Боюсь вашего бродяжничества
Рубрика в газете: Не споткнись о полярный круг, № 2021 / 1, 13.01.2021, автор: Вячеслав ОГРЫЗКО
В начале 60-х годов почти все магаданские литераторы варились в собственном соку. Талантов водилось вроде немало, но отшлифовать их было некому. Большие художники или уехали на «материк» (так в Магадане называли центральные районы страны), или сразу после освобождения из лагерей (как, например, Варлам Шаламов), или после получения справок о своей полной реабилитации. А местным редакторам не хватало ни знаний, ни опыта.
Практически все магаданские литераторы очень нуждались в общении с разбиравшейся в искусстве публикой. Им требовалась учёба. Иначе была опасность надолго застрять в предбаннике литературы и до скончания века числиться в подающих надежды и только.
Но сиё очень хорошо понимали лишь единицы. Прежде всего поэт Владимир Сергеев и прозаик Ольга Гуссаковская. Им мало было известности в одном Магадане. Они хотели большего и целились на Москву. Сергеев, к примеру, послал свои стихи сразу Твардовскому в «Новый мир». И, как оказалось, попал в десятку. Рукопись была передана лично Твардовскому. Тот прочитал и кое-что отобрал для публикации. Но Сергеев этим не ограничился. Вскоре он подал документы на Высшие литературные курсы и уехал огранять свой талант в Москву.
Отчасти путь Сергеева повторила и Гуссаковская. Одну из своих повестей она предложила московскому издательству «Молодая гвардия». За неё сразу ухватились в редакции современной прозы. Уж очень необычный материал выбрала Гуссаковская. Только вот подала она его не совсем умело. В издательстве решили послать в Магадан в помощь новому автору опытнейшего редактора Зинаиду Коновалову – чтобы вместе довести повесть «Ищу страну Синегорию» до нужной концепции.
Надо ли говорить, как Гуссаковская обрадовалась появлению в Магадане московского профессионала! Воспользовавшись этой ситуацией, она свела приезжую москвичку с ещё одним северным самородком – Олегом Куваевым.
Наслушавшись Гуссаковскую, Коновалова выразила желание познакомиться с неизвестным ей автором и взять на пробу два или три его рассказа. После первой же встречи москвичке стало ясно: Гуссаковская не ошиблась, когда настойчиво рекомендовала ей прозу своего приятеля. Куваев действительно был чертовски талантлив.
После беседы Коновалова загорелась вместе с новым знакомым полететь дальше – в Певек. Но Куваев её от этой затеи отговорил. Он предупредил, что москвичка могла бы застрять на Чукотке даже не на неделю, а на месяц, а это вряд ли бы понравилось её московскому начальству. Куваев полетел один, но взамен Коновалова взяла с него слово, что он подготовит для издательства «Молодая гвардия» заявку на свою книгу. Подробности же они решили обговорить во вторую встречу – после возвращения Куваева из Певека в Магадан.
Однако погода внесла свои коррективы. Она не позволила вовремя Куваеву вернуться, и Коновалова, не дождавшись его, вынуждена была вылететь в Москву. Вдогонку ей Куваев направил письмо. Он писал:
«Уважаемая Зинаида Трофимовна!
Получилось так, что я не смог встретиться с Вами в нашем «уютном» городе вторично. Через два дня после нашей беседы пришлось слетать ненадолго в командировку по долгу моей бродячей службы, Вы уехали на трассу и в передряге всех этих дел я попросту прозевал отъезд, хотя и никак не хотел его прозевать. История столь же банальная, сколь и типическая.
Как посылать заявку в издательство – убей меня на месте чукотский бог Гываургин не знаю. Решил составить её на имя редакционного совета издательства в «максимальную силу официозных способностей». Что и прилагаю.
Кстати, среди небольшого количества благих дел, выполненных мною во имя человеколюбия, одним из главных считаю то, что отговорил Вас лететь в Певек. Аэропорт там дик и ужасен в любое время года, но особенно он был ужасен и дик как раз в то время, когда Вы бы могли там быть. Печальную повесть недельного отсиживания в нетопленой комнатухе отдела перевозок привезли знакомые очевидцы.
