Житейское богословие Майи Кучерской

№ 2012 / 40, 23.02.2015

В современных русских романах лёд – самое востребованное вещество: холодный, свободный от любви герой, снижая градус эмоций, решает проблемы

В современных русских романах лёд – самое востребованное вещество: холодный, свободный от любви герой, снижая градус эмоций, решает проблемы, которые поставляет ему эгоцентризм. Такова ситуация в прозе Иличевского и Елизарова, Липскерова и Лимонова, Сорокина и Пелевина, Пепперштейна и Сенчина. Невротическое отрицание нравственного света, повседневного добра и сердечного участия в делах мира многих отвращает от литературы нашего века.


У Майи Кучерской температура текста значительно выше. Она свидетельствует о пригодности жизни для радости. Главные персонажи романа «Тётя Мотя» пребывают в кризисе, временами склоняются к философии, выраженной в захлёбывающемся «немогубольшежить», но последней, самой устойчивой правдой это торопливое слово не становится. «Мягкий утренний свет» заливает первую страницу романа, приветственный крик – «здравствуй, любовь!» – звучит на последней. Он обращён к только что родившемуся младенцу. Его мама сюжетом судьбы напоминает госпожу Бовари и Анну Каренину, может отравиться мышьяком или броситься под поезд, но, спасаемая автором, отправляется в роддом.






Оставив позади труды школьного словесника, тридцатидвухлетняя Марина («Тётя Мотя») работает корректором в шумной газете. У неё есть семья, не приносящая счастья: иногда удаётся получать радость от общения с маленьким сыном Тёмой («Теплым»), а вот муж Коля, малоразговорчивый компьютерщик, стал восприниматься как знак повседневной рутины, отсутствия лучистой любви. Муж – вялая, предсказуемая, давно прочитанная проза, а необходима поэзия.


Тётя Мотя начинает думать о высоком чувстве и находит его в образе 50-летнего телеведущего Ланина («Миша») – опытного бабника, проводящего время в путешествиях. Любовники говорят друг другу прекрасные слова и ожидаемо барахтаются в одной постели. Тётя Мотя предлагает женатому Ланину жить вместе, получает отказ и решает навсегда порвать с ним. Быстро возвращается, им снова хорошо в приятной безответственности. Она любит, любит – как никто и никогда, но вдруг обнаруживает, что стихи, получаемые от Ланина, написаны не им, а взяты напрокат у серьёзной поэтессы. Тёте противно, она снова хочет и никак не может уйти. Мечется – по русской провинции, по Испании, сначала с сыном, потом без. Начинает захлёбываться в блевотине – и от тухлых эмоций, и от острого токсикоза. Шансы на отцовство мужа и любовника: 50 на 50.


Фабула сигналит о жанре «женского романа». Помня о других текстах Кучерской – о «Современном патерике», о «боге дождя» и публицистических выступлениях, – есть смысл предположить: простая история скрывает в себе потенциал беседы о путях христианства в современном мире, о его присутствии в судьбах людей, далёких от воцерковления. Конечно, здесь не явится Бог, который увидит, что вытворяет Тётя Мотя, и скажет с толстовской категоричностью: «Мне отмщение, и Аз воздам». Житейское богословие Майи Кучерской не допустит воцарения ада на подконтрольной ей территории.


Филолог по образованию, Тётя Мотя не интересуется устойчивыми смыслами, она пытается насытить жизнь постоянно меняющимися образами счастья. Сама приворожила будущего мужа, пришедшего чинить компьютер, и доулыбалась ему до самой свадьбы, вскоре обнаружив, что невозможно любить человека, который не выносит мусор, не моет за собой посуду, не меняет ежедневно носки и берёт жену грубо, порою дыша перегаром. Крестилась под влиянием подруги, несла веру около года, а потом перестала понимать, что у нас за религия, не способная организовать удобных для человека отношений со своим телом, с неиссякаемой чувственностью.


