Семанов цеплял конкретностью

№ 2011 / 49, 23.02.2015

Фамилию Се­ма­нов я уз­нал ещё в дет­ст­ве, как, ду­маю, и мно­гие мои ро­вес­ни­ки, сыз­ма­ла ув­ле­кав­ши­е­ся рус­ской ис­то­ри­ей, чи­тая его «жэ­зэ­э­лов­ские» би­о­гра­фии Ма­ка­ро­ва и Бру­си­ло­ва.

Фамилию Семанов я узнал ещё в детстве, как, думаю, и многие мои ровесники, сызмала увлекавшиеся русской историей, читая его «жэзээловские» биографии Макарова и Брусилова. Затем, уже студентом, благодаря занятиям в семинаре А.Г. Кузьмина, я стал открывать для себя выдающуюся роль Сергея Николаевича в русском национальном движении.

Сергей СЕМАНОВ

Впервые воочию я увидел его то ли в 1988, то ли в 1989 году в доме Телешева (Московское отделение общества охраны памятников) на лекции известного Е.С. Евсеева. Личное знакомство состоялось весной 1991 года, когда я, в качестве корреспондента газеты «Голос Родины», впервые вошёл в увешанную старинным оружием и портретами квартиру на Большой Дорогомиловской, чтобы взять у её хозяина интервью (которое так и не появилось тогда в печати, каюсь, по моей вине) по поводу недавно вышедшего первого варианта его книги о Махно. То есть было Семанову тогда 57 лет, и, помню, он поразил меня своей кипучей живостью и энергией. Потом, через много лет (в 2006 г.), произошла мимолётная встреча на юбилейном вечере «Нашего современника». И только с декабря 2009 года у нас с С.Н. завязались близкие отношения.

Я всегда уважал Семанова, но в пору моей молодости он не был властителем моих дум, меня привлекали более «теоретические», «концептуальные» лидеры русской партии, особенно, конечно, В.В. Кожинов. Мышление С.Н. мне казалось слишком конкретным, слишком эмпирическим… Но с течением времени я вдруг открыл для себя, что семановская «конкретность» даёт гораздо больше для понимания прошлого и настоящего, чем кожиновская «теоретичность», обернувшаяся схематичностью, не поспевающей за духом времени. Вся эта евразийская историософия, пламенным адептом которой выступал Вадим Валерьянович, сделалась в какой-то момент не просто несвоевременной, но и прямо вредной для русских. В то же время семановское здравомыслие, чуткость к «здесь и сейчас» привели живого классика национал-сталинизма к признанию необходимости русской национал-демократии. Впрочем, Семанов всегда был прежде всего русским националистом, в отличие от многих патентованных национал-антикоммунистов, для которых, как выяснилось, государство как таковое гораздо важнее русского народа.

К 2004 году я окончательно преодолел «евразийские» и прочие ордынские соблазны, и вот в этой точке наши пути пересеклись. Благодаря Алексею Кожевникову, работавшему в ту пору в «Нашем современнике», я напечатал в этом журнале несколько статей по истории русского национализма начала XX века. Алексей неоднократно передавал мне благожелательные отзывы С.Н. (члена редколлегии «НС») об этих моих работах, именно тогда «старик Державин» меня и приметил. Потом следил за моей деятельностью в «Москве» (в частности, мне говорили, что он очень доволен круглым столом «Россия: национальное государство или империя?»). Наконец, когда я ненадолго стал главредом, то ли Кожевников, то ли Александр Самоваров (а может, оба сразу) сообщили мне, что Семанов хотел бы со мной пообщаться. Поговорили по телефону, С.Н. выразил полное единомыслие с моим идеологическим курсом, посочувствовал по поводу того, что приходится много общаться с писательской братией (филиппики в её адрес – постоянная и, видимо, лично выстраданная тема его разговоров со мной, «как историка с историком»), посоветовал поменьше печатать «этих графоманов», а налегать на публицистику – «только это сейчас важно» – и, в заключение беседы, позвал в гости.

Очевидно, что у С.Н. на меня «были планы»: он хотел сотрудничать с «Москвой», где его не слишком до того жаловали, а тут во главе журнала оказался единомышленник. Но к тому времени, когда я, наконец, выбрался на Большую Дорогомиловскую, слишком многое изменилось – из журнала мне пришлось уходить. Это было уже предрешено, но не было объявлено и держалось в секрете до января 2010-го, а к Семанову я пришёл, как сказано выше, в декабре 2009-го. Я вручил ему мою только что изданную книжку «Пришествие нации?», он мне – несколько своих неопубликованных статей. Было совестно внушать ему напрасные надежды, и я откровенно поведал истинное положение дел. Никогда не забуду той моральной поддержки, которую С.Н. (бывавший в моей шкуре неоднократно) мне в тот момент оказал, это было очень важно для меня. Потом он звонил по поводу моей книги, хвалил её, надеюсь, не только из желания пролить бальзам на мои раны.

Сделавшись научным редактором «Вопросов национализма», я тут же предложил ввести Семанова в наш редсовет. Мне казалось важным, чтобы у нового журнала сохранялась связь со старшим поколением «русистов», несмотря на то, что большинство из них нас отвергли и прокляли. С.Н. согласился на наше приглашение, не думая ни минуты. Он с нетерпением ждал каждого нового номера, читал журнал от корки до корки и немедленно делился своими (в основном позитивными) впечатлениями; опубликовал в журнале статью о Манежке с говорящим названием «Первая русская революция» (№ 5) и фрагменты своего обширного дневника (№ 3), который он вёл начиная с 1965 года.

Думая о месте Семанова в русской истории и культуре, нельзя не коснуться драмы его нереализованности. Не сомневаюсь, что большинство его книг будет пользоваться читательской любовью и дальше, но всё же по ним невозможно оценить подлинный масштаб личности их автора. Нельзя сказать, чтобы он воплотился в своих писаниях полностью, ибо он был по преимуществу практиком, и его трагедия состояла в том, что слом его блистательной карьеры в начале 80-х не дал ему раскрыться в полной мере как деятелю.

Позднее Семанов уже не смог восстановить утраченных позиций, в 80-х–90-х годах он оставался среди «патриотов» на вторых-третьих ролях, вряд ли по своей вине. А между тем, не использовать его незаурядные организаторские способности, его богатейший редакторский опыт, его политическое чутьё и темперамент было поистине преступлением. Несомненно, он мог бы делать общественно-политический журнал или газету очень высокого уровня – как раз то, чего «патриотам» 80-х–90-х так остро не хватало. Да, потом появился прохановский «День», но он повёл русское движение по ложной евразийской дороге. В гипотетическом семановском издании такого бы произойти не могло.

Но не сомневаюсь, что историки и все неравнодушные к истории люди скоро оценят Семанова как автора замечательного дневника, который, когда он будет опубликован полностью, неминуемо обретёт статус первостепенного исторического источника по второй половине прошлого столетия, подобно дневнику А.В. Никитенко – по веку позапрошлому.

А мне очень не хватает его звонков («Серёжа, ну, как дела?»); визитов в квартиру, увешанную старинным оружием и портретами; советов, на которые он так был щедр, дружеской критики.

Сергей СЕРГЕЕВ