Сергей Алексеев: Для чего Чингисхан ходил в походы

№ 2014 / 27, 23.02.2015

 

ИЛИ ПОЧЕМУ ПЕРВЫЙ КАНАЛ ОТКАЗАЛСЯ

ЭКРАНИЗИРОВАТЬ «СОКРОВИЩА ВАЛЬКИРИИ»

Тиражи книг Сергея Алексеева не так давно перевалили три миллиона экземпляров. Сам писатель о себе рассказывает

 

Сергей АЛЕКСЕЕВ

– Родился и вырос в деревне в Томской области. Отец, дед – все промысловые были охотники. Дед ещё бондарь, мастеровитый мужик был, воевал на трёх войнах. Однажды мы с дедом умирали. Это был февраль 1956 года. Я хорошо дату запомнил потому, что дед тоже болел и пытался меня развеселить: на стене висел календарь на одном листе, дед попросил меня найти год 1956, потому я и запомнил точно.

Мне было тогда четыре года и очень не хватало соли, так что ел её мисками. Вдруг мне резко стало плохо, начались видения – явился красный бык. Была ли это клиническая смерть – не знаю, скорее всего, нет, потому что я сознание не терял. Помню, как меня заворачивали и выдирали из этой шкуры, которая засохла и стала как короб фанерный. Вытащили – и я как заново родился. После этого я отошёл от этих образов, и началась обыкновенная, простая жизнь. Потом я пошёл в армию, и в армии случайно мне попалась книга Маркеса «Сто лет одиночества». И Маркес мне «свернул мозг» по сути.

– А какой первый текст вышел из-под вашего пера?

– У меня очень колоритным человеком был дед, и я написал рассказ о нём. Не умея писать, не понимая, как это делается, просто описал бурную жизнь деда. Поскольку жил я один в маленькой комнатушке общаги, ко мне часто приходили парни из «уголовки» нашей, ведь остальные уже были семейные. Я побоялся, что они увидят рукопись, всё это порвал и сжёг. На следующий день прихожу с работы (учебного отпуска на сессию не давали – убийств было много), сажусь готовиться к экзаменам, а меня тянет писать. И с этого всё началось.

В 1979 году я попал на семинар-совещание молодых писателей, который проводил ЦК ВКЛСМ. Собрали молодняк со всей страны, человек 150, наверное, и неделю натаскивали: давали азы мастерства, обсуждали и разбирали тексты друг друга. Было очень интересно, оттуда вышло много писателей. По итогам этого семинара меня заметили, издательство «Молодая Гвардия» напечатало мою первую книжку, куда вошло несколько рассказов и повестей.

– На комсомольском семинаре вас как-то поправляли идеологически?

– Нет, что совершенно потрясающе! Поэтому, когда говорят, что советских писателей контролировали, обучали, врут все, как сивые мерины. Мне никто ничего не указывал, хотя у меня были достаточно острые рассказы и повести. Не было в героях никаких положительных комсомольцев, а были «бичи», воры, проститутки. Я отталкивался от Маркеса, меня привлекали скрытые явление жизни. Терпеть не мог с комсомольским задором написанные сочинения. Никто меня не запрещал, никто не учил. Единственный раз я пострадал за весь советский период, когда у меня цензура вырубила финальную главу в романе «Слово», за который я даже премию Ленинского комсомола получил. Так что, я как тогда писал, так и сейчас пишу – без внутреннего цензора. В поколении тех писателей, с кем я начинал, у всех так было. Другое дело, сами молодые авторы, имея внутри этого цензора, иногда писали «как надо» – кто хотел премию получить, кто на что-то рассчитывал… А мне в голову этого не приходило, наоборот, когда я начинал писать, меня распирали чувства, я всё пытался выплеснуть, не задумываясь, как это получится.

– Как вы вышли на славянскую тему?

– Уже мой первый роман «Слово» посвящён древнерусским рукописям, которые герои ищут всю свою жизнь. У меня багаж был значительный потому, что я специально ездил в археологические экспедиции по старообрядческим скитам, мы собирали рукописи у старообрядцев Томской, Новосибирской и Тюменской областей.

– Выступая на Международном книжном салоне, вы сказали, что у вас был период жизни, когда вы ослепли. С чем это было связано?

– Я по глупости заблудился в пещере приполярного Урала. Это был 1986 год, мне было 34. Опыта спелеологического у меня не было, хотя я в пещерах бывал, но в маленьких, метров триста. А тут всё лето я был один в горах, случайно нашёл пещеру, спустился туда, а выйти назад не мог. Двадцать девять дней находился под землёй в полной темноте.

