ЗАПАДНЯ ДЛЯ АВТОРА

№ 2006 / 20, 23.02.2015

Итак, дорогой читатель, разговор о детективе продолжается. Сегодня собеседник нашего автора Виктора Пронина – Даниэль Клугер , когда-то наш, а ныне израильский писатель, на других берегах он уже более десяти лет, за это время едва ли не каждый год выпускал по детективу. Один из них называется «Западня для сыщика». Но, поскольку каждый детектив – это своеобразная западня для автора, поскольку не каждый автор в состоянии выбраться из ловушек, которые он сам же себе и устраивает, мы решили, что название «Западня для автора» вполне подойдёт к этому разговору.

Виктор Пронин: Главный герой последних твоих детективных романов частный сыщик, или, лучше сказать, всё-таки частный детектив Натаниэль Розовски. О себе пишешь, себя воспеваешь?
Даниэль Клугер: Нет, Виктор, всё проще… Есть имена, которые трогают, цепляют, тревожат, в конце концов. А есть, наверно, у каждого писателя имена как бы пустые, незначащие. Такими именами я стараюсь не наделять своих героев.
– Такое ощущение, что тебе о них нечего сказать?
– Совершенно верно. Очень хорошее уточнение.
– Это потому что со мной происходит точно такая же история. Я начинаю роман с одним именем главного героя, через двадцать страниц это имя уже слышать не могу, тут же его меняю, не внося поправок в уже готовые страницы, потом снова меняю, снова… Если кто-то без меня возьмётся готовить мой роман к печати, он попросту запутается в именах, решит, что появляются всё новые герои. А это всё тот же мой любимый Павел Николаевич Пафнутьев. Кстати, и в жизни происходит нечто похожее… У меня есть добрая знакомая, её зовут Алла… Похоже, я так ни разу и не назвал её по имени. Не могу.
– Знакомо.
– Хорошо, оставим имена наших героев нашим читателям… Насколько мне известно, ты пишешь не только детективы, но и статьи о детективах, статьи по эстетике детективного жанра. Специализация, по-моему, уникальная. Ведь сам детектив, если он хорош собой, некий парадокс. Внеси, пожалуйста, ясность.
– С детективом вообще имеет место давний парадокс. С одной стороны – детектив традиционно рассматривается как «низкий» жанр. С другой – статистические исследования (зарубежные, главным образом), которые проводятся по сей день, показывают, что читательская аудитория этого «низкого» жанра большей частью состоит из людей с высшим образованием. Уже одно это заставляет, в первую очередь, задуматься над тем, а что мы имеем в виду, вообще-то, говоря о детективе? И так получается, что если перед нами действительно высокохудожественное произведение – скажем, романы Эко или Брэдбери, рассказы Борхеса или Кортасара, имеющие все признаки жанра, – критики, как правило, заявляют: ну, это не детектив, это автор просто воспользовался формой. А если перед нами откровенная халтура, какую сейчас в изобилии поставляют издательства, – вот это и есть детектив! Но, позвольте, детективная форма – это и есть, собственно говоря, признак принадлежности к жанру! Жанр – это и есть форма. А каким содержанием автору удалось наполнить эту форму – уже вопрос таланта и писательской индивидуальности.
– Один из участников наших детективных посиделок весьма убеждённо доказывал некую вторичность русского детектива, причём вторичность не сюжетную, а качественную, дескать, нам ещё топать и топать, чтобы достичь хотя бы среднего уровня западного детектива, что даже их тиражи доказывают некое интеллектуальное превосходство. Скажи, пожалуйста, что ты думаешь по этому поводу не с высоты автора, а с высоты критика и знатока «эстетики детективного жанра»?
– Халтура не есть прерогатива исключительно «нового русского детектива». Во всём мире её хватает – и тиражи тут не являются определением качества. Чемпион тиражей – «Код да Винчи», но вряд ли его можно поставить на одну полку с тем же Борхесом. Беда современного русского детектива та, что словом «детектив» стали обозначать зачастую другой жанр – авантюрный роман, триллер и так далее. Но аудитория приключенческой литературы, согласно тем же опросам, иная! Здесь как раз образовательный уровень читателей демонстрирует картину, противоположную той, что мы наблюдаем, говоря о литературе детективной. Если среди поклонников детектива люди с высшим образованием составляют большинство, то среди читателей-«приключенцев» – меньшинство.