Обещанные «ультраэкзотичеcкие» фотографии с острова Врангеля и Чукотки пришлю, очевидно, с Валерием Осиповым. Всё же процесс перехода от негатива к отпечатку ужасно длительная штука.
Об успехе или неуспехе заявки мне, очевидно, сообщит издательство. Поэтому не буду затруднять Вас лишними просьбами. Но хочу оговориться в одном. Та книга-повесть, о которой я Вам говорил, пока готова только наполовину. Не зная порядков издательства, я очень боюсь нарушить сроки представления рукописи. За крайний срок принимаю март. Взвесив всё это, я решил послать заявку на другую книгу, которая у меня полностью готова в черновике и лежит «на выдержке». О том, насколько она будет интересна, можно предварительно понять по плану-проспекту. Если по каким-либо причинам издательство будет интересовать именно та «золотишная» повесть, о которой я Вам рассказывал (та, что готова наполовину), я очень просил бы Вас поставить меня об этом в известность. Заявка на неё готова и я её немедленно вышлю. А потом… потом только останется жать вовсю и сделать её к сроку. Но не хотелось бы, чёрт побери, комкать работу. Очень бы не хотелось. Тогда при беседе я немного был сбит с толку тем, что законченная рукопись лежала в папке (черновик) а я «болел» временно другой темой и именно поэтому начал разговор с неё. Впрочем, решать уже Вам.
В средине января я надеюсь быть в Москве в командировке (только надеюсь) и тогда можно будет просто поговорить. Вот кажется и всё.
С искренним уважением» (РГАСПИ, ф. М-42, оп. 2, д. 814, лл. 7, 7 об.).
Вскоре Куваев послал в Москву в «Молодую гвардию» и заявку.
«Прошу, – писал он, – обсудить возможность включения в план издательства на 1965 год моей книги под условным названием «Ищи чудаков на востоке». Книга будет состоять из двух повестей общим объёмом около семи листов. Обе повести доведены до уровня доработанных черновиков и лежат «на выдержке» перед окончательной доработкой.
Материал для первой повести «Весенняя охота на гусей» взят из впечатлений, полученных мной во время пятилетней работы на Чукотке.
Социальный состав северных посёлков, как правило, очень сложен. Убеждённые романтики и энергичнейшие хапуги, нераскаявшиеся власовцы на вечном поселении и люди типично рабочей кости в лучшем смысле этого слова, цельные натуры-глыбы и обломки, выкинутые на периферию жизненную и географическую.
Я беру нарочито банальную ситуацию: «молодой герой, попавший в горнило жизни». Эта тысячекратно разработанная тема имеет, однако, мало изученные особенности.
Формирование жизненного статуса молодого человека в городах и просто местах цивилизованных проходит под сложным и подавляющим влиянием обилия положительной и отрицательной информации о мире и людях.
Обилие информации приводит к сглаживанию контрастов. «Психологический штамп» каждого события, остающийся в сфере впечатлений, затушёвывается и размазывается стремительным потоком следующих «штампов». Информация о мире и внутренние выводы имеют тенденцию больше расширяться по плоскости, чем в глубину.
Замкнутый мир северного посёлка с резкой полярностью знакомств при малом их числе, суровый фон жизни неопровержимо толкает человека к углублённому осмысливанию каждого факта действительности. Статистические колебания, свойственные становящейся психологии здесь резче и выше по амплитуде. Но вырабатывающаяся при этом стержневая линия характера приобретает незаменимые качества глубоко прокованного металла.
Необходимо подчеркнуть отдельные особенности. «Замкнутость» мира взятого посёлка – это относительная «замкнутость XX века». Это не отдельно функционирующая клетка, а клетка органически связанная со всем гигантским организмом страны и мира в целом.
Но это и не передовой фронт типа целины, или большой стройки, куда направляется усиленный поток сил и идей, хотя общие проблемы молодости «кем быть, где быть» равноценно действительны и здесь.