– Чем питались?

– Ничем, воду солёную пил. У меня с собой было буквально три сухаря и четверть банки сгущёнки. На 29-й день вышел, можно сказать, с другой стороны Урала. Прошёл с одной стороны на другую

– К людям попали сразу?

– Не сразу, меня шофёр лесовоза спас. Я в речку вышел, мокрый вход. Причём уже слепым был, но этого не знал. В полной темноте ты не знаешь, слепой ты или нет. В полной темноте зрачок перестаёт работать. Вот вы зайдёте в темноту, он у вас расширяется, на свету сужается. А когда темно постоянно, зрачок в одном состоянии находится постоянно, движения нет. Я вышел, у меня резануло глаза, я думал, что от света, а я ещё и простыл сильно. Там же температура +4 – +6 градусов, а я в одном свитере, спал на камнях. Началась жуткая ангина, а потом воспаление глаз. Я тогда думал, проморгаюсь – пройдёт, а не проходит. Ну, в общем, услышал я шум машины и выполз на дорогу. Там шофёр меня подобрал и привёз на лесоучасток.

– Что в такой экстремальной ситуации человек испытывает?

– Я потрясающие картины видел, чудесные терема, огромных красивых людей. Сейчас как только у меня сильная простуда – сразу начинаю слепнуть, ношу с собой капли специальные. Так что зрение заменили вот эти картины – потрясающий просто мир. Я думал, что у меня начинаются галлюцинации, боялся сойти с ума, контролировал себя всё время. Надо всё время повторять таблицу умножения, стихи, песни орать – резко менять внутреннее состояние. Я пить очень хотел, а там солёная вода кругом, так начались слуховые галлюцинации. Я слышал, как капает вода – буль-буль – а мне кажется, это прохладное озеро, и я сейчас напьюсь. Так что боялся прислушиваться к каплёжу потому, что это как раз был прямой путь не вернуться. Как только нашёл пресную воду и напился – сразу и галлюцинации окончились. Лицо и тело у меня было всё в ссадинах и коростах, но там очень хорошо заживали раны. Может быть, эта солёная атмосфера бактерицидная, но у меня не было гнойников. Руки, все замки пальцев, колени – всё было разбито вдребезги, но зажило без единого нарыва. Пещера оказалась очень чистой. Эту историю я описал в книге «Правда и вымысел».

– Сами как считаете, лучшие ваши озарения в каких книгах?

– «Аз Бога Ведаю». Я очень точно, в нужный момент, вошёл в двери, которые мне открылись, и очень легко написал. Вот вы не читали эту книгу? Она написана ритмической прозой. Это песни, стилизованные под древнерусский язык, ритмическая проза даёт возможность возвыситься до высоких символов.

– Но это не тот гекзаметр, которым писал Гомер в своё время?

– Нет, это ближе, наверное, к Горькому, к «Песне о Буревестнике». Русский человек не будет воспринимать гекзаметр, он чужд по внутреннему направлению. А вот Горький точно угадал ритм прозы – и сразу дух поднимает. У меня ещё один роман написан ритмической прозой – «Скорбящая вдова», о боярыне Морозовой. Это любимая моя женщина из русской истории.

– Вы нашли о ней какие-то новые сведения, или просто пересказали её историю?

– Нет, абсолютно новая версия, ведь нет смысла повторяться. Пока я не выработаю концепцию, ради чего берусь за историю известной личности, я не буду писать. Вот так «Изгоя Великого» написал.

– Сколько вам понадобилось на подготовку к «Изгою»?

– Я «Изгоя» больше двадцати лет писал. Перечитал много материала об Александре Македонском, поставил перед собой концептуальную задачу и долго не мог найти ответа. А как только нашёл, тогда смог написать.

– И какая здесь концепция?

– Очень схематично поясню. Аристотель был учителем Александра Македонского, как известно. Аристотель был очень тщеславный человек, а философов в то время в Греции было, «как собак нерезаных», что ни полис – то философская школа. Аристотель жутко страдал от того, что, что он умрёт безвестным в этом сонмище философов, и о нём никто ничего не вспомнит. Для него было важно найти древние первоисточники самой первой философии, которая на земле существовала до греческой. Философы того времени, они же друг у друга всё передирали, а потом оспаривали. Аристотелю хотелось вырваться из этого круга, оставить свой след и свою философию. Для того, чтобы сказать «эти законы открыл я», нужно уничтожить первоисточники, которые мешают внедрить новую идеологию. Поэтому Александр, в первую очередь, пришёл в Персеполис – сакральную столицу Персии – и спалил с незабвенной Таис Афинской «Авесту». Аристотель хотел спасти эти книги, но это были 36 тысяч растянутых бычьих шкур. Святыня хранилась в специальном месте, которое Александр отыскал. Как только я начал рассматривать его персидский поход с этой точки зрения – поиск древних святынь – сразу всё стало ясно. А дальше он направился в Индию, нужно было уничтожить «Веды».