– Назовём святые имена – Конан Дойль, Агата Кристи, Жорж Сименон, их детективы уже получили ранг классических. И читают их, как мне кажется, вне зависимости от образовательного уровня. Другое дело что их книгами читатель сейчас слегка перекормлен, кроме того, острота и непредсказуемость нашей современной российской жизни такова, что произведения этих классиков кажутся и пресноватыми. Достаточно вспомнить бесконечные экранизации Агаты Кристи с Пуаро, с мисс Марпл… Да, всё прекрасно, пароходы, английские замки, газоны и лужайки, да тонкость и изящество мысли главного героя… Даниэль, но какая же это скукотища по сравнению с нашим выпуском последних известий! Я много раз был свидетелем, когда зрители безжалостно выключали и Пуаро, и Марпл, чтобы послушать об очередном заказном убийстве или винной войне с Грузией, или о газовой атаке с Украины…
– Жизнь всегда богаче… И у них, и у нас… Но, возвращаясь к нашей сегодняшней теме, могу сказать, что там, где в классическом детективе происходит поворот интеллектуального расследования, интеллектуальной деятельности сыщика – в современном триллере читателю подбрасывается очередной труп. Как правило, это свидетельствует о неумении автора удерживать читательский интерес описанием интеллектуальной работы. В результате в современном русском «детективе» читателя буквально заваливают трупами. Когда автор никак не может найти выход из очередного сюжетного тупика, когда белые нитки торчат во все стороны, читателю предлагается очередное зверское убийство. И потому такого количества маньяков, какое разгуливает по страницам многочисленных современных романов, судебная медицина, наверное, не знала за всю историю своего существования (и не знает). Ту же функцию – прикрыть писательскую беспомощность – играет так называемая ирония. На мой взгляд, эту самую иронию можно было бы назвать безнравственной – плоские шутки, отпускающиеся над мёртвым телом, не могут вызвать ничего, кроме неприятия. Но, к счастью, трупы в этих книгах – откровенно картонная бутафория, поэтому тут имеет место не безнравственность, а дурной вкус.
– Выскажу некую крамолу… А может быть, трупы, о которых ты отзываешься так непочтительно, просто должны остыть? Подёрнуться дымкой времени и пространства? Ведь всё, что мы сейчас читаем, тут же сопоставляем с тем, что видели на экране телевизора в последних известиях? А трупы-то до сих пор сочатся, хрипят и бьются в агонии! И для зрителя, и для читателя это один ряд событий – на экране и в художественном произведении, если можно так выразиться… И мы оцениваем художественность по этой «картонной бутафории», как ты говоришь! Вспомни незабвенного Александра Дюма… На мощённой булыжником площади в смертельной схватке схлестнулись мушкетёры и гвардейцы. Сверкают и звенят шпаги, обливаясь кровью падают гвардейцы, раздаются разудалые возгласы победивших мушкетёров. И, весело смеясь, вытирая острые клинки о плащи поверженных врагов, они шумною толпою, как сказал классик, вместе с читателем направляются в ближайший кабачок опрокинуть по кружке красного бургундского!
– Послушай, Виктор, у тебя это описание получилось лучше, чем у Дюма!
– А я ещё крестиком могу вышивать! Но суть в другом – никто и не вспоминает о дюжине умирающих на булыжниках гвардейцах кардинала. Под действием пространства и времени они превратились в картонную бутафорию. А мы-то переживаем, а мы-то сразу о жёнах, детях, матерях расстрелянных ребят, о контрольных выстрелах в голову…
– Я же говорю – жизнь богаче. А если по сути… Может быть, ты и прав. Но пока мы ещё живы, «пока ещё ярок свет», как сказал поэт, пока многие живы из тех, о ком мы берёмся судить, да простятся нам наши заблуждения. Близки ли к реальности события в моих детективах? Если говорить об образах – все они имеют реальных прототипов, да и обстановка мне хорошо известна – герой действует в рамках русскоязычной общины израильских иммигрантов, и предмет его профессиональных интересов – дела, связанные именно с этой категорией граждан. Ну, а сюжеты, разумеется, вымышлены полностью. Хотя иногда на них тоже наталкивали вполне реальные события, о которых можно было прочитать в газетах или узнать от окружающих.
