромма на конференции в Институте истории искусств является политически ошибочным, направленным на разжигание групповщины и взаимного недоверия в рядах работников литературы и искусства».
Кроме Куницына, эту позорную записку подписали также заместители заведующего идеологическим отделом ЦК В.Снастин и зав. сектором Ф.Ермаш.
Насколько я знаю, впоследствии Куницын Ромма чуть ли не боготворил и оценивал его как очень большого художника. Возможно, если б Куницын не лавировал и не ставил бы против своей совести подписи под сомнительными бумагами, он долго б в партаппарате не удержался.
По слухам, Куницын считался одним из любимчиков заведующего отделом культуры ЦК Дмитрия Поликарпова. В начале 1965 года он сделал его своим заместителем и потом часто поручал ему самые деликатные вопросы. Куницын один из немногих сотрудников ЦК, кто смог установить нормальные и отчасти даже доверительные отношения с Александром Твардовским. Кондратович вспоминал: «Куницын, крупный, высокий, лысеющий, с остатками вихров в разные стороны, судя по всему, порывистый, темпераментный, был совсем неагрессивен в этих эпизодах. И это мне понравилось. И начальственного всезнающего тона у него не было. Тоже хорошо… Эмилия [сотрудник Главлита Проскурина. – В.О.] мне рассказала однажды, что в дачном цековском посёлке Куницын как-то сплясал в трусах на столе. Я поверил в это сразу и понял, что он – белая ворона и в начальниках долго не проходит. Плясать на столе – за это, наверно, грузчика из ЦК уволят, а уж зам. зав. отделом… Я рассказал А.Т. [Твардовскому. – В.О.] об этом ухарстве Куницына, он долго хохотал, и потом, лишь скажут что-нибудь о нём, сразу вспоминает: «Так он же плясал на столе!..».
Поликарпов не раз пытался выдвинуть своего заместителя на повышение. Одно время у него был план сделать Куницына первым заместителем министра культуры СССР. Но Куницын работать под началом женщины, да ещё такой, как Фурцева, желания не изъявил. Потом возникла идея перебросить Куницына в Ленинград, избрать его секретарём обкома КПСС по идеологии, с тем прицелом, чтобы через годик вернуть его в Москву на пост уже заведующего отделом ЦК. Но Поликарпов осуществить свои планы не успел. Почти весь 1965-й год он провалялся в больницах.
Умирая, Поликарпов предложил секретарю ЦК Петру Демичеву на его место утвердить Куницына. С этой идеей Демичев потом отправился к Брежневу. Но у генсека возникли сомнения. Он не был уверен в том, что за Куницыным не стоял его соперник Шелепин. В итоге завотделом назначили совсем другого человека – Василия Шауро.
Шауро сразу дал понять, что не в восторге от стиля работы Куницына. Он, вспоминал Куницын, «довольно быстро изыскал мой уязвимый пункт. Он предъявил мне обвинение в том, что, находясь в решающем звене воздействия на кинематограф, я не только сам лично добился финансирования съёмок фильма «Андрей Рублёв», но и (в присутствии Шауро) одобрил это, с его точки зрения, «вредное» произведение, причём – на обсуждении в ЦК. Уже вскоре после этого мой шеф начал свои действия по избавлению от меня. Но как? Он с комплиментами выдвинул меня на должность председателя Комитета кинематографии. Поначалу ничего не подозревая, я дал согласие перейти на это коварное повышение. Шауро тут же взялся диктовать мне проект постановления ЦК о кинематографе. Цель Шауро, конечно, была далеко не просто в том, чтобы одеть в различные ярлыки А.Романова (который объективно был лучшим из всех наших киношных министров), а в первую очередь в том, чтобы провести через решения ЦК КПСС вот такую формулу: «В советской кинематографии возникла многочисленная группа режиссёров и сценаристов, в сущности, совершающая идеологическую диверсию против партии»… Я был просто-таки ошеломлён этим поворотом «высшей» политики. Пытался переубеждать. Пошёл даже к М.Суслову. Но Суслов по всем правилам иезуитизма сказал: «Не надо в постановлении называть фамилий».
