ПЛАТА ЗА ВЛАСТЬ

№ 2015 / 34, 01.10.2015

Неизвестные документы об Александре Фадееве

 

Борьба за власть

 

Многое должно было решиться на XIII пленуме правления Союза советских писателей. Но тут Фадееву подставил ножку его бывший приятель Ермилов. Этот критик ещё никак не мог отойти от проработок, которые устроило ему писательское начальство осенью 1949 года.

Он так верно служил Фадееву, сколько раз помогал ему подвести теоретическую базу под гонения на Платонова и Зощенко, сразу включился в травлю космополитов! А что получил взамен? Фадеев, по мнению Ермилова, завилял и чуть его не сдал, пригрев при этом заклятого врага критика – Панфёрова. В общем, Ермилов не удержался и прямо в день открытия писательского пленума дал в «Литгазете» свою статью «Дурное сочинительство», которая, по сути, уничтожала новый роман Панфёрова «Большое искусство». Фадеев понял, в кого на самом деле целил критик, и впал в бешенство. Он потребовал немедленно отправить Ермилова в отставку.

Либералам возникшая перепалка между двумя литературными генералами оказалась только на руку. У них появился шанс чужими руками отодвинуть в сторону сразу и хронического алкоголика Фадеева, и погромщика Ермилова.

Против Фадеева, по мнению либералов, должна была сработать справка врачей. Уже на следующий день после завершения писательского пленума – 3 февраля 1950 года начальник Ленсанчупра Кремля П.И. Егоров направил Сталину своё заключение о состоянии здоровья Фадеева. Он доложил:

«В настоящее время у тов. ФАДЕЕВА А.А. имеется резко выраженное нервное истощение с бессонницей, неустойчивым настроением и с перевозбуждением. На фоне такого состояния у больного констатируется наклонность к коротким (2–3 дня) запойным (дипсоманическим) приступам с многомесячными (6–7 месяцев) светлыми интервалами. Последний приступ дипсомании имел место 27, 28 января с.г.

Кроме того, тов. Фадеев А.А. страдает хроническим колитом с частыми обострениями, геморроем и наклонностью к спазмам сосудистой системы.

Тов. Фадееву А.А. необходимо теперь же предоставить отпуск для проведения лечения в санаторных условиях, сроком не менее двух месяцев.

Прошу Вашего согласия».

(РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 280, л. 17).

Пока в Кремле решали, как реагировать на медицинское заключение профессора Егорова, Ермилов пошёл в новую атаку на Фадеева. 4 февраля он обратился с жалобой на Фадеева лично к Сталину.

Ермилов, в частности, отметил:

«Закончившийся 2 февраля ХIII пленум правления Союза писателей явился неудачным, в виду полной неподготовленности пленума руководством Союза. Докладчик по детской литературе тов. К.Симонов был вынужден в заключительном слове признать неподготовленность своего доклада. Доклад о литературной критике тов. А.Фадеева в ещё меньшей мере оправдал ожидания.

«Литературная газета» шла к этому пленуму с рядом статей о положительных и отрицательных явлениях минувшего года. Можно было надеяться, что в докладе, в связи с вопросом о задачах критики, будет дано обобщение ценного нового опыта советской литературы, представленного такими замечательными произведениями, как роман «Весна на Одере» Э.Казакевича, «Ясный берег» В.Пановой и др. Можно было ожидать, что в связи с выводами из критики таких неудачных произведений, как романы «За власть Советов» В.Катаева и «Большое искусство» Ф.Панфёрова, будет поставлена перед литературой и критикой проблема образа большевика, партийного руководителя, как одна из главных проблем всего современного развития советской литературы и критики. Следовало ждать, что пленум даст сильный толчок развитию большевистской, творческой критики и самокритики. Мы ждали также, что работа «Литературной газеты» подвергнется серьёзной критике.

Все эти ожидания оказались напрасными.

Пленум прошёл под знаком грубого заушения литературной критики. Особенно больно говорить о неприглядной роли тов. Фадеева, который осуществил на пленуме беспринципный манёвр. Смысл этого манёвра заключается в попытке ослабить групповую борьбу в руководящем ядре Союза писателей посредством «сплочения» писателей на гнилой основе совместного заушения критики и травли «Литературной газеты».

Доклад тов. А.Фадеева явился «академическим». Докладчик оторвал вопросы литературной критики от живого развития современной литературы и не поставил перед критикой ни одной задачи. Доклад носил ретроспективный обзорный характер. Тов. А.Фадеев не мобилизовал литераторов на борьбу за повышение идейно-художественного качества литературы и на развёртывание критики и самокритики. Наоборот, Фадеев сделал немало на этом пленуме для того, чтобы свести на нет значение принципиальных критических выступлений, имевших место в печати за последнее время.

Тов. Фадеев сделал оговорку в докладе о своём согласии со статьёй М.Бубеннова о романе «За власть Советов» В.Катаева, но это была именно только формальная оговорка. Тов. Фадеев не использовал статью тов. Бубеннова как пример принципиальной, партийной, доказательной критики, не сделал статью одним из центральных моментов своего доклада; А.Фадеев не разобрал сущности своей ошибки, выразившейся в апологетическом отношении к роману В.Катаева и в попытке воспрепятствовать появлению статьи тов. М.Бубеннова в печати, бюрократически «похоронить» статью. А.Фадеев умолчал и о том, что он резко осудил редакцию «Литературной газеты» за то, что она осмелилась напечатать (8 октября 1949 г.) статью о романе В.Катаева, содержавшую отрицательную оценку этого романа. Тов. А.Фадеев ни словом не упомянул об этой статье, так как в противном случае ему пришлось бы рассказать о том, как он пытался заставить редакцию «Литературной газеты» напечатать положительные отзывы о романе Катаева, своего близкого приятеля.

Затушёвывание огромного оздоровляющего принципиального значения статьи тов. М.Бубеннова и полное умолчание о статье «Литературной газеты»; отсутствие анализа ошибок романа Катаева и своих ошибок в связи с этим романом – всё это произвело впечатление недостаточной искренности тов. Фадеева в этом вопросе.

Точно так же заявление тов. Фадеева о его согласии со статьёй В.Ермилова о романе Ф.Панфёрова «Большое искусство» имело только формальное значение. А.Фадеев не разобрал по существу роман и связанные с ним задачи критики.

Ни слова не сказал тов. Фадеев и о критическом выступлении «Литературной газеты» по поводу пьесы А.Софронова «Московский характер». На пленуме была организована тов. А.Софроновым и его литературными друзьями энергичная групповая защита этой пьесы, в связи с чем тов. Фадеев предпочёл умолчать в своём заключительном слове о том, что он согласился с точкой зрения редколлегии «Литературной газеты», ознакомившей тов. Фадеева со статьёй о «Московском характере» до её напечатания. Таковы «принципиальность» и «мужество» тов. Фадеева!