Суетливый бег героини за наслаждением, её квазипоэзия – горизонталь повествования, движение по замкнутому кругу, с возвращением в точку недовольства собой и жизнью. Вертикаль – в образе провинциального учителя истории Голубева, который рассказывает о своём роде: о деде-священнике, о матери, о жителях дореволюционного Калинова, являющих пример «традиции» и «окультуренного пространства».



Сергей Петрович Голубев – этот архиерей интеллигенции – словом и делом показывает, как важен уклад, без которого «нет жизни, нет настоящих людей». Именно этого лишена Тётя Мотя, воспринимающая старорусские сюжеты как потрясающий роман, поднимающий настроение, но никак не меняющий жизнь.



«Из-за спины всего русского мира, полного унижений, насилия над слабым, рабства одних и упоения властью других, и безнаказанного сладострастия – всё равно поглядывало представление о норме, законах, традициях», – у этой мысли главной героини особый ритм. Мотя часто задыхается, вот и здесь так много усилий уходит на первую часть фразы, на создание образа дикой России, что после «тире» наступает время сухости, словно надо обязательно говорить, а не очень хочется.


Есть у Тёти подруга – православная женщина Таня («Тишка»), бесстрастно вышедшая замуж за врача Борю и родившая кучу детей. Поэзии чувств здесь нет. Муж гуляет, иногда просто звереет в изменах. «Румяная и статная» Таня, способная выгнать супруга и в нужный момент пустить его обратно, много слов направляет против «культа любви». Важнее принять человека таким, какой он есть, нести на себе казусы его натуры, терпеть, спокойно доказывая, что тебе посланная семья и есть единственно возможный рай. В речах и неторопливом существовании Мотиной подруги Бог – уклад, формирующий переносимую повседневность. Вроде всё правильно, но когда Таня появляется в кадре, в романе Кучерской становится как-то зябко.


Может ли уклад оказаться вырождением веры и доброй религии? У Майи Кучерской находим положительный ответ. «Бубнивое венчание» Марины и Коли не освятило их брачную жизнь. Ортодоксальная русская бабка погубила внука, заставив невестку поститься по средам и пятницам. Дед Голубева, учась в семинарии, понял, что «благочестивое предание» часто не имеет никакого отношения к реальности. Директор школы Задохин, выгнавший Сергея Петровича из учителей, – монстр официального ритуализма: детям и коллегам по работе он принёс слова о «христианском сознании» и «государственном мышлении», о «национальном инстинкте», «Ослябе и Пересвете» и целесообразности курса «Основы православной культуры». Бога ритуала и пафосной риторики Кучерская держит на расстоянии.


Что происходит при встрече и совместном движении интеллигенции и религии? Илья Голубев, пережив в семинарии атаку «критического метода», сохранил веру и стал священником. Его дочь Ирина внутреннюю религиозность перенесла на служение науке. Пребывание в рядах интеллигенции для Ирины подобно монашеству. За матерью идёт сын Сергей – учитель истории, способный показать её поэтическое присутствие даже в мелких фактах невеликих биографий. Бездетный Сергей Петрович Голубев – последний в роду, за ним не видно человека, готового защитить этот уклад, религию интеллигенции.


Кем-то ведь надо быть: «священником», «учителем», «женою», «матерью». В призвании, которое становится смыслом жизни, уже есть непридуманная религиозность, позволяющая избавиться от «жаркой похоти и жизненной погани». Интеллигенция тоже имеет свою вертикаль. Но как же быстро она исчезает, когда происходит вырождение умных, начитанных людей в обслуживающий персонал, в хорошо обученных рабов, предназначенных заниматься технологией или дизайном!



Как быть христианином корректору идиотской газетёнки, распухающей от ментального спама? Есть ли своя духовная высота у телевизионщика, создающего образы для выгодного сопровождения рекламы? Можно ли удержаться в границах любого нравственного уклада системному администратору, на досуге уничтожающему врагов в компьютерной игре? Конечно, можно, ведь жизнь милосердна. Однако права и Кучерская, показывающая, как жизнь постинтеллигентов трещит по швам.



