Мой поэт
№ 2012 / 24, 23.02.2015
17 ноября по телефону звонит Кузнецов:
– Что делаешь?
– Пишу статью и дошёл до Пушкина…
– Ну и зря. В 1921 году вымели всех дворян
Из записок скульптора и читателя
1985, ноябрь
17 ноября по телефону звонит Кузнецов:
– Что делаешь?
– Пишу статью и дошёл до Пушкина…
– Ну и зря. В 1921 году вымели всех дворян, и вместе с выметенной дворянской культурой кончился и Пушкин. Пушкин, конечно, гений, это непоколебимо ясно, поэзия ведь не умирает, как никогда не погибает и народ, но он остался в сложном закате дворянской культуры XIX века, и, заметь, с XIX века не было сказано ни одного нового слова о Пушкине. Пушкин – это наше прошлое, он как поэт античного типа принадлежит русской античности, в нём мало и христианского, если на то пошло, он как бы вылитый античный монолит. И он отнюдь не был пророком. А если и был, то что же напророчил? Движение катастрофических событий и сама революция произошли не по Пушкину, не по ведущему внутреннему устремлению этого человека, поэтому его отдельные попытки пророчествовать оказались несостоятельными. Нет-нет, поэта пушкинского типа больше не будет. Это личность именно поэтическая, а не социальная. Вот так, дорогой мой.
Мы, русские, ещё не выработали нового цвета культуры, сравнимого с Пушкиным, а пока быдло, говоря по-польски, или мужичьё, творит, так сказать, что попало, ибо ведь нужно как-то утвердиться перед громадным океаном неизвестности.
Зайдя через некоторое время в мастерскую и найдя на столе записанный с его слов текст, приписывает своей рукой: «Революцию напророчил пушкинский «пророк» своим змеиным глаголом. (Ю.К.)».
Декабрь 1985
Кузнецов, будучи в сильном подпитии, полузакрыв глаза, сидит за столом и, как бы пересиливая себя, не всегда впопад говорит:
– …Да, уровень вершин – почти оксюморонное, плохое словосочетание. Уровень есть у плоскости: у-ровень… то есть ровно. «Уровень Шекспира» звучит как нелепость… как цветаевское «бездна пролегла», то есть без дна… но вертикаль же не может пролегать… То, что декабристов повесили, даже школьник знает. Ну повесили. И всё?.. Философы так и не договорились – есть время или нет… придурки полагают, что есть только настоящее. «Дон Кихот» – нигилистический роман, положение спасает Санчо Панса. Хвалят пародию на рыцарский роман, а мне на что пародии?.. Мне оригинал подавай… Всё в этом мире приходится восстанавливать… Но ведь этого мало. Надо двигать! «Цыганская венгерка» – апология распада без начала и конца с преобладанием женской стихии, омутной, как сама жизнь… моя пташечка… с голубыми ты глазами, моя душечка… всё это для несчастных падших женщин – расслабление и распад…
 |
| Пётр ЧУСОВИТИН. Маска поэта Ю.КУЗНЕЦОВА, 1984 |
У Рубцова всё-таки чувствуется подлинная обречённость. Это уже кое-что… А кое-что – это всё. Притом он очень целомудренен, себя не выпячивает. Только не надо касаться непонятных законов… «путь без веры гонимых к югу журавлей» – здесь он как плохой студент. У Рубцова главный завет: «Россия, Русь, храни себя, храни». Почему такая энергия? По словам всё облачно… Россия – Русь… если судить отрешённо филологически, надо сократить, но сила афористического заклинания «Спаси и сохрани!» такова, отлитая формула действует настолько безотказно, что вся проза пошла под этим знаком. Но я ещё в институте скептически относился к Рубцову. То, что он пишет, слышали все, он только схватил глубже других… А в наше время это невозможно.
Я уже не могу быть вторым. Это для меня слишком сложно. Нету же никого. Если я не скажу, то кто же скажет? Мне говорили: Пастернак – самый культурный последний поэт. А что толку, если его шибко культурное знание ничем себя не обнаруживает. Сумел ли он выразить своё знание в русском слове? Он знал всё как человек, но не как поэт. Фет тоже перекладывал идеи Шопенгауэра, но складывались рассудочно-мёртвые стихи. Пастернак больше делал умное лицо.
Тот же Рубцов, может, что-то и не знал, но чувствовал Тютчева, чувствовал Россию, чувствовал Богом данным чувством и этим отличался от растений и столбов телеграфных… Ну кто-то что-то знал, и что? Он, может, и знал как информацию. Еврей Экклезиаст, полагавший, что всякое знание умножает скорбь, перепутал знание с информацией, опустошающей человека. Знание же не тягостно, а радостно и благостно.
Крупный талант не попал в тюрьму. Корниловское «Я помню тот Ванинский порт…» – не Франсуа Вийон. Меня посади – рассвирепевший Кузнецов такое понапишет… Нет, поэта нельзя сажать – он отомстит. Вот Франсуа Вийон… У Мандельштама «Где вы четверо славных ребят из железных ворот ГПУ» – поразительные по расхристанности строчки… У Межирова трёхплановая речь, он пишет сразу для одного, для другого и для третьего: в рубцовском стихотворении «Потонула во тьме незнакомая пристань…» он усмотрел «гонимый народ» и, следуя своей привычке писать трёхслойные стихи с тайным тройным смыслом, говорит: «Ну почему вы, по примеру Рубцова, никогда ничего не напишете о гонимом еврейском народе?..»