Тов. А.Фадеев не ограничился замалчиванием и замазыванием значения указанных критических выступлений, но и положил начало дискредитации принципиальных выступлений «Литературной газеты» и грубой травле газеты и её редактора. А.Фадеев ни с того ни с сего, без какой бы то ни было принципиальной критики «Литературной газеты», без упоминания статей, с которыми он не согласен, оскорбил лично главного редактора «Литературной газеты» насмешкой, назвав его «скорпионом», который, дескать, «по своему характеру» стремится «укусить» любого. Далее А.Фадеев, опять-таки пытаясь дискредитировать личность редактора «Литературной газеты», заявил, что у последнего слишком сильна негативная сторона в его критике и что его недостаток, как редактора газеты, заключается в том, что он, мол, раскалывает людей, а не объединяет их.

Так как все эти, ничем не обоснованные обвинения, естественно, не могли не связываться участниками пленума с вопросом об оценке упомянутых выше критических выступлений «Литературной газеты»; так как у Ермилова никаких «негативных» выступлений за последние полгода, кроме статей о романах В.Катаева и Ф.Панфёрова не было, – то эти высказывания генерального секретаря Союза писателей и были поняты как дезавуирование названных критических выступлений и сигнал к атаке против «Литературной газеты». Я говорю именно о травле. Дело в том, что критики «Литературной газеты» на пленуме не было. Почти не говорилось, – если не считать выступлений самих работников «Литературной газеты» Ермилова и Баулина, – о реальных ошибках «Литературной газеты». Выступления против «Литературной газеты» были посвящены почти исключительно двум статьям газеты: о пьесе А.Софронова и романе Ф.Панфёрова. Именно эти статьи, особенно о «Московском характере», и были в центре всей «критики» по адресу газеты. И именно в связи со статьёй «Литературной газеты» о пьесе «Московский характер», травля газеты и её редактора достигла своего апогея. Так, один из выступавших, тов. А.Первенцев, защищая своего приятеля по литературной группе – А.Софронова, поднял клевету о том, что самоубийство Маяковского якобы связано с Ермиловым. И президиум пленума во главе с тов. Фадеевым не счёл нужным одёрнуть оратора! Должен сказать, что защита пьесы «Московский характер» в агрессивных выступлениях А.Софронова и его приятелей фактически перерастала в защиту порочных «методов» руководства тов. Г.М. Попова. Несмотря на это, тов. Фадеев так и не высказал своей точки зрения по этому вопросу».

(РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 116, лл. 55–58).

6 февраля ещё одну жалобу на Фадеева отправила практически вся редколлегия «Литгазеты». В ней говорилось:

«Дорогой Иосиф Виссарионович!

На днях состоялся XIII пленум правления Союза советских писателей. Руководство Союза писателей не подготовило пленума. Это сказалось и на обсуждении узбекской литературы, которое обнаружило неосведомлённость руководства ССП в вопросе; и на очевидной неправильности доклада К.Симонова о детской литературе: докладчик поверхностно отнёсся к теме школы и не понял, что изображение жизни школы является решающей проблемой литературы для детей. Но с особенной ясностью неподготовленность пленума сказалась на обсуждении задач литературной критики.

Доклад тов. Фадеева о литературной критике был построен в отрыве от острых вопросов развития современной литературы. Тов. Фадеев не показал примера принципиальной, смелой критики литературных произведений, ограничился двумя словами о статьях, критиковавших романы В.Катаева «За власть Советов» и Ф.Панфёрова «Большое искусство» и уклонился от разбора этих произведений по существу.

В этой связи нельзя не отметить то тревожное обстоятельство, что руководство Союза писателей, как правило, уклоняется от критики произведений и занимает по отношению к выступлениям в печати, критикующим литературные произведения, «оборонительную» позицию, или же ограничивается признанием собственных ошибок.

Именно с этой установкой «обороны» от критики писателей, близких руководству Союза, и вышел Секретариат Союза писателей на пленум.

Доклад, в котором были обойдены важнейшие вопросы литературной критики, направил прения по ложному пути.

О вопросах, связанных с улучшением литературной критики, в прениях почти не говорилось. Из поля зрения пленума выпали такие важнейшие проблемы, связанные с критикой указанных выше произведений, как образ большевика в художественной литературе, правдивость изображения нашей действительности, борьба за высокое идейно-художественное качество литературы и др. Прения сосредоточились вокруг статей «Литературной газеты», критиковавших «Большое искусство» Ф.Панфёрова и «Московский характер» А.Софронова. На пленуме в выступлениях тов. А.Софронова и его сторонников были попытки обвинить принципиальную критику пьесы «Московский характер» в том, что эта критика на-руку космополитам. Посредством такого запугивания критики, А.Софронов и его литературные друзья пытаются уйти от признания того, что пьеса «Московский характер» дезориентирует зрителя, культивируя «местнические» настроения.

Эта попытка тов. Софронова не встретила никакого отпора в заключительном слове тов. Фадеева. К сожалению, тов. Фадеев ни слова не сказал о своей оценке пьесы «Московский характер», не упомянул и о том, что он был знаком со статьёй «Литературной газеты» о пьесе до опубликования статьи и одобрил выступление газеты.

Председательствовавшие на пленуме т.т. Софронов и Панфёров неправильно вели собрание, предоставляя слово преимущественно своим сторонникам, которые защищали от критики их произведения.

Неудача XIII пленума правления Союза писателей далеко не случайна. В ходе пленума с особенной ясностью обнаружилось серьёзное неблагополучие в руководстве Союза писателей, явления кастовости и групповщины.

Руководители Союза, маневрируя в обстановке прочно укоренившейся групповщины и приятельских отношений, зажимают критику, защищая ошибки именитых писателей. В Союзе писателей начинают всё больше преобладать черты не идейно-творческой организации, а бюрократического ведомства.

Неблагополучие в руководстве Союза писателей не может не сказываться самым отрицательным образом на развитии литературы, литературной критики и, в частности, на работе «Литературной газеты».

Всё это побудило нас обратиться к Вам, Иосиф Виссарионович, с настоящим письмом.

Члены редакционной коллегии «Литературной газеты»

Н.Атаров

А.Баулин

В.Ермилов

А.Макаров

М.Митин

Н.Погодин

П.Пронин

А.Твардовский»

(РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 189, лл. 20–22).

Фадееву ничего не оставалось делать, как тоже апеллировать к Сталину. Он сообщил вождю:

«Довожу до Вашего сведения, что редакция «Литературной газеты» отказалась напечатать на страницах газеты моё заключительное слово на XIII Пленуме Правления Союза советских писателей по докладу «О задачах литературной критики», в связи с содержащейся в заключительном слове критикой «Литературной газеты» и редактора газеты тов. Ермилова.