– Даниэль! Вот и я о том же! Хотим мы того или нет, но подпитываемся событиями, происходящими за окном. Что мне кажется особенно важным, мы подпитываемся не только информационно, но и эмоционально, философски, художественно, если ты позволишь мне так выразиться.
– Позволяю.
– Спасибо. И вот ещё что – художественные приёмы, художественные достоинства и недостатки навеяны сквозняками из наших окон, они, эти сквозняки, несут звуки и запахи заоконной жизни, несут звуки выстрелов, стоны, крики и проклятья. И как мы можем всем этим пренебречь, как нам уйти от милицейского романа, милицейского детектива, милицейского взгляда на происходящее! Наши истинные способности уже как бы и не столь важны!
– Разумеется, если мы говорим о милицейском детективе – автор, помимо литературных способностей (но это как бы не обсуждается – ежели их нет, то и писать не следует) должен обладать профессиональными знаниями – поэтому лучшие детективы в этом жанре писались и пишутся людьми, знающими работу правоохранительных органов не понаслышке, не из телевизионных новостей. Но это относится именно к «милицейскому» детективу, то есть роману о профессионалах. Не важно, кстати, будет ли главный герой такого произведения работником правоохранительных органов (милиции, прокуратуры, суда) или лицензированным частным сыщиком. Важно, что в произведении упор делается на показ механизма профессионального раскрытия преступления. И следует заметить, что этот поджанр в русском детективе всё-таки жив, и качественных образцов тут хватает. Можно назвать несколько имён – Леонид Словин, Данил Корецкий, Виктор Пронин, Андрей Кивинов. Тут всё в порядке – хотя обратим внимание, что новых имён мало – большинство писателей известны ещё с советских времён.
С классическим детективом, то есть романом о любителе, о дилетанте, дело обстоит много хуже. Из романа о дилетанте он превратился в дилетантский роман. Плохо написанный, непродуманный, зачастую не относящийся к литературе вообще. Есть исключения, но их крайне мало (например, исторические детективы Леонида Юзефовича или Катерины Врублевской).
– Хорошо, Даниэль… В милицейском романе мы с тобой навели порядок, с классикой тоже вроде разобрались, про читателя не забыли… Одно только осталось выяснить – личные предпочтения. Сам-то ты читаешь детективы или только пишешь, как я, например?
– Неужели не читаешь детективы?!
– Только дарёные. Из чувства добросовестности, признательности, не более того.
– Как читатель, я делю свою любовь поровну между всеми поджанрами – и милицейский детектив, и политический, и шпионский я читаю с равным интересом. А вот как автору мне ближе классический детектив. Причём пишу я и детективы и о детективах – например, эволюции образов главных персонажей классического детектива посвящена книга «Баскервильская мистерия», вышедшая в прошлом году в московском издательстве «Текст». Она имеет подзаголовок «история классического детектива», хотя, на самом деле меня интересовала именно история образов – Великого Сыщика и Великого Преступника, их происхождение и их трансформация у современных авторов. Ну, и цикл детективов об израильском частном детективе Натаниэле Розовски (шесть повестей) относится к этому поджанру. Так же, как роман «Последний выход Шейлока», который скоро должен выйти в том же издательстве «Текст». Обязательно подарю!
– Обязательно прочитаю! Наш разговор называется «Западня для автора». Я однажды попал в собственную западню… Двести страниц романа готовы, а убийцы нету. И не знаю, кто… И как быть, не знаю… Представляешь?
– Страшный сон для любого автора!
– А мне один друг говорит – я уже на двадцатой странице знал, кто убийца.
– Вот о нём и надо писать детектив.
– Пишу.