Своим отказом визировать подготовленный Шауро проект Куницын подписал себе приговор. В партаппарате ему уже больше ничего не светило. Но поскольку он входил в номенклатуру ЦК, по неписанным правилам ему должны были найти равноценную должность в другом месте. Суслов поручил трудоустройством Куницына заняться главному редактору «Правды» Зимянину. Так опальный партфункционер оказался в кресле редактора отдела литературы и искусства – члена редколлегии главной газеты страны. Либералы увидели в этом назначении добрый знак. «Смена Абалкина Куницыным, – писал в своём дневнике Твардовский, – обнадёживающие вести».
На новом месте Куницын всё сделал, чтобы искупить прежние грехи. Он «тиснул» чью-то статью с критикой очередной бездарной пьесы влиятельного Анатолия Софронова. Потом позволил какому-то другому автору лягнуть Всеволода Кочетова. Но поскользнулся Куницын не на этих литературных генералах, а на Л.Карпинском и Ф.Бурлацком, которые в 1967 году принесли ему статью в поддержку художественной и идейной альтернативы. Ему-то эта статья понравилась, но Зимянин ставить её в номер отказался, поэтому появилась она не в «Правде», а в «Комсомолке». Наверху материал Карпинского и Бурлацкого вызвал большое неудовольствие. Суслов дал команду обоих авторов из «Правды» выгнать. Официально оформить это решение должна была редколлегия «Правды». Все, естественно, проголосовали «за». Против выступил один Куницын. Да ещё поэт Юрий Воронов воздержался.
Эту смелость Куницыну потом припомнили на защите докторской диссертации в Институте мировой литературы. 16 мая 1968 года его провалили. Как потом выяснилось, команда исходила от руководителей отдела культуры ЦК Шауро и Мелентьева.
Понятно, что в «Правде» Куницын долго не задержался. Но теперь равноценную должность ему уже никто не подыскивал. Его с трудом взяли в Институт истории искусств.
После вынужденного ухода из «Правды» Куницын зачастил в «Новый мир». Кондратович вспоминал: «Он приносил мне свои статьи – сумбурные, но с неожиданно смелыми выпадами. Я с большим любопытством посматривал на него и слушал… А говорил он об интересных вещах. Только две истории, рассказанные Г.И. Куницыным. В Москве, на Петровском подворье, там, где сейчас располагается Музей русского прикладного искусства, регулярно под маркой Общества по охране памятников старины собираются молодые неославянофилы… <…> По их концепции, русский национальный дух особенно полно проявился в Достоевском, в его речи на открытии памятника Пушкину в Москве. Это была кульминация, высшая точка. А дальше – спад. Увлечение символизмом, упадок влияния почвеннических взглядов и вторжение Запада. Прежде всего в виде марксизма. Ленин со своими явно прозападными (марксистскими) взглядами нанёс большой урон русскому национальному самосознанию. От него, как говорится, все нынешние блохи. Сталин попытался воспрепятствовать усилению чуждого русскому духу западного демократизма, но, к сожалению, не смог до конца довести эту полезную работу. Вон он ведь как! <…> Я ещё не раз слышал потом о заседаниях на Петровском подворье, пока его, году в 69-м, всё же не прикрыли. Всё, конечно, обошлось… Охотнорядские взгляды и замашки никогда не вредили государству и часто в прошлом были поощряемы. А вторая история тоже любопытна.
– Мы в отделе, – сказал Куницын, – поинтересовались составом министерств культуры, соответствующих отделов в областях. И только в Грузии министр культуры – композитор, и талантливый, – Тактакишвили. Всюду – люди, не имеющие никакого отношения к искусству».
Доктором наук Куницын стал лишь со второй попытки. В 1971 году он защитил диссертацию по философии «Искусство и политика».