Таким образом, номер «Литературной газеты» от 8 февраля с.г., в котором тенденциозно изложены прения по моему докладу и в котором содержатся личные выпады редактора газеты тов. Ермилов против меня, вышел в свет без моего заключительного слова.

Это свидетельствует о том насколько редактор газеты тов. Ермилов боится критики в его адрес, не говоря уже о том, что тем самым «Литературная газета» перестаёт быть органом Союза писателей.

Должен сказать, что моя критика в адрес «Литературной газеты» и её редактора не только поддерживается всем составом Секретариата Союза писателей, но и поддержана Пленумом Правления Союза писателей, поскольку эта часть моей речи сопровождалась единодушными аплодисментами всего пленума.

Прошу призвать к порядку редактора «Литературной газеты». Одновременно считал бы, что для пользы дела следовало бы напечатать моё заключительное слово в «Правде».

(РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 116, л. 64).

В возникшем споре Сталин встал на сторону Фадеева. На письме Фадеева он наложил следующую резолюцию:

«т<ов>. Маленкову. Обязать Ермилова немедленно напечатать заключ. слово Фадеева. Секретариату разобрать поведение Ермилова и снять Ермилова, порекомендовав Союзу писателей дать кандидатуру на пост редактора «Лит.газеты» (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 116, л. 104).

Либералы ликовали. Одно дело они уже сделали – убрали из «Литгазеты» Ермилова, заменив одиозного критика на своего человека – Симонова. Оставалось удалить Фадеева. Но как? Полностью его скомпрометировать в глазах Сталина не удалось. Тогда появилась идея для начала отправить Фадеева в долгосрочный отпуск. Правда, тут же возник другой вопрос: кто будет временно исполнять полномочия Фадеева?

Вообще-то Фадеев несколько лет официально имел четверых заместителей: Вишневского, Корнейчука, Симонова и Тихонова. Но Вишневский давно болел. Корнейчук жил в основном в Киеве. А Тихонов, порулив Союзом в 1944–1946 годах, больше нести персональную ответственность за состояние дел в писательском сообществе не хотел. Получалось, что в конце 1948 года у Фадеева фактически был только один реальный заместитель – Симонов, выражавший интересы прежде всего либералов. Охранители очень хотели навязать Фадееву другого заместителя. Не случайно в 1949 году его компаньоном по пьянкам стал Софронов.

Что только не предпринимали либералы – лишь бы выдавить Софронова из окружения Фадеева. В итоге прогрессисты и консерваторы вынуждены были заняться поиском компромиссной фигуры. 26 декабря 1949 года Фадеев предложил Сталину ввести дополнительную должность заместителя генерального секретаря Союза писателей, предложив рассмотреть кандидатуру Суркова (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 189, л. 26). Сталин перепоручил этот вопрос второму человеку в партии – Маленкову. Тот в свою очередь дал команду подготовить предложения руководителю одного из отделов ЦК Кружкову. Но ввиду важности вопрос о Суркове решился 7 февраля 1950 года на заседании Политбюро ЦК ВКП(б).

Судя по всему, и Симонов, и Софронов не видели в Суркове серьёзного игрока. И тот, и другой думали, что Сурковым будет достаточно легко манипулировать. Они быстро убедили Суркова в недееспособности Фадеева и предложили объединить усилия для того, чтобы спровадить генсека Союза писателей в длительный отпуск.

В середине февраля 1950 года Симонов, Сурков и Софронов направили в ЦК на имя Сталина, Маленкова и Суслова письмо. В нём говорилось:

«Считаем необходимым поставить перед Вами вопрос о состоянии здоровья Генерального Секретаря Союза Советских Писателей СССР т. Фадеева А. А.

В связи с большим количеством работ, возложенных на тов. Фадеева А.А. (Генеральный Секретарь Союза Советских Писателей СССР, Председатель Комитета по Сталинским премиям в области искусства и литературы, Заместитель Председателя Постоянного Комитета Всемирного Конгресса сторонников мира в Париже) и с очень большой нагрузкой, которая по совокупности связана с этими работами, он сейчас находится в состоянии крайнего нервного переутомления, граничащего с болезненным состоянием, что подтверждено врачами. Это состояние усугубляется тем, что он из-за всех этих нагрузок в течение двух с лишним лет не может закончить переработки своего романа «Молодая Гвардия», что для него необыкновенно тяжело морально.

Нам кажется, что для того, чтобы тов. Фадеев А.А. мог в дальнейшем плодотворно работать – ему необходимо (и по возможности в самое ближайшее время) предоставить отпуск – сначала для лечения в санатории и сразу же вслед за этим для окончания переработки романа «Молодая Гвардия».

Очень просим Вас рассмотреть этот вопрос».

(РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 195, лл. 6–7).

Надо сказать, что инициатива коллег не вызвала у Фадеева никакого восторга. Помня, как либеральная часть аппарата Союза писателей уже пыталась в конце 1948 – начале 1949 года лишить его многих полномочий, Фадеев никуда надолго уходить не собирался. Он планировал управлять писательским сообществом из своей дачи в подмосковном Переделкине. Сурков ему мыслился неким связным между Москвой и Переделкино. А получалось так, что коллеги его обыграли и поставили перед фактом. У Фадеева не оставалось другого выхода, как смириться. Но прежде чем уйти в долгосрочный отпуск, он попросил дать ему несколько месяцев для завершения накопившихся дел. Возможно, писатель надеялся за эти месяцы прояснить вопрос о преемнике. Не случайно он решил лично обратиться к Сталину.

Фадеев писал:

«ЦК ВКП(б)

ТОВАРИЩУ СТАЛИНУ И.В.

Товарищи Симонов, Сурков и Софронов сообщили мне о том, что ими возбуждено ходатайство перед ЦК ВКП(б) о предоставлении мне отпуска для лечения и для окончания работы над «Молодой Гвардией».

Я действительно нуждаюсь в таком отпуске. Но обстоятельства работы заставляют меня просить ЦК ВКП(б) о предоставлении мне отпуска несколько позже.

Я прошу предоставить мне возможность:

1) Выехать в избирательный округ, где я выставлен в депутаты, между 25 февраля и 10 марта.

2) Выехать на заседание Бюро и на Пленум Постоянного Комитета Всемирного Конгресса сторонников мира, 15–20 марта, в Стокгольм, поскольку по характеру мероприятий, подлежащих решению Постоянного Комитета, возможны некоторые осложнения со стороны американских делегатов и может быть товарищу Корнейчуку А.Е. понадобится моя помощь.

3) Доложить Правительству о результатах работы Комитета по Сталинским премиям в области искусства и литературы за 1949 год.

В связи с этим я прошу, если возможно, предоставить мне отпуск на 4 месяца, для лечения и для литературной работы с 1 апреля 1950 г.»

(РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 195, л. 8).

В Политбюро ЦК Фадееву пошли навстречу.

Уход руководителя Союза писателей в длительный отпуск не только не успокоил литературную общественность, но и породил новый виток борьбы за власть. Симонов стал навязывать Суркову свою волю. Софронов, наоборот, пытался подмять Суркова под себя. Маленков, как шептали знающие люди, симпатизировал вроде Софронову, но без Фадеева никакого окончательного решения принимать не хотел. По одной из версий, Фадеев продолжал пользоваться доверием Сталина и никто не мог просчитать, что Фадеев мог бы сообщить вождю наедине.

После отпуска Фадеев был вовлечён Симоновым в опасную дискуссию о партийности литературы. 6 сентября 1950 года Симонов уговорил его подписать совместное обращение к Сталину. Два литературных генерала писали:

«Дорогой Иосиф Виссарионович!

Посылаем Вам проект редакционной статьи «Литературной Газеты»: «Правомерно ли понятие «партийность литературы» в применении к советской литературе?» (Ответ читателям).

Статья вызвана многочисленными письмами читателей, а также и тем, что в среде литераторов по-прежнему нет полной ясности в этом вопросе.

Статья подготовлена Секретариатом Союза Писателей и редакцией «Литературной Газеты». Но статья, по существу, не может быть выражением только мнения Союза Писателей и «Литературной Газеты».

Мы пытаемся в ней: исторически объяснить положения В.И. Ленина в статье «Партийная организация и партийная литература»; объяснить соответственные места в докладе (товарища Жданова о журналах «Звезда» и «Ленинград»; применить Ваши высказывания по затронутому вопросу на заседании в ЦК, посвящённом присуждению Сталинских премий за 1949 год.

Поэтому нам кажется, что статья должна быть предварительно просмотрена в ЦК ВКП(б)».

(РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 189, л. 33).

Через несколько дней Фадеев и Симонов направили Сталину дополнительные материалы. Они сообщили:

«Дорогой Иосиф Виссарионович!

Секретариат Союза Писателей и редакция «Литературной Газеты» провели закрытое совещание московского актива критиков для обсуждения проекта статьи: «Правомерно ли понятие «партийность литературы» в применении к советской литературе».

Ряд критиков, отмежёвываясь от вульгаризации известного Вам критика Белика, настаивает на применении понятия «партийность литературы» в советской литературе.

С другой стороны, очень характерным было выступление беспартийного литературоведа-критика Д.Д. Благого в защиту проекта статьи, т.е. за то, что применение термина «партийность литературы» к советской литературе неправомерно. Тов. Благой привёл примеры, когда на заседании Учёного Совета Института мировой литературы старый беспартийный профессор «выступил с заявлением, что все учёные обязаны вступить в партию и привёл слова из ленинской статьи: «Долой литераторов беспартийных». Тов. Благой привёл также примеры того, как термин «партийность литературы» применяется некоторыми литературоведами к литературе XIX века, например, к эпохе декабристов, к Пушкину.

Вместе с тем, на совещании были внесены конкретные предложения, направленные к улучшению предложенного проекта статьи:

1) Больше развить в статье те положения ленинской статьи «Партийная организация и партийная литература», которые применимы к советской литературе, характеризуют основы её развития: «Это будет свободная литература, потому что не корысть и не карьера, а идеи социализма и сочувствия трудящимся будут вербовать новые и новые силы в её ряды» и т.д.

2) Больше подчеркнуть в статье, что моральное единство писателей партийных и беспартийных не снимает задачи воспитания советских писателей в духе большевистской идейности и борьбы за большевистскую идейность литературы против её буржуазных противников и их агентуры в нашей среде.

3) Разъяснить, – главным образом, для историков литературы и для преподавателей литературы в ВУЗах и школах, – что понятие «партийная литература» в применении к литературе, связанной с пролетариатом и его большевистской партией в период, когда Ленин писал свою статью и вплоть до победы Октябрьской революции, сохраняет своё значение, вполне правомерно. Более чётко сказать, что понятие это стало неправомерным после победы Октябрьской революции, после ликвидации буржуазных и соглашательских партий, после того, как коммунистическая партия возглавила борьбу всех трудящихся против внешних и внутренних врагов советской власти, тем более после того, как установилось морально-политическое единство советского народа в строительстве социализма и коммунизма под руководством коммунистической партии. Следует разъяснить также, что применение понятия «партийность литературы», например, к классической литературе XIX века является недопустимой вульгаризацией, способной только запутать и учителей и учащихся.

4) Учитывая, что понятие «партийности литературы» получило широкое распространение в братских коммунистических партиях, особенно в странах народной демократии, разъяснить в статье неправомерность применения этого понятия к литературе стран народной демократии, а такие разъяснить, в каком смысле его, это понятие, можно применять в современных условиях к литературе, связавшей свою судьбу с пролетариатом и коммунистической партией, в странах капитализма.

Нам кажутся эти предложения справедливыми, и их следовало бы дополнительно внести в статью. Мы не делаем этих дополнений, поскольку ждём от ЦК ещё более существенных поправок как к самой статье, так и к этим дополнениям.

ПРИМЕЧАНИЕ: Выдержки из речей на совещании критиков т.т. Благого, Трегуба, Лесючевокого, Друзина, Платонова, Астахова.

А.Фадеев

К.Симонов».

(РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 189, лл. 46–48).

Но Кремль к обсуждению поднятой Фадеевым и Симоновым темы оказался не готов. В верхах вновь возник вопрос об адекватности руководителя Союза писателей.

28 марта 1951 года начальник Лечсанупра Кремля П.И. Егоров направил секретарю ЦК ВКП(б) Г.М. Маленкову очередную информацию о состоянии здоровья писателя. Он доложил:

«Тов. Фадеев А.А. с 19 по 27 марта с.г. находился в неврологическом отделении Кремлёвской больницы на лечении по поводу алкогольной абстиненции с явлениями кардиосклероза и хронического воспаления печени.

После проведённого лечения, хотя состояние здоровья и улучшилось, однако, для полного восстановления работоспособности необходимо тов. Фадееву А.А. предоставить отпуск для санаторного лечения, сроком на 1 1/2 – 2 месяца».

(РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 280, л. 21).

 

Новый замысел

 

У Фадеева в это время появился замысел нового романа. В конце марта 1951 года он сообщил Сталину:

«Несмотря на то, что по роду своих занятий я искусственно оторван от жизни рабочих и колхозников нашей страны, голова моя преисполнена новых замыслов. Они возникли от реального соприкосновения с нашей жизнью, но чтобы осуществить эти замыслы я, конечно, должен иметь время, чтобы глубже и разносторонней ознакомиться с этими областями жизни. Назову некоторые из этих замыслов.