Вторая повесть «Ищи чудаков на востоке» так же основана на северном материале. В отличие от первой, где особое внимание обращено на устранение натянутостей и недостоверностей ситуаций (разумеется без ошаблонивания под «жестокий штиль»), вторая повесть написана в подчёркнутой манере философски-лирического повествования. Сугубо специализированный мир научного зала Ленинской библиотеки и маленький город на берегу Охотского моря. Проблемы жизненной тактики в сфере интересов небольшого «уютного» научно-исследовательского учреждения и фантастические пьянящие как вино идеи чудаков «энциклопедистов жизни», как они себя называют. Сквозь контрастный мир физиков, лириков, морских охотников, респектабельных мещан от науки и интеллекта и гриновских бессребреников-альтруистов проходит по воле случая герой повести Славка Нещадимов. Глубинная основа повести лежит в попытке решения вопроса о том, как найти себя в сложном хаосе узости специализаций и энциклопедизма, как найти единый мир в мире расчленённом. Для того, чтобы решить этот вопрос, использован способ «комната в гостинице», когда в маленьком глухом северном городе, где развёртываются сугубо экзотические события, собираются люди разные, полярно разные по жизненному опыту и «жизненному кредо».
Очевидно рукописи и той другой повести, в случае заинтересованности редакции могут быть представлены не позднее марта 1964 года.
Ответ прошу направить по адресу: Магадан улица Карла Маркса 6 кв 29 Куваеву Олегу.
С уважением
3.12.63
г. Магадан» (РГАСПИ, ф. М-42, оп. 2, д. 814, лл. 8–10).
Саму рукопись Куваев отправил в марте 1964 года. Но она разительно отличалась от того, о чём он договаривался с Коноваловой в Магадане. Издательство получило сборник рассказов, а не повести, на которые Коновалова делала ставку. Да к тому же Куваев прислал не первый экземпляр, как это было принято во всех издательствах. Естественно, возникли вопросы, а где первый экземпляр? Не отдал ли его автор другим редакциям.
30 марта 1964 года Коновалова слегка рассерженно написала Куваеву:
«Добрый день, Олег!
Ну вот не прошло и года, как я получала Вашу рукопись, правда, не ту, о которой мы с Вами говорили, но это вопрос второй.
Мы сейчас верстаем план на 1965 год, включаем в него и Вашу книгу. Давайте уточним какую. Сборник присланных Вами рассказов? Тогда у меня к Вам несколько вопросов;
Когда мы получим их окончательно отделанными? Ведь в присланной Вами рукописи остались недописанными «Галера науки» и «Зажгите костры в океане». Кроме того, как Вы сами пишете, «она полностью готова в черновике» и, стало быть, нуждается в шлифовке.
2. Что Вы думаете делать с очерком «Не споткнись о Полярный круг»? В виде очерка включать его в сборник рассказов неразумно.
3. Думаете ли Вы состав сборника пополнять или нет? Если да, то когда мы получим весь сборник целиком?
4. Вы прислали мне второй или третий экземпляр рукописи. А где первый? Кому Вы его запродали? Сборник не выходит в другом издательстве?
А теперь о повести, о которой мы с Вами говорили. Вы писали, что она будет готова в марте. Март кончился, а повесть? Мы её получим?
Короче, Олег, мы обязательно должны с Вами выпустить книжечку в 1965 году. Сейчас всё зависит от Вас. Честно говоря, я боюсь Вашего «бродяжничества» – как бы это не свело на нет все наши и, главное, Ваши благие начинания.
Я очень прошу Вас не «ожидать оказии», а ответить мне сразу на все вопросы и ещё на один: Ваша поездка в Москву состоится когда-нибудь?
С приветом
Ст. редактор современной прозы З.Коновалова» (РГАСПИ, ф. М-42, оп. 2, д. 814, лл. 5–6).
Куваев, конечно, уловил недовольство московской редакторши. Но не это было для него главным. Он увидел в письме Коноваловой другое – свою востребованность. Он почувствовал свою нужность. Поэтому ответ Куваев написал на радостной волне.
«Зинаида Трофимовна, здравствуйте!
