КРАМОЛА СМИРЕННОЙ ПОСЛУШНИЦЫ

№ 2006 / 16, 23.02.2015

В минувший четверг член правления РАО «ЕЭС России» Леонид Гозман и поэт Александр Кушнер объявили при большом стечении народа в фешенебельной гостинице «Савой» имя нового лауреата общенациональной премии «Поэт». На этот раз выбор жюри пал на Олесю Николаеву. Как считают специалисты, в наше чрезвычайно политизированное время Николаева многими воспринимается как достаточно нейтральная фигура. Похоже, команда Анатолия Чубайса в нынешнем году захотела умиротворить либералов и почвенников. 24 мая главные энергетики страны обещают вручить новоявленному лауреату в нагрузку к диплому и нагрудному знаку ещё и 50 тысяч долларов.

Олеся Александровна Николаева родилась 6 июня 1955 года в Москве. Отец – поэт-фронтовик. Мать – журналистка. Как потом Николаева вспоминала, «поначалу – до школы – меня воспитывали в аскетизме и послушании две казачки, две «монахини от большевизма» – бабушка и её подруга по подполью» («Писатели России: Автобиографии современников». М., 1998).
В семь лет Олеся Николаева, увидев Эрмитаж и Исаакиевский собор, впервые узнала об Иисусе Христе и уверовала в Него как в пришедшего во плоти Бога. Позже эти детские впечатления во многом определили выбор её жизненного пути.
Стихи Николаева начала писать чуть ли не с пелёнок. Не случайно чуть ли не сразу после школы она подалась в Литинститут, где её приветил Евгений Винокуров.
И всё-таки правильней будет крёстным Николаевой в поэзии считать другого поэта-фронтовика – Давида Самойлова. Да, поначалу Самойлов отнёсся к поэтическим опытам Николаевой весьма настороженно, о чём свидетельствует, к примеру, такая его ремарка в подённых записях за 13 июля 1974 года: «Приезжали Николаевы. Всей семьёй, даже с собакой. Милы их дети. Олеся читала стихи, доказывающие её дарование, но очень несложившиеся, велеречивые по-ахмадулински. Абстрактные чувствования. Мало шкуры». Однако эта настороженность не помешала Самойлову написать вступительное слово к одной из первых николаевских подборок, которое было напечатано в альманахе «День поэзии – 1974».
Впрочем, уже через год интонация у Самойлова резко изменилась. Настороженность исчезла. Кажется, Самойлов окончательно уверовал в её талант. Во всяком случае во многом именно Николаева в какой-то момент стала олицетворять для него новое поэтическое поколение. 24 мая 1975 года он в своих подённых записях особо подчеркнул: «Черты нового поколения по сравнению с предыдущим:
1. Те «громкие» – эти тихие.
2. У тех динамизм жизни – у этих статика.
3. Те выходили дружно, напористо – эти медленно, поодиночке.
4. Тем важны толпа, эстрада, форум – этим свой угол.
5. Те – острая форма, эти – приглушены.
6. У тех тема гражданского поведения, у этих жизнь души.
7. У тех – лидеры, у этих нет».
Ещё студенткой Николаева познакомилась с начинающим критиком Владимиром ВигилянскимM. Свадьбу они сыграли в конце 1975 года.
Позже поэтесса вспоминала: «За нами присматривал КГБ и даже порой «следил», потому что мы дружили с иностранными корреспондентами, с Профферами – издателями «Ардис» и с «метропольцами», которые были тогда в опале. По счастью, меня пригрела Грузия, и я регулярно переводила для «Мерани» стихи грузинских поэтов».
С 1981 года семья поэтессы, по её словам, стала вести церковную жизнь. В 1982 году Николаева была на послушании в Пюхтицком монастыре. В перестройку она стала певчей в Преображенском храме подмосковного посёлка Переделкино. Когда рухнул Советский Союз, судьба забросила её уже в Псково-Печёрский монастырь, где поэтесса взялась преподавать иконописцам древнегреческий язык. А в 1995 году она согласилась работать шофёром у настоятельницы Новодевичьего монастыря игуменьи Серафимы.
Я знаю, что далеко не все одобряют церковную жизнь Николаевой. Сергей Есин, к примеру, долго сомневался, насколько искренна поэтесса в проявлении своих религиозных чувств. В его дневнике за 21 апреля 1998 года есть одна ехидная запись: мол, Николаева «теперь церковница, попадья, муж у неё настоятель в университетской церкви, где отпевали Гоголя. Теперь церковница Олеся выступает с позиции этой партии. Кстати, меня удивляет, как церковники охотно подбирают самых гибких, пластичных, всю жизнь прыгающих за сильными».
Здесь надо заметить: Николаева начиная с 1989 года вела в Литинституте семинар. И вела его, как считал Есин, много лет возглавлявший сей институт, очень плохо. Может, отсюда и проистекали все есинские упрёки. Вновь сошлюсь на его дневниковые записи от 21 апреля 1998 года. «Кстати, она <Николаева. – В.О.> мне сегодня встретилась во дворе и похристосовалась. Всё-таки матушка. Ох, если бы она по-матерински занималась со студентами, внимательно читала бы их дипломы».
