Сей камень…

№ 2014 / 11, 23.02.2015

Леонид Смородин начал странствовать ещё по стране Советов. Приехал в Спировский район Тверской области в 1990-х и обосновался здесь, поверив Ельцину и Стреляному

Леонид Смородин начал странствовать ещё по стране Советов. Приехал в Спировский район Тверской области в 1990-х и обосновался здесь, поверив Ельцину и Стреляному, что свободное землепашество принесёт рай на русскую землю. Поселился в деревеньке Городок. Здесь крестьянствовал и фермерствовал; а, попахав землю, брался за стихи и прозу.

Боюсь назвать даже примерный объём им здесь написанного, т.к. и в Городок он привёз солидный тюк рукописей. Смородин автор множества не напечатанных статей, рассказов, повестей и гигантского по объёму фантастического романа «Красное смещение». Часть его трудов довелось прочесть и мне. Раз-два в году появлялся в «Русской провинции» небольшой мужичок с пузатым рюкзаком за спиной. Спешивал рюкзак на стол – и начинал деловито метать перед носом аккуратно перепечатанные и сшитые рукописи.

Нет, он не графоман, как, возможно, решит кто-то. У него за плечами работа инженера на уральском заводе и годы поисков по стране своих университетов с очевидным намёком на литературную судьбу Максима Горького. Но ходить пришлось не по царской России, а по СССР: познал колхозную жизнь в Средней Азии, побывал в рабах, вкусил сладость подмосковных узилищ в усадьбах новых русских. Словом, по части знания жизни он тёртый калач, и литературу рассматривал как способ влияния на жизнь! Всё увиденное и пережитое попытался описать и опубликовать ещё в советские времена. Рассказывал, как дошёл до Верченко, а с романом о сельскохозяйственном рабстве в советских республиках заявился на приём к самому Сергею Михалкову:

– Что?!! Раб-бство в с-советской стране?! П-помилуй Бог! Даже в руки не возьму! В-вон отсюда, п-провокатор! С-сумасшедший! – и уже секретарше: – Эт-того маргинала запомнить и ко мне не п-пускать!..

Советский писатель в те годы писал о проблемах Нечерноземья, повороте северных рек и переселении неперспективных деревень, а Россию с юга уже накрывала трагедия, которую, к сожалению, видели только сумасшедшие. Напрасно посылал он свои самодельные повести и романы на горячую тему в издательства, журналы. Рецензенты в один голос упрекали за натурализм, отсутствие профессионализма, плохой язык. Так оно и было. Не замечали в них правды-матки, замалчиваемой публицистикой 1980-х…

Некоторые статьи Смородина по крестьянскому вопросу, исследования по истории крестьянской общины, проблемам капитализации земли, довольно дельных и русских по духу, впоследствии печатали местные газеты, журнал «Русская провинция». Автор запоздало анализировал причины упадка экономики и духовной сферы в стране, в 2000-х его активно печатала газета «Тверской собор». Но напечатать что-либо по разряду изящной словесности, признаюсь, мне, как редактору литературного журнала, долгое время не хватало решимости. Какая-то черта, невидимая межа отделяла литературную делянку Смородина от хиреющего, зарастающего сорняками литературного поля. И вот – то ли это самое поле стали глушить сорняки, то ли литературная делянка Смородина дозрела до общественных смотрин, но, не без колебаний, я всё же решился в 2001 году опубликовать его «коллаж» «Седой вундеркинд» в «Русской провинции».

Не хотел бы, чтоб читатель стал выискивать у Смородина эпатирующие эпизоды, опуская написанное им до уровня бульварной литературы. Натурализм автора пугал и меня. Но обращала внимание новизна литературных героев Смородина, место среди них самого героя-рассказчика. Это были люди по большей части образованные, но волею обстоятельств вытесненные в сферу физического труда. А ещё – люди кочующие, маргинальные, без определённых нравственных устоев. Они воруют, лгут, прелюбодействуют, строят друг другу козни, не испытывая при этом никаких душевных угрызений. Читая коллаж Смородина, я ждал, что вот-вот догадаюсь о чём-то тёмном, скрытом в нас от нас самих и отвечу на вопрос, который сегодня задают себе многие: «Как могло случиться, что самый читающий в мире народ так быстро променял свои духовные ценности на чечевичную похлёбку жёлтой литературы и телесериалов?» А случилось это, вероятно, потому, что значительную часть народа вырвали нищетой из духовного и материального уклада, превратили в кочевую не укоренённую маргинальную массу. Многим людям стало всё равно, где и с кем жить, работать, что делать? Пришли те, кто уже не вздохнёт украдкой ни о матери своей, ни о детях, у кого не осталось в душе тепла ни к земле, ни к небу.

