ИСКУССТВО МЕТАЯЗЫКА

№ 2006 / 27, 23.02.2015


1. Без административного ресурса всегда трудно
Считается, что слова составляют всего лишь несколько процентов личного общения, а истина познаётся путём понимания подтекста, обстоятельств разговора и способа использования отдельных слов. Манипулятивный метаязык, умелое использование которого подтолкнёт почти любого собеседника словом или жестом к тому действию или бездействию, которого от него добиваются, в таких случаях приходит на помощь. Именно метаязык (язык, который скрывает истинный смысл содержания, выражаемого обычным языком) лучше всего передаёт все оттенки сказанного или осмысляемого.
Об этом я стал задумываться, вспоминая о каких-то забавных или курьёзных случаях из жизни. В юности чаще всего думалось о глобальном и важном, хотелось это совершать ежедневно, что генерировало юношеский азарт в уверенность в своей правоте и силах.
Некоторый период моей жизни был связан с городом-садом Киевом. Тогда о социальной защите военнослужащих, ипотечном кредитовании или жилищных сертификатах ничего не знали, поэтому квартира мною была получена в течение трёх месяцев и в самом центре города. Общественный транспорт был ни к чему, а десятиминутная прогулка надёжно сближала с «горячим цехом».
Для тех, кто не знает: Киев чудесный город. Пройтись под сенью цветущих каштанов весной, услышать нежный шелест их листьев летом или шорох падающих плодов ранней осенью – приятное и романтичное занятие.
Пограничное управление было расположено по левой стороне улицы Владимирской, у Золотых ворот. Казалось мне, что это здание всегда приветливо поблёскивало прохожим своими окнами сквозь буйную зелень.
С первого дня практического освоения маршрута мне показались странными предпочтения коллег на работу идти по противоположной стороне улицы. На светофоре переход, затем триста метров по правой стороне, и снова переход на другом светофоре: зачем? Теория подсказывала более удобный маршрут, который был короче и комфортнее. А знания некоторых основ философии логично свидетельствовали о том, что переходить улицу дважды не следует, поскольку эти манёвры являются совершенно лишними.
Может быть, и в этот день меня, лейтенанта, одолевали неспешные и размеренные размышления по существу замысловатого маршрута товарищей. Вспомнить это точно, конечно, невозможно, но какие-то размышления владели пытливым разумом и горячим комсомольским сердцем. Поэтому, только в самое последнее мгновение, почти уже поравнявшись, я обнаружил, шагающего медленно и важно, начальника войск округа, генерала!
Как потом оказалось, проживал он именно на Владимирской улице… Ценой героических усилий и в самый последний миг я молодцевато отдал генералу воинскую честь, бодро, преданно и с огромнейшим уважением продекламировал : «Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант!» Ясно же всякому, что на работу, как и на праздник, надо идти с настроением, с задором, с желанием приблизить наше самое светлое будущее.
После воинского приветствия моя попытка представлялась разумной и целесообразной. Но, словно выстрел, прозвучало на языке, близком к украинскому: «Стой, лейтенант, обожди…»
Потом мы стали «собеседниками»…
По противоположной стороне улицы весело и шумно дефилировали многочисленные сослуживцы, безмятежно покуривая на ходу и с любопытством наблюдая за очередной, как потом оказалось, «встречей поколений».
После продолжительной и напряжённой для меня паузы последовал вопрос, который затем повторялся ещё и ещё: «Ну и как там у вас дела?» Каждый вариант моего доклада сводился к тому, как мы хорошо работаем, как много у нас работы, как мы ежедневно стараемся сделать ещё больше, чем накануне.
Неопределённая ситуация сохранялась до тех пор, пока я не использовал в своих тезисах о многотрудной деятельности несколько таких специфических словосочетаний, как «ленинский зачёт», «комсомольский актив», «молодой гвардеец пятилетки» или «слёт групкомсоргов». Как разумно было бы такую терминологию не применять…
Генерал будто бы очнулся. Мою тревогу сменило ощущение надвигающейся беды, плавно переходящее во что-то похожее на ужас.