Вы чертовски меня обрадовали Вашим письмом. Я уж чуть было не положил крест на всё это дело. Два месяца был в ледовой экспедиции, рукопись отправил кое-как собранную, хоть и давно, перед экспедицией ещё, вернулся – смотрю ничего нет. Ну, думаю, всё правильно: ты и в экспедиции хочешь быть и сборники выпускать, короче история о двух зайцах. Вся беда в том, что писать там невозможно. Работа очень напряжённая, отчасти рискованная, выматываешься и духом и телом. Ну да не об этом речь.
Сборник надо выпускать. Прежде всего, отвечу на Ваши вопросы.
1. Я думаю, что надо будет делать сборник рассказов и повестей. Рассказы: «Берег принцессы Люськи», «С тех пор как плавал старый Ной», «Анютка, Хыш, свирепый Макавеев» предлагаются в том виде, как они есть.
«Чуть-чуть невесёлый рассказ» и «Где-то возле Гринвича» присылаются в переработанном варианте. Это составит порядка 4-х листов. Рассказы публиковались в «Вокруг света», в магаданском альманахе и включены в сборник «Зажгите костры в океане», выходящий в этом году в Магаданском издательстве.
2. Очерк «Не споткнись о Полярный круг» лучше всего выкинуть.
В этот же сборник предлагается повесть «Чудаки живут на востоке» (то, что к Вам попало под видом «Галеры науки», там потеряли титульный лист). Повесть обязуюсь прислать не позднее первых чисел мая. Она нигде не публиковалась, никому не предлагалась. Правда, о ней знают в журнале «Москва» и там, как было сказано, непрочь её напечатать. Но это только с разрешения издательства. Размер 2–2,5 листа.
3. Повесть «Весенняя охота на гусей». Порядка двух листов. Нигде не публиковалась. Обязуюсь прислать к средине мая. С ней никто не знаком.
Чтобы не поставить Вас в неловкое положение и не попасть в него самому, ещё раз подчёркиваю: общий объём сборника порядка восьми листов, рассказы, входящие в него, включены в сборник Магаданского издательства, выходящий в апреле, две повести совершенно новые, в смысле их публикации.
Как мне объяснили, такой вариант вполне допустим по авторскому праву (кажется необходима «свежая» треть). Ну и поймите, Зинаида Трофимовна, ведь это Магаданское издательство, мизерный тираж, за пределы области не выйдет. Сам бог велел пустить это во всесоюзное издательство, правда же?
Мне бы хотелось одну из повестей пустить где-либо в периодике. Можно ли это? Очень прошу Вас ответить.
4. В отношении повести «Зажгите костры в океане» не совсем ясно. Она так же включена в магаданский сборник, но в этом виде давать её Вам не хочется. Оставляю её на конец и, если хватит времени и допустимых в издательстве сроков, то пришлю переработанный вариант. Только когда всё же у Вас крайний допустимый срок присылки?
Чертовски неловко, что всё так получается, но моя идиотская профессия даёт всё, кроме возможности спокойно и тщательно работать за столом. А писать «при свете костра», как иногда рекомендуют – чушь. Во всяком случае в ледовых экспедициях, или на Чукотке – это невозможно. Особенно, если ты имеешь несчастье быть начальником этих экспедиций. А ведь в конце мая снова на остров Врангеля.
Я подумываю о том, чтобы уйти с работы. Но всё как-то не вериться, что «Молодая гвардия» всерьёз заинтересовалась моим сборником. Не избалованы мы публикациями.
Ту повесть, о которой мы с Вами говорили, всё ещё мучаю и мучаю. Я дам её Вам как только поверю, что сделал по-настоящему, по-большому хорошо. При всех вариантах она будет у Вас на столе примерно в декабре, так как в это время у меня начинается отпуск на полгода и я буду жить в Москве. Надежды на то, что мы выпустим в свет хорошую вещь, не теряю. Прошу и Вас не терять её.
Командировка в столицу с неделю на неделю откладывается уже чёрт его знает какое время. Должен я там принять кое-какую весьма серьёзную аппаратуру, а завод никак не может её сделать.
Вот и вся ситуация. Чтобы не заставлять Вас выуживать из написанного конкретно интересующую Вас информацию, подведу итог.