Прозу шестидесятников интересовали личности стоические, характеры народные – Матёры, Матрёны. Их непутёвые дети мелькали только в эпизодах, когда приезжали хоронить своих великих матерей и отцов с БАМов, ГРЭС, рукотворных морей, каналов. Но если деревенская проза писала о тех, кто оставался в пустеющих деревнях, то герои Смородина как раз те, кто во имя жизненного успеха и прекрасного будущего ушёл из родного дома. Но те из них, кто не добился места на доске почёта: не стал передовиком, не получил квартиры, не заимел жены по какой-либо злостной причине. Не стал членом КПСС. И в поисках давно проигранного успеха они кочуют по стране, пересыпаются с места на места, работают то на заводе, то в совхозе на сборе винограда, то кашеварят в геологической экспедиции, то в Казахстане, то в средней полосе России. Завод, фабрика, совхоз, колхоз, стройка. Герой Смородина даже бравирует тем, что его ничто ни с кем и ни с чем не связывает, повторяя рефреном фразу «Кого только я не видел, кто только не видел меня!..»

Его герою всё равно, с кем жить, с кем работать. С кем свели судьба и обстоятельства, с тем и живёт. Позвала отужинать женщина, с которой он едва знаком, пришёл, отужинал, выпил, поговорил. Положила в постель – лёг, переспал. Утром встал и пошёл дальше. Выгнала из своего дома, найдя более сильного и молодого, оделся, обулся и молча, без сожаления и скандалов ушёл. Знает, раз пустила эта, найдётся и та. Недаром герой Смородина роняет убийственную для разумного мужчины фразу: «В общем-то сожительствовать можно и со слабоумной…» Он и болеет, как животное, перемогаясь в одиночку, корчась во время дежурства на ферме где-то на подстилке из соломы.

Нет, недаром крестьянский мир всех покидающих дом родной провожал как умерших, плачем, а всех странников и прохожих встречал с опаской. Блудный это народ, погибший для мира, в снах лишь прилетающий под крышу своего дома.

В 2000-е годы я не раз заезжал к нему в деревню Городок. Он отрастил большую бороду, стал похож на Владимира Ивановича Даля. Писатель Владимир Степанов, близко знавший Смородина, клялся, что если сложить все его дневники в одну стопу, а Смородин всю сознательную жизнь записывал день за днём всё, что происходило с ним, высота её составит не менее метра: там тысячи страниц. Великий труженик, в другой среде его творческая судьба, уверен, сложилась бы иначе.

В памяти осталась последняя встреча с Леонидом, поездка к камню, найденному им в окрестностях Городка. Километрах в двух за деревней остановились по его повелительной просьбе. Он зряче повёл нас со Степановым мокрым осенним полем и привёл к странной формы камню. На плоской стороне виднелись стёртые временем черты и резы, из которых наше глупое воображение напрасно пыталось увидеть известные нам знаки.

– Межевой камень? – предположил я.

– Без комментариев, – торжественно ответствовал Смородин…

Он считал, что в камне заложен какой-то глубокий смысл. Если уж нас камень удивляет пластикой и вызывает раздумья, то людей каменного века, наверное, поражал. Возможно, камень – хранитель какого-то забытого сакрального смысла, намолен поклонениями древних насельников. В первобытные времена, когда не знали обработки камня, быть может, казался он посланцем небес, чем-то вроде явленного свыше божества. Смородин предположил даже, что подобные камни могли казаться знамениями природы; их передавали будущим поколениям как символ веры, обожествляли. Я припомнил, что даосы считали подобные камни, равно как и замысловатые корни деревьев, созданные и обработанные силами природы, такими же произведениями искусства, как и рукотворные.

– Ну, сейчас всё это только домыслы, – подвёл черту нашим фантазиям и поминам реалист Степанов. – А вот хорошо бы его в Спирово доставить и установить рядом с краеведческим музеем. Будет что туристам показать. Пока лихой новый русский или кавказский не умыкнул и не украсил им свою усадьбу.

Нужно отдать Степанову должное: он организовал транспорт, кран, привёз камень в Спирово и установил рядом с краеведческим музеем, куда после смерти Смородина весной 2013 года перевезли и все его дневники и рукописи.

На камне появилась и надпись: «Сей камень найден краеведом Л.Смородиным и заботами предпринимателя Тяжелова В.М. и члена Союза писателей России Степанова В.В. установлен на сём месте».

Получилось вроде эпитафии неизвестному писателю Леониду Смородину…

Михаил ПЕТРОВ,
г. ТВЕРЬ