– Честно говоря, – сообщил он, – я часто думаю о том, что с вами надо разбираться основательно. Я давно уже не скрываю и прямо заявляю на всех уровнях: говорю всегда и всем, что у вас в комсомоле порядка нет.
– Его, этого порядка, – продолжил он после очередной мучительно-продолжительной для меня паузы, подчеркнув и свою беспомощность в этом вопросе, – в комсомоле никогда не было, а похоже, с вашим личным участием никогда и не будет. У вас там комсомольцы постоянно пьют. Они, эти активисты ваши, бесконечно по самоволкам бегают, чтобы выпить ещё или девку тиснуть лишний раз перед сном, на службе. Больше ничего они толком не умеют.
– Так ведь… мы… товарищ, генерал-лейтенант, пытаемся… постоянно… – и такие другие поползновения продолжить эту задушевную беседу с моей стороны натыкались на новые убийственные оценки, которые непоколебимо усиливали трагичность сложившейся ситуации.
– Мы постоянно думаем о том, как улучшить положение дел, – продолжил генерал, видимо о себе, но уже в третьем лице, поскольку его собеседник к тому времени не имел ни первого лица, ни второго. – Мы много работаем, мы работаем днём и ночью. А комсомольцы эти ваши на службе в это время спят. Днём и ночью они спят, комсомольцы, стоя и лёжа они спят, в дозоре и в секрете они спят, и мы не можем никак найти лейтенанта такого, который бы их разбудил. Вы сами на ходу спите, и я даже не надеюсь, что сумею вас когда-нибудь разбудить.
Периодически его внимание переключалось на демонстрацию отработанной десятилетиями методики, выражавшейся в стремлении сделать из лейтенанта единомышленника. После каждого отвлекающего манёвра звучали новые и новые метафразы, вставленные в утвердительные предложения и однозначно требующие согласия: «Так ведь?», «Вы же заметили, что я привожу только аргументы?», «Это же понятно и солдату?!»…
«Отеческая» беседа о перспективах улучшения партийного руководства комсомолом, в ходе которой я принципиально, но молча выражал своё несогласие со столь невысокой оценкой комсомольских достижений, продолжалась до порога кабинета руководителя:
– Вас там вместе с этим, главным комсомольцем, как его… (имелся в виду помощник начальника политического отдела округа по комсомольской работе, ныне генерал-полковник) на работу и трактором не затащишь. Не хотите вы ничего делать, как я вижу из доклада, да и не умеете ничего этого. Жду вас вместе с начальником, разумеется, в десять часов…
В кабинете генерала дружно собрались крупные и очень крупные начальники, имеющие, как потом оказалось, огромный интерес к тому, как правильно отладить комсомольское строительство, как умело организовать партийное руководство им, как мобилизовать, сплотить, нацелить членов ВЛКСМ на славные и полезные дела. Оказалось, что методику решения этого вопроса все присутствующие знали в совершенстве. Просто раньше не имели повода об этом сказать.
В ходе оживлённой дискуссии по этой животрепещущей теме для себя я понял очень многое и на долгие годы. Но главным, что удалось тогда извлечь из этих событий, из участливых взглядов и ухмылок ровесников, из соболезнований и шуток старших товарищей, было только одно: на работу следует ходить по правой стороне улицы Владимирская.
Не такая уж это и проблема для молодого лейтенанта: всего два светофора, всего два перехода – с интервалом в триста метров.
Тем более что Киев – чудесный город.

2. Н.В. Гоголь об истории болезни
Видимо, прав был товарищ Демокрит в том, что ориентиры и вероятные границы потребностей каждой личности находятся между «полезным и вредным», «между удовольствием и неудовольствием». Человек всегда стремится к удовольствию. А если человек ещё и командир или начальник, то он уже пытается подтолкнуть своего подчинённого, используя накопленный опыт воспитания и убеждения к полезному. Но бывало и по-другому.