1. Сборник на восемь листов, из них четыре включены в более ранний.
2. Одну новую повесть высылаю к началу мая, вторую к середине.
3. В случае, если можно растянуть до конца мая – начала июня, пришлю переработанную повесть «Зажгите костры в океане».
4. Очерк «Не споткнись о Полярный круг» лучше выкинуть совсем. Как Вы думаете?
Вас я прошу пояснить мне два неясных пункта.
1. Допустим ли такой вариант сборника?
2. Можно ли параллельно готовить журнальный вариант одной из непубликовавшихся повестей. Вообще мне кажется я смогу устроить так, что она пойдёт как реклама будущего сборника.
3. И сроки, как всегда сроки.
Самое искреннее спасибо за Вашу заботу о «бродячем литераторе». Жму на всю катушку, чтобы всё было в срок и в достаточно потребном виде.
Ваш Олег
2.4.64» (РГАСПИ, ф. М-42, оп. 2, д. 814, лл. 2–4).
Получив это письмо, Коновалова ещё раз убедилась, что с Куваевым можно и нужно иметь дело, что это – перспективно и что это потом окупится сторицей. 6 мая 1964 года она сообщила ему:
«Добрый день, Олег!
Затянула с ответом и боюсь, что письмо Вас не застанет – поэтому пишу очень коротко.
Отвечаю в «порядке поступления» вопросов:
1. Опубликовать «Чудаков» в журнале можете.
2. Дорабатывайте «Костры» – жду– их до конца июня – начала июля.
3. «Полярный круг» выкинем – он инородное тело» (РГАСПИ, ф. М-42, оп. 2, д. 814, л. 1).
Но что теперь смутило Коновалову? Её сильно встревожили намерения магаданского автора оставить работу. Сам Куваев объяснял это невозможностью впрячь в одну телегу и науку с геологией, и литературу. Мол, пришло время делать выбор.
Коновалова резонно считала, что Куваев был близок к ошибке. По её мнению, ему пока не следовало уходить из профессии. Она писала ему:
«…Вы сделаете величайшую глупость, если уже сейчас уйдёте с работы. Ваша работа – Ваша питательная база (в смысле творчества). У костра или у факела Вы заготовки делаете при всех условиях. Отрабатывать будете в отпуске (на отдых – месяц, остальное работать). Во всяком случае до отпуска уходить не советую.
И вместе с Вами верю, что Вы напишете ещё не одну хорошую «вещь» (РГАСПИ, ф. М-42, оп. 2, д. 814, л. 1).
Коновалова не знала, что Куваева подталкивали к уходу с работы не только занятия литературой. Над её новым любимым автором сгустились тучи в Магадане. Партийное начальство было возмущено поведением Куваева в быту (якобы по его вине чуть не покончила с собой одна из муз молодого автора).
Вскоре Коновалова узнала, что Куваев увольняться не стал. Она думала, что он внял её советам. Это было не так.
Дело оказалось в другом. Начинался очередной полевой сезон. Куваев понимал, что уже всё заряжено на экспедицию и, уйди он, многое бы сорвалось. А он всегда оставался человеком долга и поэтому продолжил готовиться к выходу в поле.
Возвратившись потом в Магадан, Куваев написал своему московскому редактору:
«Уважаемая Зинаида Трофимовна.
На так давно вернулся из экспедиции. Как и следовало ожидать, заняться там чем-либо путным не удалось. Июль и август очень напряжённо работали, а в сентябре всё завалило снегом и тут как-то было не до того, чтобы «писать при свете костра», как выразился однажды Алдан-Семёнов.
Ещё хуже. Днями начались столь крупные неприятности личного свойства, что вряд ли смогу писать в ближайший месяц. Чёрт-те что творится.
Весь этот слезливый вопль к тому, что я не смогу вероятно выполнить своё обещание дополнить рукопись книги. Дай бог привести в божеский вид то, что уже Вам сдано.