1. Роман о молодёжи крупного советского индустриального предприятия в наши дни. Фактически это – роман о нескольких поколениях русского рабочего класса, роман о партии и комсомоле. Фактически это роман о победе индустриализации нашей страны. И я знаю, что смогу лучше, чем многие, показать подлинную поэзию индустриального труда, показать нашего рабочего младших и старших поколений во весь рост.

2. Роман о современной колхозной молодёжи. Тема эта опять-таки много шире и глубже, чем простой показ жизни современной колхозной молодёжи.

3. Мой старый роман «Последний из Удэге» давно уже внутренне преобразован мною. Прежняя тема приобрела третьестепенное значение. Название изменено. В роман должны быть введены исторические деятели, в первую очередь Сергей Лазо, которого я близко знал лично. В романе будет широко показана японская и американская интервенция. Наша дружба с корейским и китайским народами.

Я не говорю уже о том, что мне хотелось бы ближе связаться с одной из гигантских строек коммунизма. Я смог бы написать о них не хуже многих, – нет, не хуже.

Я не говорю уже о тех многих рассказах и повестях, которые заполняют меня и умирают во мне не осуществлённые. Я могу только рассказывать эти темы и сюжеты своим друзьям, превратившись из писателя в акына или в ашуга»

(РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 195, лл. 16–17).

Вопрос о новом творческом отпуске Фадеева был рассмотрен 15 мая 1951 года. Политбюро решило:

«1. Удовлетворить просьбу т. Фадеева А.А. о предоставлении ему творческого отпуска сроком на один год с 1 июля 1951 года.

2. На время отпуска т. Фадеева А.А. обязанности Генерального секретаря Союза советских писателей СССР возложить
на т. Суркова А.А.»

(РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 280, л. 22).

 

 

После смерти Сталина

 

Очень многое изменилось для Фадеева после смерти Сталина. С одной стороны, он мгновенно перестал пользоваться безусловной поддержкой новых руководителей партии и страны. Никита Хрущёв и Георгий Маленков ещё не забыли, как Фадеев нередко в обход их запросто решал у Сталина многие вопросы Союза писателей (да и свои тоже). И теперь новые вожди хотели именитому литератору указать на его место. Не случайно они не спешили принять у себя Фадеева. А с другой стороны, бучу стали поднимать и писатели. У многих появилась надежда, что при новом руководстве художники получат больше свободы.

Почувствовав новые веяния, Фадеев надумал перестроить работу аппарата Союза писателей. Он собрался всех ведущих мастеров освободить от занятий бюрократией. 23 мая 1953 года Фадеев сообщил своему первому заместителю Алексею Суркову:

«Всякая перестановка фигурок с одного места на другое на шашечной дощечке нашего так называемого литературного руководства, без решения этой главной проблемы – дать возможность хорошим писателям прежде всего писать – есть не решение вопроса, а просто издевательство над литературой».

Однако Сурков усмотрел в письме Фадеева угрозу своим личным интересам. Он немедленно помчался к секретарю ЦК КПСС Поспелову. 27 мая 1953 года Поспелов доложил новому вождю:

«Товарищу Хрущёву Н.С.

Посылаю Вам письмо тов. Фадеева, направленное им из больницы тов. Суркову.

В приписке к этому письму тов. Фадеев говорит, что он «не чувствует себя вправе и в силах лично обратиться сейчас в ЦК» с письмом, но хочет, чтобы ЦК знал, в каком он находится состоянии».

(РГАНИ, ф. 5, оп. 30 д. 40, л. 43).

Хрущёв ознакомился с письмом Фадеева, судя по отметке его первого помощника Шуйского, лишь 28 мая, но никаких указаний давать не стал. Тогда по совету Поспелова Сурков, Константин Симонов и Николай Тихонов 29 мая 1953 года обратились к Хрущёву напрямую. Они попросили ускорить решение вопроса о больном Фадееве и разрешить созвать весной 1954 года второй съезд советских писателей, на котором предполагалось закрепить в литературном сообществе власть Суркова и Симонова. На сей раз реакция долго ждать себя не заставила. Уже 30 мая 1953 года Хрущёв переадресовал обращение литературного генералитета другому секретарю ЦК Николаю Шаталину.

Кстати, в тот же день – 30 мая 1953 года Поспелов представил новому вождю подробный план реорганизации Союза писателей. Он писал:

«За последнее время в ЦК КПСС поступил ряд сигналов о неблагополучном положении в Союзе советских писателей СССР. Особую тревогу вызывает письмо генерального секретаря ССП СССР т. Фадеева А.А. к своему заместителю т. Суркову А.А., оглашённое на заседании Секретариата Союза писателей.

В этом письме т. Фадеев А.А. панически преувеличивает отставание советской литературы, считая, что она за последние года катастрофически катится вниз. В качестве меры преодоления этого отставания он предлагает освободить всех ведущих писателей от руководящей работа в ССП СССР, а также от других общественных поручений. Такая точка зрения может привести писателей к отрыву от активной общественной жизни и превратить их в сторонних наблюдателей, что не может не отразиться отрицательно на идейно-художественном уровне творчества, как правильно заметил на 1-м съезде писателей М.Горький.

Панический и бесперспективный тон письма т. Фадеева А.А. может быть объяснён только его крайне тяжёлым болезненным состоянием.

В письме на Ваше имя заместители генерального секретаря ССП СССР т.т. Сурков А.А., Симонов К.М. и Тихонов Н.С. правильно оценивают ошибочную позицию т. Фадеева А.А. в вопросе о состоянии советской литературы и намечают полезные мероприятия по улучшению работы ССП.

Считаю возможным поддержать предложения т.т. Суркова А.А., Симонова К.М. и Тихонова Н.С.:

а) об освобождении т. Фадеева А.А. от обязанностей генерального секретаря ССП в связи с его серьёзным заболеванием, оставив его в качестве члена Секретариата Союза;

б) о структурных и персональных изменениях в составе Секретариата ССП СССР.

В целях создания работоспособного и оперативного Секретариата целесообразно согласиться с внесённым предложением о сокращении Секретариата с 17 человек до 12.

В соответствии с решением 1-го съезда писателей иметь вместо генерального секретаря ССП – первого секретаря Союза писателей.

Упразднить должность секретаря Правления Союза. Для организационно-хозяйственного обслуживания Правления Союза создать Управление делами ССП, возложив контроль за его деятельностью на одного из секретарей Союза.

Полагал бы целесообразным рекомендовать первым секретарём ССП СССР т. Суркова А.А.

Секретарями ССП СССР, полностью освобождёнными от других работ, следовало бы утвердить т.т. Симонова К.М., Грибачёва Н.М., Тихонова Н.С., Полевого Б.Н., Озерова В.М.

Членами Секретариата ССП СССР – т.т. Твардовского А.Т., Панфёрова Ф.И., Кожевникова В.М., Леонова Л.М., Рюрикова Б.C.