В русской литературе есть деклассированный пласт полукультуры, например, «Колымские рассказы» русского писателя Шаламова, – они намного сильнее Солженицына. Но народа он, увы, не увидел. Ведь там с ним сидели и крестьяне, однако он их не заметил. Один плач по интеллигенции. Следует по-настоящему рассмотреть тему «Есенин и блатной мир» – не зря блатные любят Есенина. Но низовой пласт любит Есенина выборочно. Ему нравится нытьё, а отребью – смрад, мразь, грязь… Блатные песни, дескать, вас пугают, а нам не страшно… Знают и помнят: «Пей со мною, паршивая сука», но без последней строки, где присутствует катарсис: «Дорогая, я плачу. Прости, прости». Вот где и распад, и стремление к его преодолению…
Чувство Родины у них искажено, но любовь к матери у блатных не отнимешь. «Седьмой» – да, это было в 1965 году в Краснодаре. Да и вообще бывает. Он потом повесился. Изнасилование матери – ну и что? Эдипов комплекс – русский вариант. Но есть и возмездие, и катарсис. Мне блатные песни в детстве дали чувство родины. Теперь пошла литературщина в пошлом изложении.
…Помню, в 9-м классе залепил одному блатному прямо в лоб початком кукурузы. Как он меня не тронул?.. Верно, помогла репутация блаженного… Судьба меня хранила. Сейчас, наверно, женился и работает, если не спился. У Вознесенского тоже деклассированная интонация и манера чтения. Блатным языком мы стали говорить после войны. Ведь миллионы людей сидели за колючей проволокой – от этого никуда не денешься.
Разговоры Гёте с Эккерманом: старику лень писать, он наговаривает… Лукавство гения. Вообще, народные легенды о Фаусте выше, чем «Фауст» Гёте, «уснувшего брата»…
Меня будут знать, но я никогда не буду популярен. И Пушкин тоже не популярен. Только Некрасов, да Кольцов, да Суриков, да Никитин… У арии Ленского – литературное происхождение, поэтому во время её исполнения человек спит. В частушках же, даже матерных, слышится духовное здоровье.
В русском языке есть ощущение предметности, предметное мышление. Гегеля, как Киреевский ни старался, нельзя перевести на русский без иностранных слов. Это был бы не перевод, а вариант. Немцы же предпочитают абстрактное мышление. Что такое «уявление»? Отдаёт пустотой, шорохом бумаги. Три раза тьма, но в новом содержании. (Русский узел. С. 85)
 |
| Пётр ЧУСОВИТИН (слева) на отпевании Ю.КУЗНЕЦОВА в храме «Большое Вознесение». |
Бедный словарь? Возможно. Но есть наглядность. Учёный муж выпишет словарь Кузнецова, произведёт подсчёты частотности, но это ничего ему не даст. В моей поэзии присутствует не словарное, а смысловое богатство. Да, кое где, может быть, есть инерция символов, возможно, их некоторая навязчивость, но нет никаких следов выпивки ни в «Ни рано, ни поздно», ни в других сборниках.
В «Споре о древних и новых» схлестнулись разные эстетики…
Но Чаадаев и Толстой более серьёзно, чем Буало, критиковали Гомера. Подумаешь, какое важное дело: «двенадцать лет народы рубили друг друга из-за женщины»… Не надо путать повод и причину… Вообще, от античности осталось много чепухи… просто её не переводят и не печатают.
Напишу о Скобелеве, будете восторгаться. Его изображают завоевателем, но он был покорителем не столько земель, сколько сердец. Текинцы жили грабежом, они стали грабить племена, вошедшие в состав России. Скобелев со свитой скачет к Асхабаду, съезжается с текинцами, а те никогда не лгут. Дикари, по утверждению Руссо, простодушны. Ах так? Тогда я доверюсь вашему слову, едем в Асхабад. Так Скобелев, проницательный военный психолог, стал кумиром навсегда. Этика есть даже у уголовников, есть то, что нельзя. Песнь о Скобелеве – закрытая тема, хотя военные его чтят как представителя суворовской школы. За армией стоит народ, офицер должен знать душу солдата, а значит, душу народа. Скобелева (Ак-пашу, белого генерала) и турки уважали. Манштейн – раздутая величина (Клюге и Гудериан – другое дело)… А Будённый уже превращал армию в стадо.
В 1969 году я был на Мамаевом кургане, с которого русские парни видели Волгу. Монумент Яшки Белопольского с Вучетичем если и занял моё воображение, то образом разрушения, где не только изваянные тела, но сам бетон и камень разлагаются. Но мы не разложение должны запечатлевать, а вечную память.
