Этап непонимания

№ 2013 / 14, 23.02.2015

Татьяна Булатова живёт в Ульяновске. Она – доцент кафедры литературы педагогического университета, кандидат наук. Недавно в издательстве «Эксмо» вышел её дебютный роман «Мама мыла рама»

Татьяна Булатова живёт в Ульяновске. Она – доцент кафедры литературы педагогического университета, кандидат наук. Недавно в издательстве «Эксмо» вышел её дебютный роман «Мама мыла рама» – трогательная и жизнеутверждающая история о двух женщинах: матери и дочери. Мы поговорили с Татьяной о современном образовании, о родителях, детях, и, конечно, о литературе.

Татьяна БУЛАТОВА

– Татьяна, вопрос к вам как к кандидату филологических наук. Все последние коррупционные скандалы вокруг ВАК, фальшивые диссертации не добавляют уважения системе получения докторских и кандидатских степеней. Молодым учёным пробиться очень трудно, зато в выигрыше всегда остаются толстосумы разного масштаба. Когда вы защищали кандидатскую? Изменилась ли система с тех пор? Планируете ли писать докторскую?

– Свою кандидатскую диссертацию я защитила в 2000 году. Как мне кажется, внешне сама операционная система защиты кандидатских диссертаций не изменилась: те же требования по количеству статей, правда, добавились издания ВАК как обязательные, та же апробация работы на всевозможных конференциях и т.д. Изменилось качество, так сказать, внутреннее содержание ряда позиций. Диссертации выпекаются, как блины, легко, практически играючи. Нивелировалась ценность исследовательской работы, благо есть интернет, с готовностью предоставляющий материал. Отмечу, за ним (за материалом) больше не надо «охотиться», его не надо «добывать», достаточно знать основные сайты и список интернет-ресурсов, связанных с вашим профессиональным интересом. К сожалению, легко полученная информация многими воспринимается без учёта авторского права, она превращается в некое общее достояние. Так почему же не поставить свою подпись там, что стало общеизвестным?! Результат этого процесса – системный плагиат, на распознавание которого уже даже не требуется больших усилий.

Отнюдь, не все молодые исследователи идут по этому пути. Многие из них делают свою работу честно и качественно. И мне думается, это во многом зависит от научного руководителя, занимающего по этому вопросу принципиальную позицию. Лично мне с таким руководителем повезло, равно как и большинству моих коллег. Мне думается, что при всех минусах системы, которые вы описали: скандалы вокруг ВАК, фальшивые диссертации, «товароденежный» обмен и т.д., существует ещё проблема нравственной и профессиональной незрелости молодого специалиста, решить которую очень трудно, а в условиях разрушения феномена научной школы практически невозможно. Как бы это банально не звучало, но мы так и будем возвращаться к вопросу о личной ответственности каждого, кто связан с нашей профессией.

– Как вы оцениваете список из 100 книг для внеклассного чтения, составленный Министерством образования?

– Сама идея создать такой список мне симпатична. Мы же не отрицаем необходимость существования школьной программы по литературе, куда входит определённый перечень книг? Напомню, что это список произведений, рекомендованных для внеклассного чтения. Следовательно, он может видоизменяться в зависимости от национального компонента, от желания учителя внести в него то, что, на его взгляд, оказалось опущено министерством. Это, хочется мне верить, не канонический свод, а перечень возможных ориентиров. В конце концов, что дурного в том, если хотя бы часть указанных книг будет прочитана представителями молодого поколения, которые и школьную-то программу с трудом осваивают?

– Какая литература должна быть обязательной для прочтения в школе?

– Отвечу просто: классическая, проверенная временем, являющая собой эстетический образец. Мне думается, что в этом смысле задача школьного преподавания литературы и состоит в том, чтобы определить эстетические ориентиры, задать планку, в соответствии с которой человек сможет в дальнейшем постигать и оценивать современную ему словесность. Если школа не познакомит учащегося с классикой, сегодня слишком высока вероятность того, что он к ней не обратится вообще.