В этом контексте значим путь Коли, мужа Тёти Моти. В квартире будущей жены простой парень заметил книги и захотел поменять родовую участь, войти туда, где чувствуют и понимают. Увы, Тётя, наплававшись в море мудрых текстов, давно утонула в этой пучине и не знает ни одного преображающего слова. Быт давит, суета жрёт, страсти зовут к приключениям, всемирное знание молчит. Коля сидит за компьютером или занимается кайтингом, рассекая волны. Жена, сетуя на отсутствие в муже динамичного интеллекта и творческого лоска, ищет их на стороне.


Коля переживает, бродит невдалеке от алкоголизма и безумия, а потом оказывается во Вьетнаме, где учитель Динь сообщает русскому страдальцу контуры верного пути: «Лишь погрузившись в Тао, в бесконечное сияющее пространство божества, ты можешь объединиться с душой своей возлюбленной навсегда, и не только возлюбленной. Это соединение и есть блаженство. Потому что не знает измен, не ведает обманов, такая любовь не прерывается и существует всегда». «Прохладный сквознячок иного мира» остудил ревнивого мужа, обеспечил необходимую анестезию, оторвал от компьютера, заставил сменить профессию. Пожалуй, именно Коля, обретая свой буддизм, совершает самый заметный поступок в романе. Он устал и получил успокоение.


Китай – важнейшая, постоянно возвращающаяся тема «Тёти Моти». Здесь читают философские трактаты, написанные в Поднебесной, переводят и декламируют восточных стихотворцев, хвалят китайский чай и посвящают жизнь его распространению в России. Китайское сознание пропитано поэзией, освобождающей уставшего человека от ритуалов, заученных молитв, догматического богословия и церковного календаря.



Измочаленную страстями Мотю нетрудно представить с новым лицом, на котором стоит буддийская печать отрешённости от всех блудливых ланиных. В финале романа она предстаёт «материнским животным», чтобы любить нового ребёнка, но надолго ли хватит этой филологини, по-настоящему интересующейся лишь собственными эмоциями?



Русская религия – водка: жар покаяния, видения суда, горение души, больше не знающей компромиссов. Китайская мудрость – чай: неспешный, пахучий, шепчущий о чём-то едином, существующем без времени и пространства. Наша вера – огненный напиток, полученный при смешении прозрений и падений, формализованных законов и удивительной мягкости души. Китай ровнее, равнодушнее, свободнее от созерцания ангелов и демонологии. В романе Майи Кучерской китайское и русское сосуществуют, достаточно точно выявляя образ современного интеллигента, который больше хочет отдохнуть, чем спастись. Вполне понятное желание, к которому автор «Тёти Моти» прислушивается.


Авторская позиция здесь – терпимость, женская солидарность, желание не допустить трагических коллизий, призванных окрасить пространство текста в чёрный цвет. Бог должен быть ненавязчиво рядом, но не стучать в сердце, не вламываться в дверь нашего сознания. Бог – не радикальный поступок, а интуиция длящегося существования, принимающего человека в любых соплях. Эта интуиция позволяет современной Карениной сохраниться.


Кучерская не допускает отсечений, никого ничем не хочет давить – ни поездом, ни идеями, от которых сразу вспотеешь с ног до головы. И побаивается классической России, над которой несётся лихое «Подморозить!» – призыв Константина Леонтьева, соединившего византийский огонь и снега русской равнины. А разве мы не боимся? Разве не говорим себе, пусть уж лучше Pussy Riot прыгают возле алтаря, чем церковно-государственный суд разбирается с очередным еретиком? Майя Кучерская отвечает на наши страхи прохладой чайного романа, и это очень честный ответ. Надо воспринять его как приглашение к работе историософской мысли. О чувствах Тёти Моти и без нас найдётся кому повздыхать.



Кучерская М. Тётя Мотя: роман // Знамя, 2012. № 7–8.



Алексей ТАТАРИНОВ,
г. КРАСНОДАР

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.