Что такое литературное творчество? Поясню на Гоголе. Произведение – это сфера, в которой всякая затрагиваемая точка (слово) воздействует решительно на всю сферу. Слуга: «Верёвочка? И верёвочку сюда!» – но здесь не только верёвочка, не только скаредность, как колесо брички – не только колесо, но – объём! Огромный объём! Гоголь – мастер на словечки. Вот кто обладал чутьём слова, даже магией слова. Иностранный термин в поэзии означает только то, что означает. Говорю молодым: «Зачем вы употребляете все эти штепсели и синхрофазотроны?» «Ах, вы голые карлы протекции» я заменил на «ах, вы голые карлы обмана», хотя это слово у меня и расхожее, но сразу появился объём! Я создавал объём. В русских словах есть объём. Да и чутьё надо иметь. Прямой смысл нужен в статье. А в русском литературном творчестве – объём, простор, воздух, полёт, свободный жест. Лермонтовская «Тамань» – анекдот, несостоявшийся флирт, но и кое-что ещё. Бессмертие ситуации, воплощённое силой слов. В реализме слово всегда чему-то подчинено, а здесь слово само по себе играет. «Не дай мне бог сойти с ума», «Редеет облаков летучая гряда» или «Выхожу один я на дорогу» – слово ничему не подчинено, оно как целый мир. Возьми у Фета: «В те баснословные года/ Я знал её ещё тогда…» Каково?
В моих «Похождениях Чистякова» много иностранных слов, но они ложатся, давая призрачную глубину. Поэт должен уметь сохранять слух на звучащее слово: Несказанное, синее, нежное…
Начадили кругом, накопытили/ И пропали под дьявольский свист… как обры…
Цветаева (Эфрониха) – сексопатологическая баба… Хазары истолковывают русскую поэзию так, будто все русские поэты были нерусские, но это враньё. Банки с русской кровью, откаченные немцами в России во время войны и затем захваченные американцами в Германии, ушли в Америку… Русская и немецкая, как, впрочем, и татарская, кровь между собой совместимы, но с еврейской – нет. В смешении русских с армянами, как и со среднеазиатами, тоже, в общем и целом, ничего примечательного почти не было, хотя связи и давние. Тютчев – тутче – дуче… Быть русским очень трудно, ибо оно было очень широкое, а сейчас пошло узкое. Последним широко русским поэтом был Есенин, потом пошло мельчиться…
1997
2 февраля 1997, воскресенье. У меня в мастерской:
– Юра, а когда у тебя мать умерла?
– 18 января.
– Отчего? Она старая?
– От ветхости. Она у меня с 1912 года. У неё два месяца назад был инсульт, и после него она уже не смогла оправиться. Перестала всех узнавать… Прожила 84 года и 4 месяца. Я выпил на поминках и с тех пор запил…
На троллейбусной остановке:
– Ты быстро стихи пишешь?
– Быстро. В течение дня. Бывает, что часа за два или за весь день – вычёркиваю, меняю, но быстро. Черновики уничтожаю, чтобы потом не лазили. «Какое ваше дело?» – Важен результат. Видишь ли, стихотворение должно быть сгустком энергии, и поэтому его надо писать на одном дыхании.
– Но поэму же не напишешь за день.
– Поэма – другое дело…
– Какие, право, у поэтов коротенькие кишочки, как быстро они «переваривают» свои впечатления! Ну совсем словно певчие птички. Не успеют поклевать – и через минуту-другую готов уж и «результат». Мне бы такой быстрый «обмен веществ»…
26 марта 1997, среда. 18.50.
Кузнецов говорит:
– Грядущее третье тысячелетие будет моим… Ты знаешь, у русских поэтов есть традиция создавать себе «памятники». Тредиаковский, Державин, Жуковский, Пушкин обращались к теме «памятника» Горация…
Возможно, ты не обратил на это внимания, но посвящённое тебе стихотворение «Здравица памяти» есть по существу тоже вариант «памятника». Я ушёл в нём от самовосхваления, но сразу обратился к отрицанию и: «Во здравье мёртвых, а верней, незримых» – пошло уже миросозерцание. «Искусство было» – с этим можно спорить или соглашаться, но это вздох, просто вздох… «В беспамятстве гордыни» – гордыня ничего не помнит и не хочет знать, кроме себя. «Я памятник себе воздвиг из бездны/ Как звёздный дух» – это реплика на «выше александрийского столпа». Но всё-таки у Пушкина материальное сравнение. А что такое дух или бездна? Тьфу и больше ничего, т.е. ничего материального. Это целиком памятник из слов. «Назвав ей имя храброе моё» – меня же зовут Георгий. На кургане каменная баба – да, я и там побывал. А «частью на тот свет подался» – это по-другому сказанное «весь я не умру»…
(…) Я читал своим студентам лекцию на тему «Стыд и совесть в поэзии Пушкина» и в числе прочего утверждал, что ценность этих обеих дефиниций перекрывается у него самодовлеющей красотою русского слова… которая и делает его творчество цельным. Зря ты в своём псевдоинтервью (в «Правде» от 5 марта 1997. – П.Ч.) решился оперировать понятием нравственного. И на что тебе ум, ведь ты весь в осязательном…
(…) Итак, ты уезжаешь в Екатеринбург… Будь там осторожен. Ты прямой, в людях не разбираешься. Если не хочешь, чтобы у тебя возникли лишние трудности, запомни: молчать, молчать и молчать. Это очень поможет. Иначе съедят. Там скрываются враги, которых ты не знаешь. Тем они и опасны. Если спросят, почему ты так неопределённо говоришь, отвечай, что неопределённость твоих ответов вызвана неопределённостью вопросов. Не пей с незнакомцами.
