Братья

№ 2022 / 42, 05.11.2022, автор: Елена АНТИПОВА (г. Нижний Новгород)

Михаил и Николай решили, что больше они друг другу не братья. И никогда прежде они не были так единодушны.

Николай – спортсмен и первый на селе красавец, Михаил – едва доставал брату до подбородка.

Николай в детстве любил солдатиков, а Михаил – конструктор.

Николай легко поступил в институт, без экзаменов даже, но так и не окончил, вернулся в родное село в щетине и на щите. Михаил долго готовился, поступил и получил красный диплом.

Николай рано женился, но и развёлся скоро, оставив жену Ленку и сына. Семья Михаила – большая и крепкая. Всё, как полагается: двое прекрасных деток – Петя и Юля.

С работой у Николая тоже раз от раза: где подколымит, где разнорабочим устроится. Михаил – начальник испытательного цеха на оборонном заводе, мимо его портрета на доске почёта уже весь город успел пройти. Но всегда они находили, чем согреть друг друга и развернувшихся к старости родителей. Мать, выпускница лесного института, собиравшая в чешских стенках альбомы с репродукциями, тихо улыбалась на успехи младшего сына и горько плакала над причудами старшего. Отец – председатель сельсовета на пенсии, – сохранял бодрость, не смотря на болезнь, но всё чаще улетал в своих мыслях в недоступное прошлое, путал годы, города, живых и мёртвых.

Николай жил с родителями в одном селе и каждый день заглядывал к ним на чай или стопочку. Михаил приезжал всего несколько раз в месяц, но после этого в доме снова появлялось что-то к чаю или стопочке.

Когда ослабевший разумом отец ушёл в метель, Михаил примчался быстрее, чем односельчане смогли выйти с фонарями на осмотр местности. В первых рядах утопал в снегу, прощупывал длинной палкой сугробы. Николай шёл рядом, глотку сорвал в бесплодном зове.

Но отца нашли только весной. Ни один из братьев так и не увидел его, опознали по часам «Ракета» с дарственной надписью. После этого мать начала горбиться, чаще ронять ложки. Николай навещал старушку в обед, ел наготовленную по привычке на двоих кашу. Михали привозил из города крупу, сахар и масло.

По праздникам собирались разросшимися семьями в доме, с каждым годом всё меньше принадлежавшем людям. Братьям не хватало ни рук, ни души на него. Измученная болями в спине мать редко стала подниматься на второй этаж. В окно, оставленное по забывчивости открытым на весь июнь, залетали птицы, швырялись в кадках с засыхающими фикусами, поглядывали с верхних ступенек лестницы. Сперва гоняла, потом отступилась. Сил оставалось всё меньше, а к зиме и вовсе ничего не осталось.

Михаил приехал похвастаться внучкой и застал брата над кроватью матери, едва различавшей голоса и видевшей лишь очертания предметов. Николай рыдал над миской остывшей каши. Одной рукой он пытался кормить мать, а второй сжимал рёбра наполненного водкой стакана. Михаил сходил в социальную службу и договорился о ежедневных посещениях сиделки.

Разрубить родственные узы братья решили в день похорон, сразу после поминального обеда. Слово за слово, и вот уже Михаил сотрясает двор шагами, едва калитку с петель не срывает, хлопает дверью автомобиля. Жена и двое детей его, уже взрослых, семенят следом, прячутся в коробочке «Жигулей» и уносятся в город. По лобовому стеклу изнутри барабанят, как град, слова:

– Сволочь! Набил карманы бабкиными деньгами. Они у него чуть ли не валятся оттуда.

– Ага, а как он разорялся, что они с сыном его непутёвым – единственные достойные наследники, слышал? Да матери от них всю жизнь одни слёзы. Что тот, что другой – неудачники, каких поискать.

– Самое главное, Ленка чего припёрлась? Она им уже никакая не родня, а первая завела разговор за дом!

– Да, её-то какое собачье дело, как мы будем его делить. Уселась посреди зала, курит. Попробовала бы она при матери такое выкинуть!

– Видела бы бабушка, как дядь-Коля топором пол ломал, пока нычку искал, ещё раньше бы…

– Петя!

– Ладно, что уж теперь… А как он нас стервятниками назвал, слышали? Мою семью!

– Так ведь он третий день пьяный, пап. Он же никогда бы трезвый…

– Юль, знаешь поговорку про то, что у трезвого на уме? Во-во. Он первый сказал, что я не брат ему. Мне ли перечить?

Проспавшийся Николай звонками батарею разрядил мобильнику брата. Михаил был твёрд и трубку брать не собирался. Тогда на другом конце города начал надрываться телефон его сына Пети. Мягкосердечный в силу возраста, он выслушал покаяния Николая, полные похмельных слёз и обещаний, запомнил всё и слово в слово передал отцу.