Оставшись без высоких постов, Куницын в своих публичных выступлениях начал позволять себе, как считали партработники, много лишнего. Неудивительно, что его очень скоро попытались застращать выговорами. Секретарь Московской писательской организации Александр Ольшанский вспоминал: «Партком рассматривает дело Георгия Ивановича Куницына, который позволил себе на лекциях и встречах с читателями явно антипартийные высказывания. Пикантность ситуации состояла в том, что он был когда-то заместителем заведующего отделом культуры ЦК КПСС. Выступал он всегда ярко и доказательно, все мы заслушивались его речами. Дружил он с поэтом Николаем Глазковым, мягко говоря, с малосоветским поэтом, собирал после его смерти многочисленные стихотворные миниатюры типа «Люблю грозу в начале мая, когда идёт физкультпарад, и молча на трибунах намокает правительственный аппарат». Все знали, как Куницына принимали в Союз писателей. Шло голосование в приёмной комиссии. Члены комиссии подходили к нему и уверяли, что они проголосавли за него. Когда же вскрыли урну, то ни одного голоса не было «за» – не любили писатели партийных работников. А Георгий Иванович и фотографа пригласил, и банкет в ресторане «Прага» заказал. «Ну что, иуды, давайте на память сфотографируемся, сядем в автобус, он стоит возле ЦДЛ, и обмоем предательство как следует в «Праге», – предложил обиженный, но неунывающий Куницын».
В чёрном теле Куницына продолжали держать даже в перестройку. 26 февраля 1988 года опубликовал в «Литературной России» шумную спорную статью о русском национальном романе «Пришло ли времечко?». В начале статьи критик утверждал: «Национальный роман – духовное удвоение судеб своего народа. А судьбы у нас сверхсложные. Доросли ли мы до объективно честного разговора об этом? Рассуждать о романе, вобравшем в себя эпос, – это ведь исповедовать и пророчествовать, обе эти способности без длительной их тренировки у нас поослабли».
Куницын во весь голос чуть ли не первым поставил в своей статье такую замалчивавшуюся проблему, как геноцид против русского крестьянства, который русский эпос осмелился отразить лишь этаким пунктиром, и утверждение в современной русской литературе нового типа – холопа и барства («личина правды пришла вместо правды»).
Вывод критика таков: «Надо избавиться от океана премированной литературы». Надо ли говорить, что после публикации статьи Куницына у редактора газеты Михаила Колосова резко обострились отношения с Юрием Бондаревым. Конфликт закончился тем, что Колосов был безжалостно из газеты удалён.
В последние годы жизни Куницын преподавал в Литературном институте. Однажды к нему на лекции заглянул ректор Сергей Есин. 15 октября 1992 года Есин отметил в своём дневнике: «Слушал Куницына – интересно, но 5-й курс на него не ходит. Рассказывал о вере и религиозном сознании. Перекрутился он, конечно, быстровато. Ещё немножко он стесняется громить коммунистов, но инерция слова к этому его подводит».
Умер Куницын 6 октября 1996 года в подмосковном Переделкине. Похоронили его через три дня. Ректор Литинститута Сергей Есин 9 октября записал в своём дневнике: «К двенадцати часам ходил на гражданскую панихиду в Дом литераторов. Пока шёл, вспоминал, как несколько лет назад шёл почти тем же путём в Гнесинку к Георгию Ивановичу на юбилей. Было много народу, стояла жара, и всё ещё, казалось, выправится. Выступал я вторым после Гусева, прекрасно сказавшего о Георгии Ивановиче. Утром по просьбе Володи Куницына я написал статью о покойном для «Завтра», так что тезисы у меня были. После меня говорили Элем Климов, один из главнейших демократов начала перестройки, Ваншенкин, Марлен Хуциев, Володя Костров. Очень хорошо говорил старший Михайлов, который представлял, наверное, в этом же зале с подробностями и себя. Впрочем, через этот зал пройдут многие из нас. Только как замечание: мне показалось, что Климов в своей речи намекал, его опять кто-то угнетает. О, как сладко нашей интеллигенции жить под чьей-либо пятой».
Позже сын Куницына – Владимир опубликовал в «Литературной России» письма отца «архитектору перестройки» А.Н. Яковлеву, представляющие главного борца за демократию совершенно в другом виде (как яростного сторонника «Железного Шурика», то бишь Шелепина, защитника журнала «Молодой гвардии», душителя чешской свободы в 1968 году и чуть ли не антисемита, враз перекрасившегося после полной победы в партийном руководстве линии Суслова).
Вячеслав ОГРЫЗКО
Только сейчас узнала об этом замечательном человеке. Так это же великий гений был, оказывается.
Вот кто достоин книги в ЖЗЛ!
Одного только я не пойму: а что плохого было в том, что Куницын подписал записку против Ромма? Разве Ромм не был одним из яростных врагов русского национального возрождения в советские годы?
Это же очевидно…