Знай: провинция нестерпимо спесива…
1999
12 августа 1999, четверг.
Кузнецов приходит подстричься.
– Пьёшь?
– Нет, всё – бросил. Теперь не буду пить до самого 60-летия. Допился до глюков. И постоянно слышатся голоса: «Сволочь, сволочь, сволочь! Сука, сука, сука! Тварь, тварь, тварь!» – и всё это голосом Батимы… Вызывают на спор. Но я-то уже учёный. В прения с ними не пускался, а попросил Катьку поставить 40-ю симфонию Бетховена (?! – П.Ч. Может, Моцарта?), и она меня спасла. Попробовали пробиться сквозь музыку два-три раза, но слабо… вполне можно выдержать… Но я всё же позвонил в наркологический центр, а там говорят: «…Ждите утра. Будь острый психоз – тогда другое дело. Мы в два часа ночи не поедем». Ну что ты будешь с ними делать? Всё же перетерпел. Но испугался. Нет – хватит пить.
– Похоже, тебе досаждали не те голоса, которые слышала Жанна д’Арк. Ты к 60-летию что-нибудь издашь?
– А где деньги взять? Хорошо, что хоть на «Русский зигзаг» нашлась венесуэлка, отвалившая $500. А наши – нет, не дадут…
***
6 октября 1999.
Кузнецов в мастерской.
– Был недавно полторы недели в Сирии, видел замок крестоносцев… Ты Галковского читал? Он всё хвалится, что гений… А в чём его гениальность? В том, чтобы ругать других? Ты говори от себя и про себя. Других не трогай…
– Но ведь ты тоже «обругал» Петрарку, Пушкина, Тютчева…
2000
Жизнь Кузнецова была не жизнь, а алкогольная «смерть поэта». Про него было бы вернее сказать не «пьющий поэт», а «пьяница, пишущий стихи», притом святой пьяница, ибо кроме водки, когда он запивал, ему решительно ничего не хотелось, даже славы, хотя все стихотворцы болезненно тщеславны. Пьянство было для него великим Служением, своего рода священнодействием, можно сказать, «несением креста», а не пошлым времяпрепровождением или скверной привычкой…
***
Как адепт шапкозакидательского «стихийничества» Кузнецов был если не удручающе жалок, то просто смешон. Вообще, стоит чуть ли не каждому второму русскому стихоплёту выпить стакан, как из него, словно из дырявого ведра, начинает валиться «родимый хаос» вместе с «бездною», «цыганской венгеркой» и проч. «дионисийством»… Многие годы он заливал своё неутолимое тщеславие дешёвой водярой, после чего начиналось комическое трансцендирование спьяну: для чего, де, я рождён?.. не для переводов же… и не для запоев…
Правда, коль скоро само слово «стихи» происходит от стихии, то Кузнецов здесь всего лишь продолжает давнюю поэтическую, и в том числе пушкинскую, традицию, с его «прощай, свободная стихия» (как будто стихия где-нибудь и когда-нибудь была свободна!)… И вот эти-то стихи, т.е. мерная словесная стихия как священная смола, бальзамирующая и превращающая в мумии (до «судного дня», ха-ха, когда рак на горе свистнет!), в антикварные раритеты, в курьёзы кунсткамеры те напрасно-случайные сколки и мгновения прожитой поэтом жизни, которыми можно… что?.. колоть орехи? В общем, только забавляться… эти стихи тем не менее оказываются единственной или наиболее «вечной» реальностью. «Десять на одного»… Поэт заклинает и запечатывает врагов в слове «на века, до конца, навсегда». «Клопы в янтаре» – необычайно поэтично, не правда ли? В его стихах много подобных и иных насекомых. Разумеется, это лучше, чем «ананасы в шампанском», но всё же… Тьфу… Ну всё не по-моему. Очень уж он стихийно-своенравен.
***
Общественная стихомания 70-х годов неизменно связана с именем Юрия Кузнецова.
***
В 1983 году мне казалось, что поздний Кузнецов будет глубже и значительнее раннего.
2001
23 декабря 2001 звонил Кузнецов. Спрашивал, нельзя ли представить ад в виде лабиринта, и просил сохранить разговор втайне.
***
Вал. Вик. говорила, что 10 марта 2002 г. священник Шаргунов, по словам С.Куняева, несостоявшийся литератор, ведущий службу в храме Николы в Пыжах, сильно критиковал по радиостанции «Радонеж» поэму Ю.Кузнецова «Путь Христа». Ну что ж, попам так же свойственно издавна сердиться на поэзию, как поэтам радоваться на религию.
Вообще говоря, искать и находить источник вдохновения в священных текстах – священная обязанность поэтов.
2002
27 марта 2002, в среду, заходил Кузнецов. Похвалялся присущим ему мифологическим мышлением. Многие, де, пытаются писать по-кузнецовски, но ни хрена не выходит. Вместо мифов получается какая-то скверная фантастика. Я, будучи настроен миролюбиво, сдержанно, но почтительно поддакивал.