Членов Секретариата существующего состава, не вошедших в новый состав Секретариата, не принимающих участия в текущей практической работе Секретариата и не имеющих фактически такой возможности (т.т. Корнейчук, Айбек, Венцлова, Федин и другие), необходимо оставить в составе Президиума Союза. Президиум следует созывать регулярно, не реже одного раза в два месяца, с постановкой на нём основных творческих вопросов, уделив особое внимание развитию литератур национальных республик.

Необходимо освободить т. Суркова А.А. от выполнения обязанностей главного редактора журнала «Огонёк», возложив обязанности главного редактора на т. Софронова А.В.;

освободить т. Грибачёва Н.М. от обязанностей главного редактора журнала «Советский Союз», возложив обязанности главного редактора на т. Первенцева А. или т. Ермилова В.В.;

освободить т. Симонова К.М. от выполнения обязанностей главного редактора «Литературной газеты», утвердив главным редактором газеты т. Рюрикова Б.С. с освобождением его от работы в газете «Правда».

Следовало бы освободить т. Тихонова Н.С. от обязанностей члена редколлегии журнала «Знамя» и альманаха «Дружба народов». Необходимо также частично разгрузить т. Тихонова Н.С. от работы в Советском комитете защиты мира, утвердив в качестве его заместителя члена-корреспондента АН СССР т. Федосеева.

В связи с предложением об утверждении т. Софронова А.В. главным редактором журнала «Огонёк» необходимо освободить его от обязанностей председателя Правления Литературного фонда СССР, оставив его в составе правления фонда, и утвердить в этой должности т. Леонова Л.М.

Считаю возможным принять предложение т.т. Суркова, Симонова и Тихонова о созыве в мае 1954 года Второго съезда писателей Советского Союза и двух очередных пленумов Правления ССП СССР в июне и октябре 1953 года. На июньском пленуме рассмотреть организационные вопросы и вопрос о созыве съезда, а на октябрьском пленуме – творческие вопросы работы Союза и вопросы подготовки к съезду».

(РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 189, лл. 84–86).

На оригинале письма Поспелова сохранилась помета Шуйского: «Тов. Хрущёв ознакомился.
Вопрос рассмотрен на Президиуме ЦК» (РГАНИ, ф. 5, оп. 30, д. 40, л. 53).

Однако что решил Президиум, мне пока выяснить не удалось.

Потом какое-то время было затишье. Видимо, все выжидали, что предпримет каждая из заинтересованных сторон.

Затишье закончилось 10 августа 1953 года. В тот день секретарь парткома Союза советских писателей Г.Владыкин, в прошлом работавший в Агитпропе ЦК, отправил своё обращение к Хрущёву. Он подчеркнул, что в Союзе писателей сложилось крайне неприятное положение. По его словам, Фадеев не работал в Союзе последние два с половиной года, секретарь партгруппы Сурков до сих пор не встал на партийный учёт в Союзе, кроме того, в аппарате Союза бездействовала вся партийная группа (которой руководили Сурков и Грибачёв). Владыкин слёзно просил Хрущёва о помощи, всячески намекая, что Союзу давно уже необходим новый руководитель (Фадеев и Сурков, по его мнению, в литвожди больше не годились). Такое впечатление, что Владыкин проталкивал на первые роли Софронова.

Фадеев, когда узнал о том, какие за его спиной плелись интриги, пришёл в ужас. Он окончательно понял, каких змей пригрел в Союзе писателей. Стремясь исправить собственные ошибки, Фадеев стал стучаться во все инстанции. 25 августа 1953 года он отправил очередное обращение Маленкову и Хрущёву. Писатель заявил, что много лет в нашей стране попирались элементарные демократические права целых громадных категорий деятелей искусства, сознательно культивировалась групповщина, а видных писателей загружали бюрократическими делами. Он предложил отстранить все министерства от управления искусством, передав функции идейно-творческого руководства непосредственно партийным органам.

Вторую записку по этому вопросу Фадеев направил Маленкову и Хрущёву 11 сентября 1953 года. Ещё одну записку писатель послал советскому руководству 14 сентября 1953 года. Кроме того, Фадеев завалил своими письмами руководителей Московского обкома и горкома партии.

Фадеев думал, что Хрущёв или Маленков хотя бы пригласят его для обсуждения поднятых проблем. Но советское руководство писателя проигнорировало. Все вопросы о писательском сообществе Президиум и Секретариат ЦК рассматривали в сентябре и октябре 1953 года в отсутствие Фадеева. Известному художнику дали понять, что его время прошло и что его мнение уже ничего для Кремля не значило.

Публично из больших начальников Фадееву продолжал выражать симпатии лишь бывший сталинский любимец Пономаренко. По одной из версий, Сталин готовил Пономаренко к должности второго человека в партии. Это, естественно, не вписывалось в планы Маленкова. Не случайно после смерти Сталина Пономаренко задвинули на пост министра культуры СССР. Пономаренко разделал новые взгляды Фадеева на литературу. Он тоже считал, что прошло время, когда художниками можно было командовать. Но за свой либерализм Пономаренко очень скоро поплатился: его из Москвы сплавили в Казахстан.

Ещё Фадееву сочувствовал со сталинских времён Суслов. Но Суслов, зная о негативном настрое Хрущёва к писателю, публично защищать автора «Разгрома» не рискнул. Единственное, что он смог сделать – предотвратить проработку Фадеева на различных собраниях и в печати. Суслов считал, что при любом раскладе Фадеева следовало в обязательном порядке оставить в секретариате Союза писателей.

Ещё одна деталь. Когда Суслов увидел, что совсем выгородить Фадеева вряд ли удастся, он всю грязную работу переложил на аппарат Поспелова.

Фадеев, когда понял, что его попросту игнорируют, стал подумывать: а не плюнуть ли ему на всё и не сосредоточиться ли на своём новом романе. Ещё в конце августа 1953 года он обратился в Кремль. Фадеев писал:

«В ПРЕЗИДИУМ ЦК КПСС

товарищу Г.М. МАЛЕНКОВУ

товарищу Н.С. ХРУЩЁВУ

Прошу ЦК предоставить мне творческий отпуск, сроком на один год, начиная с 15 сентября с.г., для окончания романа «Чёрная металлургия», с освобождением на этот срок от всех обязанностей, кроме подготовки доклада на Всесоюзном съезде писателей в 1954 г., если ЦК разрешит созыв съезда и сочтёт целесообразным поручить мне этот доклад.