– Неужели он так был подвержен влиянию учителя, что согласился на уничтожение святынь?

– Конечно. И только его знаменитая любовь, скифянка Роксана, отговорила его идти в Индию. Она сказала: «Ты орудие в чужих руках», – и переубедила его. Он отказался от войны в Индии и пошёл в Средиземноморье, чтобы наказать обидчиков своих, в том числе, Аристотеля. Александр Македонский и следом Аристотель погибли, их обоих отравили потому, что они не выполнили этой миссии, не уничтожили святыни.

– А где хранились «Веды»?

– «Веды» – они и сейчас есть, но я не нашёл ни одного источника о том, где хранятся истинные «Веды». То, чем мы пользуемся, это воспоминания людей, которые когда-то читали «Веды».

– Свободный пересказ?

– Точно так же «Авеста», которая сейчас существует, это пересказ жрецов. Когда-то им рассказывали жрецы, что существовал такой источник, как «Авеста», и там были такие-то истины. На самом деле, Аристотелю удалось уничтожить книгу. Все тайны мира и все знания мира были сфокусированы в трёх источниках. Третий источник – это «Веста», которая хранится на Урале. Вот почему Македонский пытался пройти туда, но встретил Роксану.

– Расскажите, пожалуйста, о своей семье.

– У меня пятеро детей от разных браков, две дочери и три сына. Старший сын Алексей – мой сподвижник, наследник, помощник. Он взвалил на себя всю техническую работу, стал моим директором, хотя музыкант по образованию и призванию. У него группа, где он сам пишет песни, тексты и музыку в стиле драматический рок. Песни философские, про них сегодня говорят «не формат». Яблоко упало недалеко от яблони.

– А где вы, в основном, пишете?

– Лучше всего пишется на подмосковной даче, в глухой деревеньке в лесу. Летом там народу много, а вот зимой одни сторожа. Это убежище такое, закрываюсь там с апреля по ноябрь. Правда, вот уже второй год я там не бываю потому, что у меня экспедиции. В прошлом году изъездил Сибирь. Сейчас еду на Алтай по местам Чингисхана, по древним поселениям скифов.

– Вы будете смотреть какие-то конкретные исторические места?

– Я Вам расскажу, как дело было. Пришёл ко мне человек и говорит: «Ты должен написать роман о Чингисхане, рассказать, кто он на самом деле был, для чего он ходил в походы». Я говорю: «Я очень плохо знаю тюркскую культуру». А мне в ответ: «Он к тюркской культуре не имеет никакого отношения, он белой расы». Этот потрясающе интересный человек проведёт меня по всем сакральным местам, где был Чингисхан, обещает познакомить меня с наследниками полководца, причём они – не монголы.

– Когда вы затрагиваете темы белой расы, её прародины на Севере, вам приходится испытывать давление?

– Испытываю, конечно. Ещё я чувствую к себе такое настороженно-неприязненное отношение церкви, хотя, когда начинаешь разговаривать со священниками тет-а-тет, они всё понимают.

– Но вы же в своих книгах не выступали напрямую против церкви?

– Нет, нигде. Были случаи, когда я обоснованно критиковал христианство. Прямо дать по морде мне нельзя, у них нет оснований, хотя они прекрасно понимают, о чём я говорю. У меня закрыт путь на телевидение, перекрыт напрочь доступ к СМИ. Единственный канал, где обо мне упоминали – «Рен ТВ», но это частный канал. А остальные мне закрыли, кстати, после того, как выкупили права на съёмки фильма «Сокровища Валькирии».

– Первый канал планировал снимать «Сокровища Валькирии»?

– Да, права купил продюсер Арсенов, чтобы снимать для «Первого». И тут Константин Эрнст, наконец, соизволил прочитать роман. У него сразу появились вопросы: кто такие гои, кто такие кащеи, это кого он имеет в виду? Поставили крест на проекте. Сколько кинорежиссёров и продюсеров вокруг моих романов кругами ходят, только доходят до определённого момента – стоп, всё перекрыто. Я считаю, что время ещё не пришло.

 

Беседовала Алла АЛЕШИНА