***
9 мая 2002, в День Победы, Батима рассказала Вал. Вик. по телефону, что во Внуково, по дороге от дачного кооператива писателей к станции её догнала легковая машина, стала теснить к обочине, и когда совсем сбитая с толку и прижатая к деревьям Батима, наконец остановившись, обернулась, из машины высунулась жена живущего под Кузнецовым на первом этаже стихотворца У<…>а, сильно досаждающего ему пьяными оргиями, и злорадно спросила: «Ну что, крыса, боишься меня? Страшно?» Потрясённая столь дерзким нападением, Батима опрометью вернулась на дачу, заявила мужу, что до тех пор, пока он не разберётся с У<…>ми, ноги её во Внуково не будет, затем после четырёхчасовых поисков местной милиции, которая расположена даже не во Внуково, оставила дежурному заявление с требованием привлечь У<…>у к ответственности и теперь горячо обсуждает с юристами Верховного Суда РФ, где она работает, как бы всё-таки наказать мерзавку…
***
5 июня 2002, среда.
Звоню Кузнецову:
– Юра, не мог бы ты дать интервью редактору отдела культуры газеты «Десятина» Сергееву? По его словам, читатели этой газеты в своих письмах в редакцию не раз выражали желание встретиться с тобой на её страницах.
– Изволь. Я всё равно сейчас из-за экзаменов в литинституте нахожусь в Москве. Уже две недели из-за ихних дипломов и прочей гадости вылетело! Надо, понимаешь, отзывы сочинять… А я «Ад» пишу. Уже одну треть написал. Пора, пожалуй, Данте отодвинуть в сторону с его политическим памфлетом. На хрен он нам нужен… Ты как считаешь? В общем, я могу встретиться с твоим Сергеевым в понедельник… Если он в ближайший понедельник не сможет, то в следующий понедельник… Ну, бывай…
***
Была ли у Кузнецова какая-нибудь поэтическая философия? Едва ли…
***
9 июня 2002 года, воскресенье.
Как выяснилось, в понедельник Кузнецову придётся идти к зубному врачу, поэтому встречу с «Десятиной» перенесли на день раньше. Фотографировал Юрия Поликарповича, когда появились С.М. Сергеев и А.В. Ефремов. Начинается интервью. Кузнецов говорит:
– Природа поэтического и музыкального слуха различна. Когда я слышу музыкальные произведения на свои стихи, я их не узнаю… Песни, написанные на стихи Есенина или Рубцова, оглупляют этих поэтов. Рубцов сам по себе глубже по интонациям… Почему композиторы пишут музыку на слова плохих поэтов, как это случилось с Чайковским, написавшим пять последних романсов на слова Данилы Ратгауза? Вероятно, по разным причинам… Гаврилин, например, мне прямо говорил: «Ваши стихи давят на меня. Слышны только ваши стихи. А где же я?.. Я не могу ограничивать свою роль музыкальным сопровождением…»
(…) Типология поэтов разнообразна. Поэт-денди, поэт-бродяга, поэт-отшельник… Пушкин в стихотворении «Пока не требует поэта…» дал свой тип поэта. Есенин же был поэтом и в поэзии, и в жизни. Я тоже принадлежу преимущественно к этому типу. Больших глупостей в жизни я не делал, а из сделанных – делал в интересах поэзии… Пастернак имитировал поэзию и поэта… О женской поэзии надо говорить отдельно…
(…) Поэзия есть первые слова, произнесённые Адамом. Каковы взаимоотношения между поэзией и религией, литературной организацией и Церковью? Религия и Церковь вполне могут существовать и без поэзии. Им поэт, с его воображением, не нужен. Стоит ему в порыве поэтического чувства отступить от догмата, и он впадает в ересь… Вообще, словосочетание «православный поэт» – бессмысленно.
(…) Подстрочный перевод «Слова о законе и благодати» митрополита Илариона сделал Дерягин. Я не владел старославянским. Десять лет он лежал без движения. Затем я взялся и перевёл. Перевёл быстро, за десять дней. Вернее, моё «Слово…» – не перевод, не переложение, а со-творение. Иларион – ритор, а не поэт. Я вжился в текст, дал ему свой ритм, но он ведь всё равно за тысячу лет многократно менялся…
Что ещё можно сказать об отношениях поэзии и религии? Поэзия вообще очень похожа на молитву, особенно у Есенина. Есть что-то молитвенное в «положите меня в русской рубашке под иконами умирать». И притом не за раскаяние, а «за неверие в благодать», когда прощение даётся именно «по благодати».
«Путь Христа». О Христе я более десяти лет думал, смотрел, смотрел на него как на живого. Представлял его через родовую память…
***
«Поступок». Начиная с работы Бахтина-Волошинова «Марксизм и философия языка» (1929) следует обычай исследовать поступки как высказывания, а высказывания – как поступки…
***
Его «христианство» всегда вызывало у меня по меньшей мере сарказм…
Поэзия, Музыка и Революция
Г.В. Свиридов пишет в дневнике: «Занимаясь отбором песен для кинофильма «Десять дней, которые потрясли мир», я выяснил достоверно, что Революция (не только октября 1917 года) и всё революционное движение на протяжении десятков лет не создали ни одной своей песни. Все песни Революции – это немецкие, французские (Варшавянка, Интернационал), польские и т.д. песни.
 |
| Юрий КУЗНЕЦОВ |
Ни одной песни Русской: «Беснуйтесь, тираны», «Смело, товарищи, в ногу», «Красное знамя», Марсельезы разных родов. Ни одной своей ноты и, кажется, ни одного русского слова.
