ЗАКРЫТАЯ ТАБЛИЦА или Открытый Апокалипсис?

№ 2006 / 12, 23.02.2015

Перед критиком, собирающимся всерьёз говорить о творчестве Юрия Козлова, встают две проблемы.
«Человек всегда точно знает, когда поступает плохо.
Уже одно это свидетельствует о
присутствии в мире Бога».
Юрий Козлов. «Закрытая таблица»

Перед критиком, собирающимся всерьёз говорить о творчестве Юрия Козлова, встают две проблемы. Первая: Юрий Козлов – один из немногих современных русских писателей, в отношении которых интереснее говорить о чём они пишут, нежели о том, как они это делают. Вторая: пересказывать содержание романов, повестей и рассказов Козлова занятие совершенно бессмысленное, ибо в кратком изложении теряется большая часть содержащихся в них смыслов. Но умалчивать об авторе, по определению Ильи Плеханова являющемся «лучшим современным прозаиком России как по манере изложения, так и по идейной насыщенности произведений», тоже нельзя. Так что попробуем всё же раскрыть «Закрытую таблицу».
Как заметила Татьяна Тыссовская, этот «роман имеет все шансы стать событием в современной российской прозе, поскольку в нём предпринята попытка ответить на вопросы, на которые ответа не существует». Соглашаясь с первой частью данного утверждения, совершенно не могу согласиться со второй. Под вопросами, «на которые ответа не существуют», Тыссовская, видимо, подразумевала вечные вопросы, на которые действительно не существует ответа, общего для всех. Вопросы, на которые невозможно ответить вообще, а каждый раз приходится отвечать лично. И от ответа на которые в каждом индивидуальном случае зависит, где ты окажешься после того, как скажешь «Б».
Заявляя о себе в момент рождения, человек всегда произносит «А», что со временем повлечёт за собой такое же неизбежное «Б» – физическую смерть. Возможна ли смерть другого порядка, та, которую задолго до Рождества Христова определяли как «meta a ta physika» – «после физики»? – спрашивает Юрий Козлов. Давать ответы на подобные вопросы походя совершенно невозможно. Попытка «истолковать четвероевангелие» в рамках газетной статьи всегда свидетельствует исключительно о преступной самонадеянности критика (Сократ, как известно, не знал ничего). Единственно, что можно сделать в данном случае, – сузить вечную проблему смерти до частного случая загадки смерти в отдельно взятом тексте и попытаться наметить пути решения вопросов, поставленных «Закрытой таблицей».
Как известно, термин «metа a tа physikа» был введён Андроником Родосским для того раздела философии, который Аристотель называл «наукой о божестве» и просто «мудростью». Следовательно, в «Закрытой таблице» Юрий Козлов преподает нам некую «мудрость», началом (источником) которой является «страх Божий».
Хотя в интервью Надежде Горловой, посвящённом выходу романа «Колодец пророков», Козлов отрицал свою пророческую роль, заявляя, что это всего лишь «попытка приблизиться к истине», для меня пророческие амбиции Козлова (сознательные или безотчётные) несомненны. И если отказ признавать себя пророком не является «скромничаньем», тогда это – важнейшее свидетельство в пользу Козлова-поэта. Ведь истинных поэтов можно узнать по той пророческой без-отчётности, с которой они говорят истину поверх голов слушателей.
Позвольте, какой из Козлова пророк? – может сказать читатель, хорошо знакомый с современной литературной критикой, – ведь давно доказано, что Козлов в своих текстах применяет постмодернистские приёмы, вот и Мария Солнцева пишет: «…постмодернистская направленность его творчества видна даже невооружённым глазом».
Всё верно, постмодернистский (по мнению современных литературоведов) приём, именуемый ими хитрым словом «гипертекстовость», является одним из характерных признаков прозы Юрия Козлова. Но критики Козлова почему-то забывают о том, что «гипертекстовость» бывает двух совершенно различных видов. Гипертекстовость, как исключительно постмодернистская игра, и «гипертекстовость», как отсылка к авторитету или ранее познанному. И, если отрицать различие этих двух видов гипертекстовости, мы обязаны будем признать постмодернистами средневековых схоластов, афинских грамматиков, индийских брахманов и библейских пророков (все они постоянно используют прямые и скрытые цитаты). Да и кто собственно сказал, что нельзя пророчествовать, применяя методы постмодерна? По-моему, так даже напротив: глупо в ХХI веке писать так, словно ещё не было ни Аполлодора, ни Лотреамона (или Данте и Гомера, если желаете). Нет, попытаться, конечно, можно, но, как правило, попытки заняться наскальной прозой приводят к заборной поэзии. Опять же, если автор не способен рассказать ни о чём, кроме себя любимого, то почему я его должен читать? А у Козлова любой читатель имеет если не возможность обрести откровение, то хотя бы шанс узнать нечто интересное.
Другая характерная черта прозы Козлова – её принципиальная «нереалистичность». Если не ошибаюсь, Капитолина Кокшенёва ещё в 1994 году писала о том, что Юрий Козлов избегает крайнего натурализма, отказывается от «подражания действительности» и «цитирования её подробностей». В «Одиночестве вещей» Сталин, Ленин и Маркс летали над Россией на облаке, в романах «Проситель» и «Реформатор» Козлов перенёс значительную часть действия в будущее и выдвинул «самые невероятные предположения о грядущих достижениях науки и передовых технологий». Вот и героиня «Закрытой таблицы» «девушка со странным именем Альбина-Беба, лишённая по стечению обстоятельств собственного сердца».