– На мой взгляд (я некоторое время работала в школе и читала лекции в вузе), основная проблема современных школьников в том, что большинство не читает художественной литературы вообще (в лучшем случае – в кратком изложении). Особенно эти пробелы становятся видны, когда школьники выбирают изучение гуманитарных наук в вузе. Так ли это?

– К сожалению, так.

– Если хотя бы три-четыре человека из класса не читали текущее по программе литературное произведение (а в реальности таких чаще больше половины класса), то они, соответственно, полностью выпадают из учебного процесса на уроках литературы. Может, есть смысл перейти на чтение классиков (вслух, по ролям) непосредственно на уроках литературы? Ведь практически у каждого классика найдутся произведения малой формы, которые можно успеть прочитать на уроке. А чтение фолиантов оставить тем, кому это действительно интересно?

– У меня встречный вопрос: а чем тогда урок чтения в 1 классе будет отличаться от урока литературы в 11? Если мы говорим о чтении вслух как о методическом приёме, ради бога, пожалуйста. Но дозированно. Превратив уроки литературы в уроки чтения с листа, мы не добьёмся ничего. Наоборот, те дети, что читали активно, перестанут это делать, потому что исчезнет возможность обсуждать прочитанное. А те, кто не читал, превратятся в пассивных потребителей чужого слова, и всё. Урок литературы силён своим аналитическим началом, это хорошо известный факт. Уничтожая этот компонент в уроке, мы деформируем навык овладения информацией, её усвоение. А как же тогда развитие мышления? Межпредметные связи? Общекультурный контекст?

Ну и ещё один немаловажный момент. Личность педагога. Сегодня очень много внимания уделяется различным педтехнологиям, которые без опоры на личную заинтересованность учителя, его обаяние ничего не дают, как бы красиво не было всё обставлено. Порой та интрига, которую создаёт талантливый преподаватель на своих занятиях, заставляет взять в руки книгу даже тех, кто категорически отказывался это делать. К сожалению, таких преподавателей становится всё меньше. Вот о чём необходимо думать сегодня в первую очередь: о сохранении личностного начала в преподавании, а не о его техническом оснащении.

– Современные родители всё чаще жалуются на школу – и тому не учат, и сему не учат, при том, что в их домах совершенно отсутствует библиотека, дети не приучены к домашнему чтению. Кто и как, всё-таки, должен учить ребёнка читать, на ваш взгляд?

– Самый естественный путь – это включение книги в систему ценностей, сформированную в сознании ребёнка. Мне думается, что это в первую очередь заслуга родителей, которые своей личной заинтересованностью в чтении способны вызвать интерес и у своего чада. Но даже это не всегда гарантирует, что ваш ребёнок не будет выпускать книгу из рук. Мне известно огромное количество примеров, когда родители-филологи не смогли привить своим детям любви к чтению. На школу надеется чревато: вы можете оказаться в ситуации, когда сам учитель не испытывает особого рвения в популяризации чтения хотя бы потому, что перед ним стоит чёткая задача приготовить детей к ЕГЭ по русскому языку. Этот-то экзамен сдают все, а не единицы, поэтому всё логично, пусть стараются мама с папой. И действительно, надо стараться!

– Детское и подростковое сознание формируется преимущественно во взаимодействии со взрослыми. Каким образом (попробуем вообразить идеальную картину) должно выстраиваться это взаимодействие со стороны взрослых: родителей, бабушек-детушек, воспитателей и учителей?

– Если бы я знала ответ на этот вопрос, то написала бы книгу под названием «Прочитай – и будет счастье». Существует огромное количество исследований, рекомендаций, различных методик, просто житейских советов. И вы прекрасно понимаете, что знакомство с ними не является гарантией того, что ваши дети будут расти беспроблемно, легко и говорить вам при этом всё время «спасибо». Никогда не возьму на себя ответственность что-то категорично рекомендовать к исполнению. Высока вероятность того, что не сработает. Но для себя я поняла то, что я и мой ребёнок – это не одно целое. Это два самостоятельных человека со своим характером, привычками и системой представлений о мире. Признать суверенитет своего ребёнка – очень сложно, но без этого не обойтись, без этого не возникнет ни доверия, ни уважения друг к другу.