Мы договаривались, что я смогу приехать в начале декабря. Но бесплодное в литературном отношении лето оказалось плодотворным в другом: удалось собрать материал интересный настолько, что сейчас с меня требуют более тщательный, чем обычно, анализ материала, требуют так же провести до отъезда организацию будущей экспедиции, хотя временно я и не буду в ней участвовать из-за отпуска. Возможно ещё раз придётся слетать на ледовые работы. «Нефтяной бум» начинается.
Этот слезливый вопль (второй) к тому, что вряд ли я прилечу в Москву раньше марта. Работа есть работа.
Так что мы будем делать с книгой, Зинаида Трофимовна? Во-первых хотелось бы знать как мы начнём работу. Хотя бы получить Ваши замечания.
Во-вторых очень бы нужен договор, а главное аванс, который к нему присовокупляется. Меняются обстоятельства, чёрт бы их побрал. Скорее бы в отпуск что ли, а то с этой полярной экзотикой так ни строчки и не напишешь.
Очень прошу Вас написать мне» (РГАСПИ, ф. М-42, оп. 2, д. 814, л. 11).
Обратите внимание на вскользь брошенную Куваевым ссылку на начало нефтяного бума. А теперь вспомните, что в ту пору творилось в стране. Начиналась эпопея по освоению открытых месторождений нефти в Западной Сибири. Не поэтому ли у Коноваловой возникли интересные ассоциации? Получалось, что Колыма с Чукоткой могли стать следующей крупной нефтеносной провинцией. И это почти сразу после открытия золота на Чукотке.
31 октября 1964 года Коновалова написала Куваеву:
«Добрый день, Олег!
Наконец-то Вы объявились, a то я уже не знала, что с Вами и делать – рукопись нужно отдать на оформление, а у меня самой нет полной ясности. Да и письмо Ваше, к сожалению, отнюдь не порадовало.
Кстати, что у Вас с личными делами? Может быть, можно чем помочь? На таком расстоянии, конечно, сложно, но не возможно. Что у Вас случилось?
Я опять не высылаю Вам договор – всё из-за той же неясности. Перечитала Ваши старые письма и у меня сложилось впечатление, что новыми в нашем сборнике остались одни «Чудаки». Так это? Всё остальное вошло в книгу, вышедшую в Магадане? Если это так, то это очень печально. И если это так, то договор с Вами буду заключать на массовое издание (естественно «Чудаки» будут оплачиваться двумя тиражами). Я Вас очень прошу ответить сразу и сразу же я Вам вышлю договор. Но, может быть, лучше отложить сдачу книги до марта и Вы сможете сделать задуманную повесть? Уж очень мне хочется, чтобы Ваша первая московская книга была принята хорошо. Договор я при всех условиях Вам вышлю сразу же по получении ответа, но какой – опять же зависит от Вашего ответа. Если Вы привезёте повесть в марте – книга выйдет не позже октября, так что это не страшно. Но Вы мне об этом напишите.
Теперь относительно того, что есть у меня. Больше всего мне нравится повесть «День» (Вы окончательно отказались от названия «Зажгите костры в океане»?). Но не очень нравятся первые шесть страниц (с пацанами хорошо). Они излишне кинематографичны, излишне эскизны, иногда назойливы в сравнениях. Посмотрите пожалуйста.
Мне как-то трудно писать о рассказе «Анютка, Хыш, Маковеев». Читаю его, перечитываю и никак не могу избавиться от лёгкого чувства неудовлетворённости. Всё время хочется, чтобы был положен какой-то ещё штришок, который сделал бы рассказ ярче и определённее. Может быть, нужна более чёткая авторская интонация? Может быть, разговор Хыша с Рычипом о Маковееве воспринимается как желание автора примирить читателя с Маковеевым?
А может быть, не хватает какой-то фразы, которая до конца раскрыла бы эту человечную позицию Хыша.
Вы сейчас уже отошли от рассказа; перечитайте его заново с учётом этих сомнений.
Вот, пожалуй, и всё. Остальное, на мой взгляд, серьёзных вмешательств не требует, нужна просто правка.
Очень жду Вашего письма.
А «бум» серьёзный и всерьёз? Это он мешает нам? Вы – непосредственный участник его?