При этом книги Козлова не имеют никакого отношения к фантастике (будь то фэнтези или сайнс фикшен). Уже упомянутая Мария Солнцева совершенно верно заметила, что в романах Юрия Козлова идёт «сотворение новой мифологии», и отнесла это к его постмодернистской направленности. Для меня же Юрий Козлов, несомненно, реалист. Но его реализм – это реализм особого рода. Я бы назвал его магическим, если бы этот термин не был достаточно прочно закреплён за Габриэлем Гарсиа Маркесом. И дело не в том, что я не хочу сопоставлять Козлова и Маркеса (в конце концов любого писателя надо мерить по высшим достижениям мировой литературы), а в том, что такое определение ведёт к терминологической путанице. Маркесовский «магический реализм» только европейцу кажется «магическим». На самом деле – это настоящая жизнь, без выдумок и прикрас. Метод Козлова скорее можно сравнить с «магическим реализмом» таких живописцев, как Бальтасар Клосовский, Ч.Шилер и Ч.Демут, акцентировавших в своих работах черты романтического отчуждения и скрытого символизма, благодаря чему исходный мотив обращался в некий сон наяву или с «метафизической живописью» Дж. Де Кирико, К.Карра, Ф.Казорати, стремившихся раскрыть в реальных предметах, оторванных от привычных связей, некий таинственный смысл.
И здесь мы снова возвращаемся к «метафизике» Козлова. В «Геополитическом романсе» вертолётчик капитан Аристархов на предложение Тер-Агабабова «продаться» отвечает: «Что ты мне можешь предложить? Всех денег объединённой Германии не хватило для того, чтобы меня купить». И тогда Тер-Агабабов делает ему предложение, от которого Аристархов не может отказаться. Он говорит: «сочтёмся славою». И предлагает Аристархову уничтожить президента России, то есть совершить преступление-подвиг.
Символика этой сцены станет ещё более наглядной, если вспомнить о том, что звание «капитан» изначально означало высшего военачальника, а фамилия Аристархов является производным от греческого «аристарх», то есть «лучший вождь» или «предводитель лучших».
Да и концовка «Романса», где Агабабов говорит: «молодец, таких человеков замочил», ясно указывает, что Аристархов не просто человек, а герой, то есть полубог или «самоотверженный человек, преследующий высокие цели». Капитан Аристархов в «Романсе» Козлова преследует высокие цели, как в переносном, так и в самом непосредственном смысле – охотится на вертолёт президента.
Илья Плеханов как-то очень метко заметил, что «проза Ю. Козлова по сути своей является героической». Важно отметить, что подвиг – это не произвол героя, а его долг. Когда зло торжествует повсеместно, а миром правит сила, «склонная к угрюмому юмору», то начинает расти «нужда в умеющих воевать и убивать». Герой должен совершить подвиг, и капитан Аристархов его совершает. Здесь необходимо сделать замечание о допустимости убийства в качестве подвига. Имя Аристарх имеет ещё одно значение – строгий, но справедливый судья. Следовательно, в контексте «Геополитического романса» капитан Аристархов не творит произвол, а вершит правый суд. Является полномочным представителем того Суда, что «недоступен звону злата».
Но, «подвиг» – это не только «геройство», а ещё и подвижничество, то есть преодоление (преступление) собственной природы (физики) на пути веры и праведности. Не случайно на «путь веры» Аристархова направляет Тер-Агабабов, ведь частица «Тер» в армянских фамилиях указывает на происхождение из семьи священнослужителя.
Ещё в «Геополитическом романсе» Юрий Козлов сообщил нам, что Светопреставление началось, книга Апокалипсиса открыта, и пришло время каждому отвечать на вопросы, ответа на которые не существуют. Эту тему он продолжил во всех последующих книгах. Сам Козлов с юродской скромностью как-то сказал о своём романе «Колодец пророков»: «его нельзя рассматривать иначе, чем как ещё одну игровую вариацию на тему второго пришествия». Но, как мне кажется, указанием автора на то, что это лишь игровая вариация, в данном случае можно пренебречь – как говаривал Джон Гилгуд, великие артисты часто несут полную чушь о своих работах. А вот знание замечания Вадима Кожинова – «читаешь и холодеешь», для понимания апокалиптической направленности метафизики Юрия Козлова, по-моему, не только важно, но просто необходимо.
«Закрытая таблица» не стала исключением. Роман, по сути, посвящён поиску ответа на вопрос, как избежать того, что в Апокалипсисе именуется второй смертью? В финале Козлов даёт свой ответ – после взрыва автомобиля, в котором находилась героиня Альбина-Беба, ей пересаживают сердце Христа, сшитое из половинок сердец Лекалова и Хвостова. Так, буквально впуская Христа в сердце, она становится открытой таблицей.

В ближайших номерах редакция планирует продолжить разговор о творчестве Юрия Козлова. Вам есть что сказать по этому поводу? Пишите.Александр ТИТКОВ