Неизвестное стихотворение Варлама Шаламова о Николае Рубцове

№ 2013 / 38, 23.02.2015

17–19 сентября 2013 года в Праге, в Национальной библиотеке Чешской республики, состоится международная научная конференция «Закон сопротивления распаду», посвящённая В.Т. Шаламову.

17–19 сентября 2013 года в Праге, в Национальной библиотеке Чешской республики, состоится международная научная конференция «Закон сопротивления распаду», посвящённая В.Т. Шаламову. В ней примут участие многие видные учёные Европы, России, США, Китая и других стран. Почти синхронно с этим событием 26 сентября в Германии в известном культурном центре Literaturenhaus Berlin откроется большая документально-художественная выставка, героем которой также будет автор «Колымских рассказов». Таким образом, можно говорить о «Днях Варлама Шаламова» в Европе, что является ярким свидетельством широкого признания творчества выдающегося русского писателя и актуальности его произведений. В России, Чехии и Германии к этим событиям выйдут очередные издания сочинений Шаламова.

Родину писателя Вологду на этих мероприятиях будет представлять известный исследователь, автор первой биографической книги о Шаламове в серии ЖЗЛ Валерий Есипов. В Праге и Берлине побывает также труппа Вологодского камерного драматического театра под руководством Якова Рубина. Артисты покажут спектакль «Отче наш» по произведениям Шаламова.

Работая недавно в фонде В.Шаламова в Российском государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ), я – к большой собственной радости и, думаю, к радости всех любителей поэзии, особенно вологжан – обнаружил стихотворение, посвящённое Н.Рубцову. Оно находится среди черновых рукописей стихов Шаламова, датируемых 1976–1977 годами (для точности – РГАЛИ, ф. 2596, оп. 3, ед. хр. 94, л. 17). Возможно, это стихотворение предполагалось к публикации в последнем прижизненном поэтическом сборнике Шаламова «Точка кипения», который вышел в 1977 году в издательстве «Советский писатель». По каким-то причинам публикация не состоялась, затем стихотворение затерялось среди многочисленных черновиков, и только сейчас, почти тридцать пять лет спустя после создания, приходит к читателю. Вот оно:

Я чётко усвоил, где «А» и «Б», И русской грамматикой скован. Мне часто бывало не по себе От робкой улыбки Рубцова. За тот поразительный тотемский рай, Отпущенный роком поэту, За тот не вполне поэтический край, В каком расположена Лета. Поэты, купаясь в горниле столиц, Испытываются без меры. И нету предела – глубин и границ, И нету химерней химеры.

В. Шаламов

Всем известно, что литературная судьба Шаламова была необычайно трудной, и это касалось не только его прозы, но и стихов. Только сейчас мы открываем его огромное поэтическое наследие. Оно показывает, что автор «Колымских рассказов» был отнюдь не второстепенным, а первоклассным поэтом и при этом – редким знатоком русской поэзии и серьёзным теоретиком стиха, о чём знают посетители сайта shalamov.ru. (Могу сообщить попутно, что в настоящее время идёт подготовка издания стихов Шаламова в известной академической серии «Библиотека поэта»).

Стихотворение, посвящённое Н.Рубцову, без сомнения, могло бы украсить последний сборник Шаламова, вышедший к его 70-летию. Ведь оно являлось данью уважения одного большого поэта другому. Причём, на этот раз к автору не могло быть никаких цензурных придирок, поскольку Н.Рубцов получил тогда широкое признание. И как бы обрадовались читатели, узнав об этой их неожиданной перекличке…

Она и сегодня кажется неожиданной. Ведь и биографии, и поэтические миры Шаламова и Рубцова – очень разные. Казалось бы, поэты не сопоставимы и даже чужды друг другу – тот, кто «много лет дробил каменья/ Не гневным ямбом, а кайлом», и тот, кого принято называть певцом «тихой родины». Но суровая шаламовская муза смогла всё-таки оценить и принять мягкую, тонко-лиричную рубцовскую музу. И это неудивительно, потому что Шаламов всегда говорил, что «в искусстве места хватит всем» и при всей своей строгости к современной поэзии умел отличать в ней подлинные таланты.

«Рубцовское» стихотворение типично для его манеры – оно короткое и ёмкое, чуть суховатое и угловатое, но каждое слово, каждая рифма и метафора чётко продуманы, все три строфы заключают в себе конкретную поэтическую мысль, а последняя строфа не оставляет сомнений в законченности стихотворения.

Свой большой опыт, жёсткость и даже педантичность Шаламов заявляет с первых строк: «Я чётко усвоил, где «А» и «Б»,/ И русской грамматикой скован». На этом фоне поистине дорогого стоят в его устах следующие строки: «Мне часто бывало не по себе/ От робкой улыбки Рубцова» – они несут в себе огромную радость от встреч со стихами редкого и чистого таланта. Ведь «не по себе» бывает, когда что-то действительно трогает душу, а «часто» – это высшая похвала. И сколь точно выражено существо лирики Рубцова в образе «робкой улыбки»!

Конечно, есть соблазн прочесть эти строки биографически – как впечатление Шаламова от известных фотографий Рубцова или как свидетельство того, что он встречался с Рубцовым где-то в редакциях московских журналов и видел его действительно робкую улыбку нестоличного жителя. Но этот соблазн лучше отвергнуть – во-первых, стихи нельзя понимать буквально, во-вторых, никаких данных о их личных и тем более «частых» встречах нет, а главное – метафора поэзии Рубцова как «робкой улыбки» очень уж хороша.