Это – не только удивительно. Россия и Революция оказались духовно несовместимыми. А сама Революция – по выражению Блока – оказалась совершенно «немузыкальным» явлением.
Тексты песен принадлежат большей частью еврейским авторам. Родоначальником этой поэзии в России оказался Надсон с его нытьём и абсолютным отсутствием поэтического видения мира» (См. Георгий Свиридов. Музыка как судьба. Москва, «Молодая гвардия», 2002. С. 378).
А.С. Белоненко в комментариях пишет: «Это не совсем верно. У Блока можно найти и мысли о «гнетущей немузыкальности», и сетования на «не ту музыку» («Нет уж, не то время, не та музыка»), но всё же он не отказывал Революции в музыке, призывая: «Всем телом, всем сердцем, всем сознанием – слушайте Революцию». («Интеллигенция и революция», 1918). (Там же. С. 671. Комментарии А.С. Белоненко).
Ю.Кузнецов приходит в мастерскую 30 августа 2002, в пятницу, и говорит: «Да кто такой Белоненко? Музыковед, кажется. Начётчик от музыки. Ничего живого. Что он понимает? Был он у нас в «Современнике», беседовали, он, кстати, очень похож на Свиридова, но, увы, только внешне… Блоку же слышалась отнюдь не музыка, а грохот, треск, лязг, зубовный скрежет… ведь шла ломка, какая тут музыка? В этом хаосе могли появляться, конечно, и музыкальные лоскутки, но, подобно тому, как мне в подпитии иногда слышатся голоса, его, скорее всего, в это время просто-напросто донимали музыкальные галлюцинации…
– Помнится, Кожинов, рассуждая о литературе времён Второй мировой войны, тоже утверждал, что у немцев, де, в отличие от русских, не было ни песен, ни стихов, потому как они, де, не знали, за что воюют.
– Ну да, пиликали на гармошках «Ах, мой милый Августин» и всё…
– Но ведь это чушь собачья. Думать подобным образом значит отказывать поэзии и музыке в праве на независимое от политиканов и солдафонов самостоятельное существование. На самом деле человек, рождённый для творчества, будет предаваться ему при любых обстоятельствах, если только они в принципе совместимы с жизнью… Возьми хоть Эрнста Юнгера…
(…) Юра, сколько себя помню, всегда я старался сблизиться с людьми, превосходящими меня в духовном развитии. Такое стремление представлялось мне совершенно естественным и свойственным каждому. Но с течением времени стал замечать, что у других такая черта встречается отнюдь не слишком часто. Скорее наоборот. Вот Есенин, например, совершенно определённо любил окружать себя всякой швалью, чтобы сиять в её центре как бриллиант. Куняев тоже избегает правильного обмена мнениями, поскольку чувствует, что проигрывает собеседнику, но если всё-таки вдруг против воли втянется в такой разговор, то ищет случай взорваться, сделать вид, будто его обидели… Зачем это ему?
– Да, всё близкое окружение Куняева ниже его… Видимо, ему это нравится…
…Продолжаю писать «Ад». Кажется, придумал Наполеону достойную его бессмертия страшную казнь… Читал «Молот ведьм»… Ты не помнишь, как устроен «испанский сапог»? Поэтические портреты не удаются… Вот Шишков – писатель средний, но его портреты бывают очень удачны… А у меня дара такого нет… вернее, есть, но небольшой…
***
16 декабря 2002. Поставил последнюю точку 24 октября… От пространственной модели ада как лабиринта пришлось отказаться из-за тесноты, отсутствия простора. Мой ад – это долина, сень. Нет, я посетил ад не как турист, я там действую… Не читай с середины. Читать надо сначала. Я применил такой приём – внезапность… А он не сработает.
Да, пил после этого, хотелось снять напряжение… но немного… Начал ещё до юбилея Куняева, а потом добавил… Беда в том, что меры я не знаю. Перестал пить дней пять назад… Сыпь от выпивки, ты не обращай внимания.
Ну скажи, какой поэт и когда мог написать такую вещь в 62 года? Когда ты начнёшь читать, ты почувствуешь, сколько в ней энергии… Гёте писал и в 70, в его стихах этой поры чувствуется мудрость, эрудиция, но энергии уже нет…
Многих в поэме нет. Нет ни одного архитектора, скульптора, художника… Я подумывал о Леонардо да Винчи… Улыбка Джоконды, пожалуй, тянет на ад, но вот написалось, как написалось… без неё…
Данте 12 лет писал, а я за полгода своротил!.. Небо – ключ, земля – замок … Это результат многолетнего изучения мирового фольклора…
В ней много едва затронутых идей, – обо всём же не напишешь, – которые могли бы стать источником вдохновения для других поэтов… А плотность какая!..