По наблюдениям Николая Васильевича Гоголя, которые нам известны со страниц захватывающей поэмы «Мёртвые души», можно убедиться, что аналогичные «комсомольским» трудности в военной службе имелись и тогда, 164 года назад. Комсомол же, как известно, образован лишь 29 октября 1918 года.
В этой связи и возвращаюсь к тому позорному для меня дню, когда строгий руководитель с несомненной выразительностью своего публичного мастерства разъяснял мне трагизм состояния в работе с членами ВЛКСМ.
Почему бы не попытаться добиться снисхождения? Правда, специалисты использования метаязыка считают, что слово «пытаться» чаще всего используют люди, которые привыкли к неудачам. Они настаивают, что словом «пытаюсь» люди заранее стремятся сообщить: «Удачи ожидать не стоит». Но всё же… Склонен предполагать, что на состояние дисциплинированности комсомольцев определённое влияние оказали обстоятельства, связанные с негативными традициями во взглядах на работу с молодёжью некоторых должностных лиц России и неострое реагирование исполнительной власти на армейские проблемы.
Гоголь, заметьте, весьма проницательно замечает, что уже тогда проблема комплектования армии молодёжью заявляла о себе в полный голос. Оказывается, что среди призывного контингента было немало юношей с ослабленным здоровьем. Так, помещик Константин Фёдорович Костанжогло со страниц поэмы с озабоченностью сообщает, что юноши «…стали тряпки, а не люди, и болезней чёрт его знает каких понабрались, и уж нет осьмнадцатилетнего мальчишки, который бы не испробовал всего: и зубов у него нет, и плешив…»
О практике незаконного освобождения от призыва очень тонко и реалистично свидетельствует Павел Иванович Чичиков. Повествуя об одном из управителей, он с болью сообщает, что тот «по случаю поставки рекрут и прочего имел… надобность приезжать в город и, разумеется, подмазывать судейских».
Получается, что показанный Гоголем менеджер по работе с персоналом – типичный взяткодатель. В руководимом им имении возник дефицит рабочей силы, и выход из создавшегося положения он нашёл в освобождении мужиков от службы противозаконными действиями. Вряд ли это единичный случай в тогдашней России.
Далее. Даже та молодёжь, которая приходила в армию, нередко оказывалась в условиях, где армейский быт не способствовал качественному служению своему народу. Посудите сами. «Промозглый сырой чулан с запахом сапогов и онуч гарнизонных солдат, – рассказывает Гоголь, – некрашеный стол, два скверных стула, с железной решёткой окно, дряхлая печь, сквозь щели которой шёл дым и не давало тепла…» Так удручающе выглядел объект МВД Российской империи, следственный изолятор в одной из губернских столиц.
Трудно заподозрить автора в вымысле уже даже потому, что в 1829 году Н.В. Гоголь служил в Департаменте государственного хозяйства и публичных зданий Министерства внутренних дел страны и, конечно, проблему эту видел изнутри.
Обратите внимание, что сообщает Павлу Ивановичу Чичикову на страницах поэмы «Мёртвые души» помещик Ноздрёв: «Вообрази, что в трёх верстах от города стоял драгунский полк. Веришь ли, что офицеры, сколько их не было, сорок человек одних офицеров было в городе; как начали мы, братец, пить…»
Размышления об этом, казалось бы, незначительном в жизни драгун событии порождают целый букет вопросов. Первый из них: где культура проведения свободного от службы времени? Вопросы можно поставить и более принципиально: обычно в полку насчитывается порядка ста офицеров. Что же за коллектив был в том губернском городе? Не все офицеры пошли пить? Тогда, может быть, остальные занимались чем-то полезным? А может, бражничать пошли все, то есть сорок человек? В этом случае штат полка был в три раза меньше? А если такой штат, то и служебная нагрузка в три раза выше? А если она такая высокая, то как тут не пить?! Словом, здесь уже есть повод подумать не только об уровне культурно-досуговой работы, но и о личной примерности офицеров, уровне боевой готовности полка и т.д.
