Год длиною в жизнь

№ 2013 / 27, 23.02.2015

Я уж и забыл, какое смешное определение антологии у Владимира Ивановича Даля: «Цветник, сборник мелких образцовых статеек и стихотворений».

Я уж и забыл, какое смешное определение антологии у Владимира Ивановича Даля: «Цветник, сборник мелких образцовых статеек и стихотворений». Есть в нём что-то уютное, домашнее. И, кажется, вернее всего относящееся к «цветнику» нашей «Пристани». «Статеек» у нас, правда, нет, но зато есть дневники и письма, которые вместе со стихотворениями сложились в живое, прекрасное и именно «образцовое» целое, где «образцовость» не щегольство, а свет образа Божия.

Это хорошее чтение. Можно жить страница за страницей, слушая полноту каждого дня, не заглядывая в завтра. И вдруг открыть, как дни отзываются друг другу и оказываются твоей мыслью и жизнью и слышать за словом контекст бытия. А можно прочесть, как обыкновенно читают книги, и увидеть, что календарь – это «антология дней», где Господь пишет каждую страницу наособицу, и однажды догадаться, как догадался здесь в одной из дневниковых записей В.А. Жуковский, что случайностей нет, а есть только не всегда узнанное нами Божье предопределение, небесная воля. И сразу, хоть на минуту станешь пристальнее к себе, родному минувшему и тайне жизни. Прочитаешь, например, совет Пушкина жене «не читай скверных книг дединой библиотеки, не марай воображения», улыбнёшься и почувствуешь своевременность урока новым читателям. Уж они-то подвергаются этой опасности стократ больше Натальи Николаевны, потому что «скверные книги» плодятся делением, как простейшие организмы, и давно сродни всемирному потопу, так что пушкинский совет глянет ноевым ковчегом и спасёт не одну душу. Или со стыдом увидишь острое замечание И.С. Аксакова: «кажется, что нет ничего пошлее умного человека в наше время. При своём нравственном растлении, при нецельности своего ума, он не способен к откровению новых истин…» И поневоле смутишься: ах как мы часто (и всё чаще, чаще!) попадаем в эту старую колею ложной умности при нецельности ума и оттого всё дальше и дальше от новых истин.

Нет-нет мелькнёт в антологии старинное, ещё школой привитое стихотворение вроде пушкинского привета няне или тютчевского «чародейкою зимою околдован лес стоит», и разом на минуту воротится детство, вспомнится первое чтение и очарование музыкой, которую ты ещё не слышал умом, но уже таинственно узнавал сердцем и она светила в душе самым дорогим бессознательным светом. А наткнёшься на такое знакомое блоковское «О, я хочу безумно жить!» и опять молодость, огонь, счастье! А там явится и чудо и счастье семьи, и ты обрадуешься пушкинской радости: «Моё семейство умножается, растёт, шумит около меня. Теперь, кажется, и на жизнь нечего роптать, и старости нечего бояться». И утешишься вместе с К.Р.: «Прежде я с невыразимо сладостным чувством гордости и любви говорил: мой сын. А теперь мне так бесконечно отрадно говорить: мои дети, и в этих словах, кажется мне, сливается вся привязанность и нежность, на какую только способен человек. К.Р.»

Так антология незаметно становится твоим внутренним календарём. И втянувшись, уже не забудешься, потому что почувствуешь, что тебе предстоит прожить не год, а век во всём свете и тьме, сомнении и счастье, любви и печали, которые выпадают человеку во всякой долгой истории, а тем более такой беспокойной, как русская. В отрывных календарях ещё можно защититься самой «технологией» – оторвал листок, прочитал стихотворение, оглянулся ещё раз на дату (как они сходятся?) и остался в этом атоме суверенного времени, в чётко очерченном сегодня, позабыв вчера и не заглядывая в завтра. А тут стихи и письма словно сами торопятся оглянуться друг на друга с какой-то одухотворённой ревностью или желанной близостью, так что одна страница может быть утешена другой или внезапно затемнена ею и они только вместе и есть божественная драматургия жизни, где улыбка и печаль ходят рядом, а высокое и вполне общественное чувство нежно и беззащитно соседствует с самым доверчивым. И ты уже ищешь этих касаний и радуешься новизне внезапно высекающейся при столкновении мысли. И диалог с его контрастом или согласием становится милее всего.

И тут же по неуловимому дыханию словаря поймёшь и другое – что и сами времена года, которые мы за городским окном различаем всё реже (так что пейзаж, кажется, окончательно оставил нашу словесность), непременно постараются напомнить читателю, что и он – дитя снега и поля, птицы и облака. Новая поэзия и «новый человек» всё реже поднимают глаза к небу и всё реже видят, как искрится река и как дышат на зное поля, потому что безумие времени неизбежно задевает и Божий мир, где мы все связаны. Кто уж сегодня, как Баратынский, поздравит родных со старым календарём, «с нашими степями, ибо это простор, который ничем не заменят здешние науки; с нашей зимой, ибо она бодра и блистательна и красноречием мороза зовёт нас к движению лучше здешних ораторов, с тем, что мы в самом деле моложе 12-ю днями других народов и посему переживём их, может быть, 12-ю столетьями…». Или, как Андрей Болотов, благословит снег: «Иди с миром, снег, мягкий и пушистый, и умножай собою количество лежащего уже на полях и дорогах наших. Буди благословенно шествие твоё, и чтоб такой же мир и безмятежная тишина господствовала и в жизни нашей и между нас, с какою идёшь и сыплешься ты теперь на землю нашу».

И так ясно, что великие старики не всегда пишут сам день, но всегда его душу. А уж когда душа поэта и дня совпадают, как счастливо делается чтение, как озаряется день читателя, как он тогда не торопится перевернуть страницу, а побыть, побыть в этом свете и согласии, продлить состояние, так детски чисто названное. И всё будет лететь бунинский золотой шмель, мерцать никтинские звёзды и серебриться набоковская стрекозка на купальне и так захочется дать обмануть себя, что красота ещё вернётся нашему сердцу.

Подлинно: год приходит и год проходит, а земля пребывает вовеки. И человек всегда будет кивать мудрости Экклезиаста, что «нет ничего нового под солнцем», но про себя знать, что Бог каждое утро стоит у твоего порога с подарком нового дня. И только ты властен сделать его мимолётным или бессмертным.

Как ещё и напомнить нам о тревожной неуверенности дня и святой ответственности за этот день, если не просьбой каждый раз вставать перед новым годом с памятью о всей долгой дороге жизни. И жить, жить молитвой, любовью и Отечеством, потому что не зря ведь вся антология каждым словом подтверждает бунинское благословение русской душе:

Прекрасна ты душа людская! Небу Бездонному, спокойному, ночному Мерцанью звёзд подобна ты порой!

Воистину!

---

^{Тихая пристань. Дневник русской поэзии. Стихотворения, отрывки из дневников и писем, размещённые по датам написания. Составитель Дмитрий Шеваров. Москва Минск 2013.}

---

Валентин КУРБАТОВ,
г.ПСКОВ