Уже в дверях: «Когда было написано уже около трёхсот строк, я вдруг испугался, что умру и поэма останется незаконченной… Державин, к примеру, умер, не дописав стихотворение, ну и что? Одним стихотворением меньше – ничего страшного. Но у меня же другой случай… Всё время думал, только бы не умереть, только бы не умереть. Ну, бывай…»
***
Восхищение Юрия Кузнецова умом Блеза Паскаля отнюдь ещё не доказывает способности суждения нашего поэта, скорее следует признать олухом всякого, кто бы Паскалем не восхищался…
2003
Ю.П. Кузнецов 12 мая 2003: «Мне говорили, что в Абхазии есть деревня, в которой живут негры, т.е. не смуглые, а совершенно чёрные люди. И никто не знает, откуда они взялись. Но предполагают, что когда-то, возможно, через крымчаков, промышлявших работорговлей, их продали абхазам в рабство, и они в этой деревне прижились. А откуда ещё?»
***
25 июня 2003 года. Звонок Ю. Кузнецова в 23.45:
– Любезный Пётр, позволь перекинуться с тобой двумя-тремя словцами… Я, как тебе известно, написал две поэмы. Замысел гигантский… Вторая опубликована в декабре… И что же выявилось… Нет, я понимаю, что скульптура – это иное, у меня к тебе претензий нет, но всё же, всё же, дорогой мой, ведь прошло уже полгода, и что же выявилось… Бондаренко, оказывается, более чем полусотне людей предлагал что-то написать о моих поэмах в своей газете, среди них – Небольсину, например, и выявилась полная несостоятельность нашей элиты. Она способна лишь на одно журналистское мяуканье о погибели России. Писал и посылал «Путь Христа» Лапшину, он между строк о своих бытовых подробностях ответил: «Я бы так не написал»… И это всё! Спрашивал и у других мнение о «Сошествии в ад», отвечают «мощно, есть необыкновенные строки» или «есть неудачные строки»… Но при чём здесь та или иная строка, когда речь идёт о целой поэме! Строку можно и выбросить. Вот я к тебе с какой печалью… Я немного выпил… и думаю, неужели же окончательно задавлена всякая мысль? Жаль людей… Всё же думаешь о них, о родине… А что будет потом?… Вот о чём моя печаль… Но всё же, наверно, всякому человеку должно быть приятно, когда к нему относятся по-доброму… Вобщем, позволь поднять бокал…
– Поднимай. Если я скажу, что не позволяю, ты ведь всё равно выпьешь…
– Ну бывай!
Вспомнил, что сегодня день рождения Шкляревского. Вот с ним-то, вероятно, Кузнецов и «принял»…
***
10 июля 2003. Вал. Вик.:
– Батима жалуется, что Юра сильно пьёт… Спрашивала Ермилову, читала ли она поэмы Кузнецова, та ответила Батиме, что не читала, потому что она, де, православная…
Ю.Кузнецов приходит в мастерскую 3 августа 2003. <…> Он говорит:
(…) Потребность в равновесии требует создания к поэме «Сошествие в ад» уравновешивающего продолжения под названием «Рай». Поскольку в православии чистилища нет, то, по всей видимости, окончательная композиция будет не трилогией, а дилогией.
(…) Нет-нет, мой «ад», вопреки твоему мнению, вовсе не «мыльная опера» и не зиндан, куда поэт набросал всех, кто ему не нравится… Это у мстительного Данте из 79 конкретных исторических персонажей 32 – флорентийцы…
Хотя мои персонажи и не объединены местом, в смысле их объединения по сходству совершённых преступлений или грехов, и в моей поэме нет ни «злых щелей», ни рвов и поясов, их появление в общем и целом соответствует исторической хронологии, таким образом они объединены временем… вообще же принцип развития сюжета выбран мною волнообразный, пульсирующий, мерцающий… И этому принципу подчинён и выбор размера строки, и тип стихосложения – смешанные анапест и амфибрахий…
Длинная строка выбрана мною для удобства в выражении мысли. Терцина же, которой воспользовался Данте, крайне для этого неудобна, она формально навязчива, в то время как рифма должна быть незаметна, чтобы не отвлекать читателя от восприятия сути поэтического высказывания.
17 ноября 2003, понедельник.
13.45. Звонок.
– Пётр Павлович? Это Владимир Фомичёв говорит. Вы знаете, что Юрий Поликарпович умер?
– Где? Во Внуково, дома в Москве или в «Нашем современнике»?
– Не знаю. Пришёл из московской организации поэт, его бывший ученик, Андрей Облог и сказал, что умер от остановки сердца сегодня в 10 часов утра… Это всё, что пока известно. <…>
Звонил С.М. Сергееву, сказал о смерти Кузнецова.
14. 20. Захожу к Фомичёву. Он подписывает свой двухтомник.
– Где будет панихида?
– Ничего не знаю. Наверно, в храме Большого Вознесения. Цыбина там отпевали. А похоронили на Троекуровском. Там хорошо, высоко, сухо…
Звонит:
– Здравствуйте. Не можете ли вы сказать… Лёня, ты? Привет, Фомичёв. Как и где это произошло с Поликарпычем? Дома или во Внукове? Из дома вам звонили… А я звоню Бояринову – не отвечает… Я знаю, что Поликарпыч его в последнее время привлекал к работе в отделе национальных литератур… Он-то уж наверняка всё знает…
Кладёт трубку.