С приветом» (РГАСПИ, ф. М-42, оп. 2, д. 814, лл. 12–13).
27 февраля 1965 года издательство в лице главного редактора Валентина Осипова подписало с Куваевым договор на выпуск стотысячным тиражом восьмилистной книги «Чудаки живут на Востоке». В договоре было заявлено:
«В книгу входят маленькие повести и рассказы – о романтике труда геологов, о мужественной и требовательной их дружбе» (РГАСПИ, ф. М-42, оп. 2, д. 814, л. 16).
Автору обещали четыре листа оплатить по повышенным ставкам (225 рублей за лист как обычное издание с добавкой 300 рублей за лист как первое массовое издание, т.е. 525 рублей за лист) и ещё за четыре листа 1200 рублей. Итоговая сумма получалась совсем немаленькой – три тысячи триста рублей. Жить на них можно было.
Оставалось утрясти с редактором кое-какие вопросы по тексту. Но это уже было делом техники.
Книга из печати вышла осенью 1965 года и получила много добрых отзывов в печати.
Вячеслав Огрызко «Боюсь Вашего бродяжничества».
Автор накопал маленькую повестушку о том, как году в 1964 некий геолог из Магадана издал свою книжку в издательстве Молодая гвардия. И даже получил за неё под 4 тысячи рублей гонорара.
Прежде всего вопрос — и что этот геолог понаписал после издания первой книжки?
Второй вопрос -для геолога в Магадане, не зэка, под 4 тысячи рублей -приличная зарплата или смешные копейки?
Ну и чего ради надо было об этом написать через 60 лет?! Ближе ничего не видно в теме «русский писатель в прихожей у еврейского издателя»?!
Из предисловия к этому очерку —
== В начале 60-х годов почти все магаданские литераторы варились в собственном соку. Талантов водилось вроде немало, но отшлифовать их было некому. Большие художники или уехали на «материк» (так в Магадане называли центральные районы страны), или сразу после освобождения из лагерей (как, например, Варлам Шаламов), или после получения справок о своей полной реабилитации. А местным редакторам не хватало ни знаний, ни опыта.
Практически все магаданские литераторы очень нуждались в общении с разбиравшейся в искусстве публикой. Им требовалась учёба. Иначе была опасность надолго застрять в предбаннике литературы и до скончания века числиться в подающих надежды и только. ==
Итак, по жизни -сколько людей, столько и мнений. А среди читателей -мнение может быть только одно? Если не одно, то все эти замечания о шлифовке или «учёбе» превращаются в пустую болтовню.
Как будто если конкретную книжку или книжонку некоего автора всё-таки за год прочитают хотя бы 200 человек -у них будет максимум 2-3 мнения…
Заметим, что никогда не было и до сих пор нет изысканий на тему -если книжка или книжонка изданы тиражом от 100 тыс. экземпляров, то сколько человек её прочитают за следующие 3 года?
Начинать надо с этого вопроса…
Далее — если данную книжку или книжонку прочитали 200 человек за 3 года, то среди этих 200 читавших сколько есть тех, -обязательно в группах по возрастам 15-17, 18-20, 21-22 …45-46… лет… – кто прочитали в прошлые годы не больше 3, 6,9, 12… 40…100… книг.
И если в итоге окажется что единственный автор прочитавший 100 книг к 45 годам посчитал книгу или книжонку дрянью, а 50 авторов моложе 20 лет, прочитавшие в прошлом по 6 книг, посчитали что перед ними «хорошая книга» (герою, героям книги лет 38-68…), то кому мы должны верить?
Порадовавшись за магаданца, который смог издаться в Москве, давайте спросим, «а в издательстве Молодая гвардия за 1961 -1970 год сколько книг издано если расписать авторов по месту жительства? Скажем, это нормально будет -живущих в Москве издано 900, в Ленинграде 350, по остальной России 150?
По остальной России, примерно в 80 административных центрах, авторы не очень то нуждались в каком-то обучении на Высших литературных курсах?
И где бы нам с вами сегодня начитаться лекций с этих самых «высших» курсов?! Эти «курсы» имели заочное отделение?