Я работаю над романом с конца 1951 года, сейчас вступил в такой период работы, когда мне необходимо отдать ему все свои душевные силы. Это роман не только о металлургах и строителях металлургии, он охватывает широкие круги советского общества, действие его развёртывается в городах Москве, Магнитогорске, Челябинске, Днепропетровске, Запорожье, Ленинграде. События в романе развиваются, начиная с весны 1951 года, и заканчиваются в наши дни. Однако, в связи с действующими лицами в романе немало места уделено периоду первой и второй пятилеток и Отечественной войны и есть взгляд в будущее в связи с вопросами технического прогресса и коммунистического перевоспитания людей. В связи со многими новыми явлениями нашей жизни, мне необходимо ещё раз побывать там, где живут и действуют мои герои.

Если отпуск будет мне предоставлен, я начну печатание романа в журнале уже с марта 1954 года.

Прошу, если есть время, принять меня по некоторым вопросам литературы и в связи с работой над романом».

(РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 195, л. 24).

Суслов решил, что уход Фадеева в творческий отпуск сроком на год был бы самым лучшим решением вопроса. Уже 21 сентября 1953 года он провёл просьбу писателя через Секретариат ЦК КПСС.

Но стоило Фадееву уйти в отпуск, как партийные функционеры стали проталкивать новое решение о руководстве Союза писателей.

6 октября 1953 года Фёдор Хрустов и Павел Тарасов из отдела науки и культуры ЦК предложили упразднить должность генерального секретаря Союза писателей и ввести должность председателя Союза. Новая должность создавалась специально под Фадеева. Предполагалось, что она будет скорее почётной, нежели рабочей. Реальная же власть должна была сосредоточиться у секретариата Союза. Хрустов и Тарасов предлагали избрать секретарей из восьми человек. На роль первого секретаря по общим вопросам рекомендовался Сурков, на роль второго секретаря – Симонов. Дальше рассматривались кандидатуры Н.Тихонова (в качестве секретаря по вопросам связей с братскими литераторами), Л.Леонова (как председателя Литфонда), Н.Грибачёва (как секретаря по русской литературе краёв и областей РСФСР), Б.Полевого (как председателя иностранной комиссии) и В.Ермилова (как председателя комиссии по теории литературы и критики) (РГАНИ, ф. 3, оп 34, д. 189, лл. 140–142).

В тот же день – 6 октября – эти предложения были рассмотрены и утверждены на заседании Секретариата ЦК КПСС. Сохранилась выпика из протокола № 43 (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 189, л. 139). 8 октября решение Секретариата ЦК должен был утвердить Президиум ЦК. Но на заседании полного единодушия в вопросе о Союзе писателей достичь, видимо, не удалось. Во всяком случае 9 октября Суслов и Шаталин направили в Президиум ЦК новый проект постановления с учётом состоявшегося ранее обмена мнениями (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 189, л. 137). В новом проекте фамилии возможных кандидатов на руководящие посты уже не фигурировали.

Меж тем литературную Москву стали наводнять слухи о том, что с Фадеевым якобы уже всё покончено и власть в Союзе писателей переходит к Симонову, а Софронов остался с носом. Охранители не на шутку перепугались. Под их давлением Тихон Сёмушкин обратился к помощнику Маленкова. Он писал:

«Уважаемый товарищ Суханов!

За последнее время в среде писательской общественности идёт глухая и скрытая борьба за место по руководству Союзом писателей. Строго говоря, это даже не столько борьба, сколько консолидация сил возглавляемых писателем Симоновым в деле достижения этой цели.

Группа писателей с реваншистскими настроениями, ещё с момента борьбы с космополитами, одно время притихшая, теперь вновь поднимает голову и небезуспешно.

Надо сказать прямо, что в силу их большого количества в нашей организации, им многое удаётся. Так, по существу, в их руках оказалась «Литературная газета»; значительная часть аппарата Союза писателей с его секциями и постоянными творческими комиссиями и многое другое.

Ядро же русских писателей, определяющееся максимум в 20%, поодиночке избивается и устраняется от руководства с виду весьма конституционными методами.

Так фактически отстранён от руководства Союзом писателей Панфёров, которого всё время дискредитируют за его литературные ошибки. Но разве Панфёров один ошибается? Разве тот же Симонов, написавший в своё время ахинею «Дым Отечества», не ошибся? Между тем, сам же Симонов действует коварными методами, а проще говоря, бесчестными. Никто иной, как сам Симонов спровоцировал Панфёрова своими льстивыми отзывами на опубликование действительно плохой пьесы «Когда мы красивы». Для чего это он сделал? А для того, чтобы потом скомпрометировать Панфёрова публично, используя свой печатный орган. Это очень хитрый ход и так честные литераторы не поступают. Когда этот вопрос разбирался на секретариате Союза, Фадеев сказал: «да, это у Симонова двойная бухгалтерия».

Несколько иным образом, но и Софронов устраняется от руководства, игравший до сего времени большую роль в деле сохранения советского, чисто русского начала в нашей литературе.

Под всякими поводами – сокращения должности, перевода на более «ответственное место» (приём известный), Софронова устраняют от Союзной работы в аппарате. Это не только не справедливо, но и не правильно. Софронов работал в Союзе пять с половиной лет и никаких политических ошибок, не в пример Симонову, не сделал. Теперь же функции Софронова, в частности кадры, прибирает к рукам Симонов и его приверженцы, усиленно распространяют перед пленумом Союза слухи, что Симонов будто бы направлен Центральным Комитетом для наведения порядка в Союзе писателей. Возможно, что это и так, но не исключено, что это «общественное мнение» и создаётся, как в своё время тем же «общественным мнением» Симонова назначали министром кинематографии и даже министром культуры.

Деятельность Симонова как редактора «Нового мира» хорошо известна, я об этом говорил ещё с трибуны 13 пленума Союза, известна также его деятельность и как редактора «Литгазеты», где со всех командных должностей русские литераторы устранены. Ничего хорошего не предвещает и его деятельность в качестве руководителя Союза писателей. Мы не убеждены, что Симонов любит русских литераторов. В этой ситуации не целесообразно передавать «бразды правления» в руки Симонова. А между тем, так получается. Сейчас перед пленумом Союза писателей келейно формируется «новый кабинет» руководства Союзом писателей:

Фадеев А.А. – председатель Союза

Сурков А.А. – зам. пред. Союза

Симонов К.М. – зам. пред. Союза

Тихонов Н.С.

Леонов Л.М.

Ермилов В.В.

Грибачёв Н.М.

Внешне всё обстоит благополучно, в действительности же всё сводится к единоличному диктату Симонова, чего он так настойчиво жаждет и добивается всякими путями.

В самом деле: А.А. Фадеев уходит в длительный творческий отпуск; А.А. Сурков – первый заместитель, человек правильный, но уставший от руководства и не тщеславный, а поэтому свою «пальму первенства» нередко передаёт Симонову; Тихонов Н.С. и Леонов Л.М. – в силу своих душевных качеств и некоторой уступчивости, а также нежелания осложнить отношения – серьёзной силы, в смысле руководства Союзом, не представляют.