Первую книгу стихов «Сад чудес» Николаева выпустила в 1980 году. Немецкий славист В.Казак, размышляя о стихах поэтессы советского периода, утверждал: «Одна из центральных тем творчества Николаевой – существование христианства в нехристианском и антихристианском социалистическом обществе. Её стихи часто повествовательны, но повествование подчинено духовному содержанию, оно образно, как в притче. Поэтесса любит параллелизмы в предложении и стихотворной строке. Её лирику характеризует постоянная готовность найти определение своей судьбы и принять её со смирением. Главная идея стихов заложена в концовке, поэтому они полны внутреннего напряжения».
В последнее время наши критики о стихах Николаевой почти не писали. Лишь в связи с присуждением премии «Поэт» про её поэтическое (подчёркиваю, именно поэтическое творчество) вспомнила Лиза Новикова, которая, не ограничиваясь краткой характеристикой николаевского слога, попыталась проследить ещё и генезис творчества выбранного автора. Как уверяет Новикова, Николаева берёт не только православным пафосом. Её стихи не чужды и мирским темам. Новикова пишет: «Условно говоря, её <Новиковой. – В.О.> героини «поют аллилуйю этой жизни», но оставаясь при этом «маленькими женщинами с сумочками». Среди предшественников Олеси Николаевой исследователи упоминают акмеистов, но упирают в основном на Иосифа Бродского: об этом говорит и приверженность к свободному стиху, к форме послания и «имперской тематике». Если говорить о «женской» поэтической традиции ХХ века, то можно сказать, что поэзию Николаевой скорее отличает сдержанность. «Вся эта тихая женская лирика,/ тихая лишь до поры,/ чтобы наброситься вдруг, чтобы накинуться,/ прыгнуть, к земле придавить» – видимо, эти строги посвящены именно предшественницам поэтессы. Её стихи остаются «тихими», Олеся Николаева не склонна к поэтическому новаторству» («Коммерсантъ», 2006, 14 апреля).
В какой-то момент Николаевой стало скучно сочинять только стихи, и она взялась ещё и за прозу. В своё время интерес вызвала её повесть «Инвалид детства», где монастырский послушник противопоставлен светской матери. А вот николаевский роман «Мене, текел, фарес» («Знамя», 2003, № 5), в котором в неожиданной иронической манере отражена монастырская среда, приняли далеко не все. Почему, лучше других это объяснил Павел Басинский. По его мнению, это очень женский роман. «В этом парадоксальность этой вещи: женский, страстный, даже по-своему чувственный взгляд на суровую, аскетичную монастырскую жизнь. С точки зрения канонических писаний о монастырских людях это крамола. Наверное, с этой точки зрения роман должен быть осуждён. Но для литературы этот парадоксальный взгляд оказался удивительно выигрышным, потому что в искусстве интересно то, что неправильно, противоречиво. Незаконно, если угодно» («Литературная газета», 2004, № 9).
Отдельного разговора заслуживает страстная публицистика Николаевой. В 1999 году некоторые ей стихи вылились в книгу «Современная культура и Православие», предисловие к которой написал протоиерей Валентин Асмус. Эту работу высоко оценили даже умеренные атеисты. Тот же Сергей Есин, который до этого «долбал» поэтессу за частые христосования и уж которого, точно, нельзя назвать воцерковлённым человеком, по прочтении николаевской книги записал в своём дневнике: «Честно говоря, ожидал скорее отрицательного удовольствия в духе её довольно многозначительных речений. Меня всегда смущала её преподавательская практика, со слишком необязательными и приблизительными требованиями. Но книжка оказалась классная. Это разговор о постмодернизме в разрезе христианства, и здесь довольно точно вскрыта антигуманная и вторичная сущность этого направления, подмена веры – ну, не рискну сказать «в бога», но во что-то святое, чему всегда поклонялась литература, верой в какие-то мелкие плюралистические божества. У нас – один труд, одна совесть, одна этика, это те права, которые христианская религия, в первую очередь, отвоевала для человека у разума и природы. В книжке много дополнительного материала, интересных исследований, я даже полагаю, что Олеся Александровна по ней может защищаться. Не смутило меня и благословение книжки Патриархом, хотя сначала могло показаться, что и это «блатная», «общественная» часть связей Николаевой» (запись от 7 марта 2000 года).
В 2004 году Олеся Николаева стала героиней грандиозного скандала. Дело в том, что секция по Пушкинским премиям в области поэзии Комиссии по Госпремиям России восемью голосами выступила за то, чтобы премию присудить Олесе Николаевой. Другие конкуренты – Евгений Рейн и Геннадий Русаков набрали лишь по три голоса. Но в администрации Президента России Владимира Путина приняли иное решение, предложив сделать лауреатом Рейна. Чем тогда Николаева не угодила кремлёвским чиновникам, общественность не знает и по сию пору.
Ну а теперь о приятном – о церемонии чествования нового лауреата премии «Поэт», которая намечена на 24 мая. Главное, чтоб, как в прошлом году, когда ведущие энергетики и либеральная элита поздравляла Александра Кушнера, Москва не осталась без электричества. У Анатолия Чубайса есть ещё время проверить все столичные подстанции и, если что, залатать все дыры. Пусть Олеся Николаева в какой-то мере и церковный поэт, но как-то не хочется устраивать пир во славу её стихов лишь при свете лучин.В. ОГРЫЗКО