А вот здорово услышать живой голос этого бродяги и узнать, что жили чудаки на востоке, да и понадеяться, что еще живут. Духоподъемно.
В 1964 году гонорар в 4 тысячи рублей это очень хорошие деньги; тогда зарплата была 120 рублей. Не у всех, конечно, были и крупнее заработки, но на 4 тысячи можно было долго жить. Что касается этого писателя из Магадана, то о нем есть достаточно информации в Сети. Он рано умер, но даже при этом список его изданий поражает. Он был на редкость талантлив. Его имя широко известно читателям. Не думаю, что следует паясничать над его творчеством, настолько невежественным и оскорбительным выглядит комментарий no.1. Тем более этот талантливый писатель не может уже достойно ответить на пасквиль. На двухгодичных Высших Литературных курсах при Литинституте учились писатели с высшим образованием, не филологическим, не только москвичи. Там учился, например, Владимир Костров, по первому образованию химик. В.Личутин заканчивал эти курсы. Там была широкая программа, лекции читали и приглашенные доктора наук, из МГУ, например. Был курс истории искусства, театра, кино с просмотром мировых кинофильмов, ну и, конечно, семинары по мастерству. Слушатели получали стипендию 200 рублей, неплохая сумма. Потом эти курсы стали платными; кажется, и сейчас есть набор.
Мысль моя будет тривиальной: Олег Куваев был человек талантливый, но, Джека Лондона из него, как писателя, не получилось. Известность среди литературной публики у него была. Впоследствии, многие геологи и моряки ставили его себе в пример, пытались писать произведения на дальневосточно-полярную тематику, приносили их в литобъединение “Земля над океаном” в г.Петропавловске-Камчатском, какие-то из них печатались в сборниках “Камчатка”. Повторить успех Куваева смог только Борис Агеев, напечатавший в 1976г в “Юности” повесть “Текущая вода”. Может быть, если бы была возможность где-то печататься молодым авторам, они бы и продолжали писать, но, в реальности “возможность писать”, без “возможности печататься”, быстро сходит “на нет”. Газеты изредка (к праздникам) печатали местных “классиков”, а сборник “Камчатка” был тонким. ( В наше время, благодаря Интернету, мы видим, какое большое количество талантливых людей живёт в России). Опять же, печатали только то, что не противоречило, и не подкапывалось “под идеологию”, тут надо было научиться писать “без намёков”. Фразы: “Над воротами порта бился на ветру порванным парусом транспарант” – не проходили. Люди встречались интересные, это бесспорно, но, произведений, в которых это время на Дальнем Востоке отразилось бы правдиво и художественно, я не встречал. Наверное, я мало читаю…
Не совсем понятно, почему тут один уважаемый читатель обозвал моё мнение пасквилем на покойного автора…
Разрешите всем посоветовать внимательно прочитать сборник 1967 года «Редактор и книга». Который в красной обложке. По этой теме можно было бы набрать потом страниц 30 в публикациях «Литературная газета». Если уважаемые авторы названные материалы не знают, то у них нет оснований судить по теме. Как будто можно отделить «кухню» литературы от блюд с этой кухни.
Особенно удивляет полное равнодушие авторов к вопросу -сколько всё-таки хотя бы в последние 10 лет читают книг в указанных у меня возрастных группах.
У меня, например, сильное подозрение, что в прошлые 50 лет произощло в России великое цивилизационное событие -возник массовый тип людей «шпана из подворотен больших городов»… Как, по Бердяеву, после 1921 года возник в России тип людей и склад жизни «новое средневековье»… В результате число читателей среди русских сошло почти на нет. Читатели остались только среди еврейской молодёжи. Ведь еврейский мальчик в подворотнях -это что-то совершенно немыслимое…
Ну и где сегодня работают те, кому за 50 лет и которые были с 11 до 18 шпаной в подворотнях, с 11 лет подворовывали денежку у родителей на курево, и многое другое о чём эти люди моментально забывают из своей жизни? О забывчивости людей очень красочно описано в десятке -другом строчек в замечательной книге Игоря Губермана «Пожилые записки»…