Таким образом, всё сосредоточивается в руках Симонова и это недопустимо.

В этой ситуации оставление Софронова в руководстве Союзом писателей является крайне необходимым с сохранением за ним руководства кадрами.

Кроме того, представляется целесообразным введение в состав руководства Союза писателей Шолохова М.А. Известно, что Шолохов не имеет склонности к такого рода деятельности, но независимо от этого в этом есть большой смысл. Также целесообразно и введение писателя Панфёрова, а не Ермилова.

Выдуманная идея, что руководить Союзом писателей могут только писатели, освобождённые от всех других работ, как напр. редактирование журналов, является идеей неправильной. Она нужна только для того, чтобы удобным способом освободиться от неугодных писателей. Ликвидация должности секретаря правления Союза писателей нужна лишь для того чтобы наиболее вежливым способом освободиться от Софронова.

С приветом

Тихон Сёмушкин

P.S. Прошу Вас, если найдёте возможным, познакомить с моим письмом Г.М. Маленкова.

Т. Сёмушкин

Тел. К4-35-35».

(РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 189, лл. 145–148).

Суханов 12 октября разослал обращение Сёмушкина Суслову и Шаталину.

Узнав о новом витке борьбы за власть, Фадеев решил на несколько дней выйти из предоставленного ему годичного отпуска и высказать свои соображения на очередном писательском пленуме. 14 октября 1953 года он представил проект своего вступительного слова партийной группе правления Союза писателей. Но партгруппа шарахнулась от него как от прокажённого. Сотрудники отдела науки и культуры ЦК Ф.Хрустов, П.Тарасов и В.Иванов потом доложили в ЦК, что Фадеев выразил обеспокоенность отходом от активной работы в Союзе беспартийных писателей. Они сообщили:

«Второй недостаток в работе Союза т. Фадеев усматривает в том, что ранее раскритикованные за идейные ошибки в своих произведениях писатели в настоящее время предоставлены самим себе и никто (Союз писателей, критика) не замечает их положительной работы. В качестве примера приводятся В.Катаев, В.Каверин, Э.Казакевич и В.Гроссман. Тов. Фадеев считает, что нужно реабилитировать этих писателей, что он и делает в своём вступительном слове»

(РГАНИ, ф. 5, оп. 17, д. 437, л. 112).

Из всей партгруппы Союза писателей Фадеева поддержали лишь Юрий Либединский и Лев Никулин. Против него выступили даже охранители. Грибачёв и Софронов, ещё вчера ловившие каждое слово Фадеева, не захотели, чтобы писатель объявил какую-
либо амнистию Гроссману и даже Катаеву.

Похоже, литературный генералитет уже списал Фадеева со счетов и начал подковёрную борьбу за освобождавшееся место.

Взбешённый реакцией партгруппы, Фадеев 19 октября
1953 года направил Маленкову и Хрущёву на семи страницах очередное письмо (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 189, лл. 171–177). Он просил одёрнуть Софронова и дрогнувшего под натиском Софронова своего первого заместителя Суркова. Жалуясь, Фадеев отметил:

«т. Софронов заявил мне, что с этим вступительным у словом не согласно то «направление в литературе», к которому, по его словам, принадлежат он, Софронов, а также тт. Грибачёв, Бубеннов, Суров, Первенцев, и что моё вступительное слово якобы ставит их в «оппозицию» к руководству Союза писателей и на пленуме и в дальнейшей работе. Тов. Софронов произвольно связал это «оппозиционное» настроение своего «направления» в литературе с той частью предложения о новом составе секретариата, которое мы – Фадеев, Сурков, Симонов, Тихонов, – согласно решению ЦК о составе секретариата в 7–8 человек, собираемся внести на рассмотрение пленума, то есть об избрании т. Софронова в состав Президиума, а не секретариата Правления. (Тов. Софронов рекомендуется нами в качестве редактора журнала «Огонёк», а всех редакторов журнала мы предлагаем ввести в состав Президиума, а не в состав секретариата). Отрицательное отношение к моему вступительному слову в ещё более решительной форме выразили – тоже после заседания партгруппы – тт. Софронов, Грибачёв и Кожевников в беседе с т. Сурковым, сказав, что будут выступать против моего вступительного слова на Пленуме»

(РГАНИ, ф. 5, оп. 17, д. 437, л. 149).

Но это послание Фадеева Хрущёву даже не показали. Сначала оно поступило в отдел науки и культуры ЦК к Хрустову, а потом с ним ознакомился Суслов. Чернуха из канцелярии Хрущёва 20 октября 1953 года оставил на письме Фадеева карандашную пометку: «тов. Суслов сообщил, что вступ. слова т. Фадеева на пленуме не будет. Вопрос можно снять».

Фадеев понял, что дальше ломиться в открытую дверь было бесполезно. Партийный аппарат проводить коренную ломку Союза писателей не собирался. Планировались лишь изменения косметического характера. Но чтобы совсем не терять лица, Фадеев попросил дать ему слово на пленуме хотя бы в прениях, пообещав не делать категорических выводов.

Сам пленум прошёл с 21 по 24 октября 1953 года под полным контролем Суслова. Накануне Суслов утвердил почти все предложения отдела науки и культуры ЦК по реорганизации аппарата Союза писателей. Он лишь скорректировал название должности Симонова, убрав слово «второй». (Симонов предлагался на пост просто секретаря Союза писателей.) Ему не хотелось получить в Союзе триумвират Фадеев – Сурков – Симонов. Суслов считал, что достаточно в Союзе иметь одного реального руководителя – Суркова. И ещё он вычеркнул из подготовленных предложений Ермилова из-за его одиозной репутации. Пленум, естественно, проголосовал за всё то, что одобрил Суслов. 4 декабря 1953 года новый состав писательского руководства утвердил Президиум ЦК КПСС (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 198, л. 202).

Окончательно новый расклад сил в литературном сообществе оформился в конце 1954 года на втором съезде советских писателей. Суслов всё сделал для того, чтобы на этом съезде верх не одержала ни одна литературная партия. Он не допустил победы ни группы Симонова, ни группы Софронова. Его вполне устроил Сурков, к которому чуть позже охранители приставили своего комиссара в лице малограмотного прозаика из ярославского села Василия Смирнова.

Фадеев вторым писательским съездом был очень удручён. Он не то что остался непонятым своими же коллегами. Нет, большинство коллег как раз всё поняло. Но открыто его никто не поддержал. Все посочувствовали Фадееву лишь в душе. А на словах большинство поторопилось присягнуть новому руководству, которое вообще не имело никаких моральных принципов. Похоже, история никого и ничему не научила.

Фадееву окончательно стало ясно, что помощи ждать не от кого. Он ушёл в себя.

 Вячеслав ОГРЫЗКО

(Окончание следует)