– Недавно вышла ваша первая книга (хотя недавно вы отдали в издательство уже шестую!) «Мама мыла раму». О чём она?

– «Мама мыла раму» о сложных взаимоотношениях девочки-подростка и авторитарной мамы, присвоившей себе право точно знать, что нужно её ребёнку. Вместе с тем эта книга о любви во всех её проявлениях, просто героини приходят к её пониманию разными путями. Не покривлю душой, если скажу, что эта книга об амбивалентности того, что мы обычно называем родительской любовью, женской любовью, любовью ребёнка к матери, мужчины к женщине. Это чувство одновременно обладает силой и разрушительной, и созидательной. Мне думается, что «Мама мыла раму» – это непростая история вызревания подлинной любви в отношениях мамы и дочери.

– Главные героини в «Маме…» – мать и дочь. С одной стороны, такие разные, а с другой – такие похожие друг на друга иногда ненавидят друг друга. Откуда такое непонимание?

– Такое непонимание не является неожиданным. Оно – обязательное условие взросления. Когда мы смотрим на факт рождения младенца, мы же не задаёмся вопросом «Зачем?» Зачем рваться на свет белый, когда внутри материнской утробы безопасно и комфортно? Дети «отталкиваются» от своих родителей для того, чтобы воссоединиться с ними на качественно новом уровне. Так же и здесь. Этап непонимания – это один из этапов мощного процесса взаимоузнавания, сближения матери и дочери. А вот то, какими страстями он сопровождается, так это уже вопрос темперамента и личной культуры.

– Часто такая модель семьи встречается в реальной жизни?

– Сказать, что такая модель отсутствует, что она придумана мною, было бы неправдой. Мне приходилось встречаться с семьями подобного типа и, к сожалению, не так уж редко. Но, хочу заметить, что подобного рода семьи подчас оказываются очень сплочёнными, а выросшие в них дети имеют сильный характер, обладают особой жизнестойкостью. И что самое главное, несмотря на подчас печальный детский опыт, они очень нежно относятся к своим матерям.

– Вы говорили, что «в нашей стране женский образ в последние годы изменился в лучшую сторону, стал более европейским». То есть, вы ставите знак равенства между «европейский» и «лучший»? Поясните, пожалуйста.

– Определение «европейский» родилось не случайно. Под ним я понимаю образ женщины, перешагнувшей сорокалетний рубеж, но при этом не утратившей интерес к своей собственной жизни. Если вдуматься, это именно та часть женского населения, которая обладает огромным потенциалом: дети есть, у некоторых даже – взрослые, в профессии состоялась, быт налажен, хочется быть востребованной, хочется быть самостоятельной, независимой и при этом пользоваться ещё своим женским обаянием. Но… при устройстве на работу ваш возраст вызовет у работодателя серьёзные опасения, в магазине вам предложат пару-тройку моделей из числа тех, что «не слишком вызывающи», а если вам предложат сняться в рекламе, то это будет образ возрастной дамы, задумавшейся о том, куда разместить средства перед пенсией. Иной опыт демонстрирует Европа, где женщины после сорока – это та аудитория, которая во многом определяет тенденции модной, туристической и др. индустрий. Образ такой женщины доказывает ценность уже приобретённого опыта и одновременно точное осознавание своих потребностей. Надо ли говорить, что это меняет и их внешний облик? Мне отрадно наблюдать, что сегодня становится всё больше и больше уверенных в себе женщин, разносторонне развитых, следящих за собой, достойно и со вкусом одетых… Они производят впечатление людей, которые получают удовольствие от жизни или во всяком случае стремятся к этому и не заявляют, как наши мамы: «Да не надо мне нечего…» Надо! И ещё как.

Вопросы задавала Любовь ГОРДЕЕВА