Следующая строфа может показаться нелогичной, она не имеет связок с предыдущей, но это особенность Шаламова – он не любит гладких перетеканий в стихах и сразу заявляет, «за что» он благодарен поэту. «Поразительный тотемский рай» – это, конечно же, та основная часть рубцовской лирики, восхитившая Шаламова, которая так или иначе связана с тотемской «деревней Николой». Здесь можно немного подумать и об автобиографическом моменте: известно, что в детстве Варлам вместе с отцом-священником побывал в Тотемском уезде и видел всю нетронутую цивилизацией ширь и красоту его полей и лесов, всю первозданную красоту «белых церквей», о которой так скорбел Рубцов.

Наконец, последняя строфа подводит итог печальной жизненной и поэтической судьбы автора «Звезды полей» – как её видит и понимает Шаламов. Не случайно здесь появляется образ «горнила столиц», в котором «купаются» и «испытываются без меры» многие поэты. Очевидно, что Шаламов рассматривает судьбу Рубцова как продолжение судьбы многих талантливых русских поэтов – выходцев если не из крестьян, то из провинции, для кого жизнь в столице стала тяжким, сладким и в итоге роковым испытанием. Самое яркое воплощение такого рода судьбы для Шаламова – конечно, С.Есенин, которого (как и Н.Клюева и П.Васильева) он ценил необычайно высоко. Нелишне напомнить, что Шаламов в декабре 1925 года присутствовал на похоронах Есенина в Москве, прекрасно знал ещё по 1920-м годам его стихи, в том числе «Москву кабацкую», знал и секреты особой популярности Есенина в уголовном мире. Не понаслышке (а встречаясь лично с тем же П.Васильевым в 1930-е годы) он имел возможность наблюдать, каким душевным надрывом, заглушаемым, как правило, алкоголем, сопровождается жизнь «поэтов от земли» в столице. Что касается Рубцова, то о его бесшабашном образе жизни в Москве со времён учёбы в Литинституте ходили легенды, и они вполне могли быть известны Шаламову, который не открывал тут для себя ничего нового: к несчастью, «горнило столиц» подкосило ещё один большой русский талант. Он глубоко понимает причины этой неизбывной трагедии, её беспредельность («и нету предела – глубин и границ»), и в то же время, со свойственной ему – в прямом и переносном смысле – трезвостью и жизненной умудрённостью заявляет, что поиски «предела» для поэта в этой ситуации – призрачны и безнадёжны («и нету химерней химеры»).

Разумеется, у Шаламова сегодня могут найтись оппоненты – многочисленные ревнивые поклонники Н.Рубцова, видящие причину гибели поэта в Л.Дербиной и только в ней. Предвижу их возмущённые вопросы: «Как мог Шаламов обойти историю убийства, о которой он наверняка знал?! Почему он писал о «столицах», когда дело происходило в Вологде?! Сознательно умолчал об убийстве?!»

Поскольку такие вопросы могут возникнуть не только у ревнивых почитателей, но и у обычных неискушённых читателей, на них стоит ответить с максимальной объективностью.

Возможно, Шаламов, живя в Москве достаточно изолированно от литературных кругов (по причине своей глухоты он общался с людьми вообще мало), поначалу не знал обстоятельств смерти Рубцова. В его дневнике есть лишь одна лаконичная и кажущаяся грубоватой запись на этот счёт, сделанная 27 января 1971 г., неделю спустя после вологодской трагедии: «Умер поэт Николай Рубцов от водки»… Кто ему передал такую версию или он сам её для себя сформулировал, суммировав сообщённые ему факты? К сожалению, здесь можно только гадать. Но с учётом того, что Шаламов страшно не любил сплетен и тем более – грязных, связанных с женщинами, можно предполагать, что он сам, отсекая всё лишнее, интуитивно и опираясь на опыт, вывел общий знаменатель этой истории – именно смерть «от водки» как первопричина трагедии многих русских поэтов. И в этом отношении он был очень близок к истине: как показывают все непредвзятые исследования жизни и смерти Рубцова, поэт в последние свои годы неотвратимо шёл к гибели, и случай с Л.Дербиной лишь ускорил его конец, придав ему столь некрасивую, мрачно-скандальную окраску. Я тоже занимался проблемой и могу это со всей ответственностью утверждать.

Между прочим, так же прямодушно, не лукавя, называя вещи своими именами, глядя в суть, в корень зла, выражают своё мнение в подобных трагических случаях и хранительницы нашей нравственности – деревенские старушки ( а также и старики, каким был Шаламов). И если в дальнейшем кто-либо мог рассказать Шаламову о роли Л.Дербиной, он не мог изменить своего взгляда и остался при нём. Но в стихи, в искусство, такой бытовой взгляд никогда не переносится. Стихотворение, написанное пять лет спустя, естественно, было освобождено от любых грубых «не поэтических» слов, от всяческого житейского «сора». Целомудренно храня добрую память о Рубцове, Шаламов сказал лишь о вечных русских «испытаниях без меры».

Разве не является такой взгляд, преображённый поэзией, единственно правильным и для жизни? И кто может сомневаться, что стихотворение Шаламова является достойнейшим памятником Рубцову?

Валерий ЕСИПОВ