– Вот и Хлысталов Эдуард Александрович почти мгновенно умер…
– Когда?
– 13 сентября… от саркомы костей… по-видимому, где-то облучился.
Входит какой-то среднеазиат:
– Володя, у тебя водки нет? Для дела…
– Нет.
И мне:
– Пётр Павлович, если я что-то узнаю, то позвоню…
– До свидания.
На обратном пути захожу к Дубовскому. Там дым коромыслом. Отмечают 62-летие Виктора, сотрудника по работе…
16.30. Звоню В.В.
– Тебе Батима звонила?
– Звонила… Но я же была на Красносельской в Мосэнергосбыте, брала у Светланы Львовны справку о том, что у нас нет задолженности за электропитание… Лех, выписывая справку, удивлялась нашему желанию иметь разрешение МКС на присоединение. «Так и живите! На что оно вам?»
Вообще, в 11.45 Катя звонила Паше, а он не стал тебе говорить…
Это случилось в 9 часов утра. По словам Батимы… но она сказала это мне как близкой подруге, я даже не знаю, есть ли у неё кто-нибудь сейчас ближе, поэтому ты, смотри, никому это не передавай… он пил ещё с вечера, а утром снова послал её за водкой… С ним осталась сестра Батимы, и в это время ему стало плохо, вызвали «скорую», которая очень долго ехала и когда приехала, было уже поздно. Он до сих пор лежит дома из-за бюрократической волокиты. Нет свидетельства о смерти. Панихида будет в храме Большого Вознесения. Батима говорит, что не может понять, как она ещё с ума не сошла… «Когда всё кончится, я буду выть…»
22.00. В.В.:
– В среду в ЦДЛ будет гражданская панихида, затем отпевание в храме Большого Вознесения. А на каком кладбище похоронят – пока неизвестно.
– Хорошо бы на Ваганьковском…
– Хорошо бы… Юру забрали в морг после 17.00… Батима говорит: «Я не хочу, чтобы его вскрывали. Зачем? И так всё ясно…» Аня завтра поедет оформлять документы.
***
18 ноября 2003, вторник
11.45. Звонок:
– Петра Павловича можно? Это Митя Ильин беспокоит. Я хочу сообщить тебе печальную весть… Вчера…
И т.д.
16.20. В.В. в мастерской:
– Батима сегодня беспрестанно звонит. Дай-ка и я ей позвоню. Батима, попробуй всё-таки ещё раз добиться, чтобы его похоронили на Ваганьковском. Неужели он хуже Левитанского, Марка Лисянского или Окуджавы?
И мне:
– Ты представляешь, несмотря на то, что Батима и сама не соглашалась на вскрытие, и он тоже завещал не вскрывать, о чём она настойчиво твердила сотрудникам ЦКБ, когда они забирали тело в морг ЦКБ, ей ответили: «А мы без вскрытия вам документы не выдадим!» Прямо шантаж какой-то… И в морге ЦКБ они, вопреки воле и Юры, и Батимы, таки вскрыли тело и написали в заключении: «второй инфаркт». А врачи «скорой», приезжавшие на вызов, написали: «сердечная недостаточность».
– А когда же случился первый инфаркт?
– Не знаю…
21.50. Звонок Сукача: «Гуминский сказал, что умер Кузнецов. Его уже похоронили?»
***
19 ноября 2003, среда: 14.10. Звонок В.В.:
– Батима звонила… Говорит, что Юру перевезли в часовню на территории ЦКБ, они наняли женщину с Псалтырём – отчитывать…
– А тело не растает? Ведь ещё завтра целый день…
– Нет, они же делают заморозку уколами, всё давно продумано… Она продолжает воевать за Ваганьковское. Уже дошло до того, что ей сам Анатолий Лукьянов (Осенев) звонил – убеждал согласиться на Троекуровское. А Куняев и Ляпин, по её словам, не только не помогают, но даже втихомолку вредят…
– А ты чего ожидала? У них только теперь и появилась возможность с ним поквитаться. Ведь никакое множество не может позволить своему члену от него оторваться… Я сразу это смикитил, услышав фомичёвское «…наверно, на Троекуровском! …где и Цыбина. Там хорошо: высоко, сухо…» Дескать, тогда и мы, тоже замечательные русские поэты, всем скопом будем там лежать стройными рядами. Главное – не дать ему теперь от них уйти.
– Какая дальновидная политика!..
– Пожалуй, да… но она и близорука…
– А в правительстве Москвы Батиме говорят: «Что же ваш Союз заранее не позаботился о месте на кладбище? Если он растакой выдающийся, так кинули бы ему загодя хоть пару орденочков, теперь было бы легче и место на кладбище выколачивать… Ты представляешь, какие сволочи! Какой цинизм и маразм!.. Она только что вспомнила, что он ещё воин-интернационалист. Им ведь тоже положены какие-то льготы. Может, это поможет?
– Вряд ли…
Пётр ЧУСОВИТИН
Добавить комментарий