Что же можно было ожидать от простого солдата? В описании одного из самых обычных дней классик как бы вкрапляет сложившуюся практику проведения выходных дней. Гоголь пишет, что этот день был «…не то ясный, не то мрачный, а какого-то светло-серого цвета, какой бывает только на старых мундирах гарнизонных солдат, этого, впрочем, мирного войска, но отчасти нетрезвого по воскресным дням».
Далее о личной примерности воинов в караульной службе. Снова цитата из поэмы: «Шум и визг от железных скобок и ржавых винтов разбудили на другом конце города будочника, который, подняв свою алебарду, закричал спросонья что стало мочи: «Кто идёт?» – но, увидев, что никто не шёл, а слышалось только издали дребезжанье, поймал у себя на воротнике какого-то зверя и, подошед к фонарю, казнил его тут же у себя на ногте. После чего, отставивши алебарду, опять заснул по уставам своего рыцарства».
Вот он, «кривой фундамент» бдительности и ротозейства, заложенный более 150 лет назад! Способен ли был лейтенант, тогда, в Киеве, даже с высшим своим образованием и горячим комсомольским сердцем, за пять-шесть месяцев в новой должности излечить эти многовековые пороки?!
На фоне уже показанных негативов в поэме совершенно безобидными видятся «художества» госслужащего, юрисконсульта Самосвистова (второй том) по подмене часового на посту в результате незаконного использования форменной одежды и, казалось бы, будничной фразы: «Ступай, меня прислал командир выстоять, наместо тебя, смену». Затем Самосвистов, как пишет Гоголь, «обменился с часовым и стал сам с ружьём». Дальнейшая подмена арестантки следует из этой же серии и удивления у читателей уже практически не вызывает.
Но всё это делает гражданское лицо, а как же служивые могли всё это допустить, как была организована гарнизонная и караульная служба?! Уму не постижимо.
Если бы перенести тот киевский эпизод обсуждения проблем работы с молодёжью в сегодняшний день, думаю, что я бы уже сумел, как пишут специалисты, «варьировать приоритетами в процессе коммуникации», включая те наблюдения классика, после прочтения которых «…каменеет мысль от страха».
Во все времена армия была под прицелом общества. Недостатки в её организме, это «инъекции» общества через «нестерильный шприц, недобросовестную медсестру или неправильный диагноз». И не важно, кто пациент: рязанский мужик в лаптях или член ВЛКСМ с автогиганта имени Ленинского комсомола. Задача построения гражданского общества по-прежнему в стадии осмысления.
Некоторое время назад мне удалось познакомиться с любопытными исследованиями и наблюдениями Алана Пиза и Алана Гартнера. Размышляя об особенностях использования метаязыка, поведения собеседников в разговоре, они замечают, что союз «но», как правило, является отрицательным, то есть чаще всего отрицает всё, что было сказано перед ним, или сигнализирует о лжи. Слово «несомненно» чаще всего даёт повод для сомнений. Словосочетание «всего лишь» или слово «только», по их мнению, необходимо понимать как стремление собеседника снизить важность сказанного им ранее.
Но почему я должен безоглядно верить выводам этих авторов? Несомненно, что я ведь не оправдываюсь перед начальством через десятилетия, а всего лишь только привожу некоторые наблюдения бывшего адъюнкт-профессора кафедры всеобщей истории при Санкт-Петербургском университете Гоголя Николая Васильевича в защиту доброй памяти ВЛКСМ.
Георгий ДЗЮБА, карикатура В. ДОРОШЕНКО

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.