– Ха! Быстро же он заднюю дал.

– Жаль его, пап. Совсем один остался…

– Мы уже всё про себя решили, а ты не лезь!

Петя пожал плечами, но трубку от дядьки брал при каждом звонке, выслушивал, угукал, даже когда Николай на том конце не вязал лыка. Но через неделю, когда они вдвоём с отцом приехали за вещами в бабушкин дом, даже его зефирное сердце вздрогнуло от ярости.

Оказалось, что за прошедшую с похорон неделю, куда-то пропали и крупноформатные альбомы, и ценные книги, и картины со второго этажа. Всё сколько-нибудь стоящее исчезло, всё! Пете особенно было жаль миниатюрного памятника Горькому, которому он в детстве случайно отколол голову. Михаил же взорвался бранью, когда понял, что на месте нет его фигурки олимпийского мишки:

– Скотина! На что позарился, гад? Это мне в школе вручили за победу в лыжной гонке, мне, а не ему! 

Делать нечего, пошли выручать мишку.

Николая дома не оказалось, а жившая через дорогу с сыном Ленка дверь не открыла, кричала из бойницы кухонного окна:

– А вот и забрали! Неужто надо было дожидаться, когда вы всё вывезете? У меня тоже сын! Вы-то за отцом в наследство вступили, а Колька-дурак в пользу матери отказался. Ни винтика не отдам!

Михаил плюнул на порог, развернулся и потащил Петю к участковому: это же грабёж среди бела дня, самая натуральная кража!

В милиции их встретил замшелый капитан, дал каждому по стакану воды, предложил закурить. На отказ от сигарет кивнул одобрительно:

– Хорошо, что не травитесь. Значит так: заявление я у вас не приму. Завтра, или когда удобно, здесь, возле пункта, жду вас, обоих братьев. Только никаких жён и детей! Поговорите по-мужски, а я за порядком прослежу. Лады?

На том и разошлись до следующей субботы, нестерпимо жаркой и душной. На дороге едва ли асфальт не плавится, солнце превращает машину в духовку на колёсах. Как и условились, Михаил поехал в посёлок один. На въезде, возле таблички «Добро пожаловать!» увидел глянцевого от пота брата. Николай махал руками, требовал остановиться. В опущенную форточку он прохрипел:

– Ну что мы, дети что ли, Миш? Без мента уже и договориться не сможем?

Михаил разблокировал пассажирскую дверь.

Молча, под «Радио дача» доехали до глухих ворот перед родительским домом, синхронно бахнули жёсткими жигулиными замками. Вытянулись, в нерешительности, позвякивая каждый своим комплектом ключей. Воздух гутой, осязаемый. Разум мутится от дурманного запаха иссыхающей на солнце травы.

Николай кивнул: «Открывай».

Михаил отпер створку ворот, но вместо того, чтобы войти, отшатнулся, присев на капот «Пятёрки». Николай заглянул во двор и тоже отпрянул:

– Ты выдел?

На бетонном крыльце дома, положив локти на колени, сидел отец:

– Отпирайте. У меня ключей нет. Забыл.

Выглядел он совсем не так, как в день исчезновения. Тогда из дома сбежал полоумный обрюзгший диабетик в истянутых на коленях трико. Теперь не осталось ни след лишнего веса, волосы на голове поседели совершенно, и в глазах снова светился проницательный разум советского номенклатурщика, острый и строгий.

– Ну, чего встали? – он поднялся, привычным жестом оправил ремень, под который бала заправлена выглаженная рубашка с жёстким воротом. Из-под шерстяных брюк сверкали носы кожаных туфель.

Михаил открыл входную дверь:

– Папа, ты как здесь?

– Потом. Есть хочу.

Отец прошёл в кухню и сел на обыкновенное своё место за столом. Между тем в доме не нашлось даже чёрствого пряника. Николай предложил сгонять «к своим», принести что-нибудь съедобное. Михаил кивнул, но едва оставшись наедине с отцом, вылетел следом:

– Погоди, я с тобой. Это же что-то не нормальное, Коль. Это же в милицию надо!

– Нам его господь послал. Вот теперь-то он нас рассудит!

Ленка только глазами хлопала и пальцем крутила у виска:

– Вы нажрались, что ль оба? А ну дыхни! Сами же в землю закопали его, а теперь сочиняете, что он воскрес? Зачем вам сало? На закуску не дам! Колька, забыл, что ли, как говорил, что с Мишкой в одном поле… А ну положи булку, это сыну! Эй, куда вы?

Отец неподвижно сидел за столом. Когда перед ним появилась тарелка с отварной картошкой, тонок нарезанное сало и булка, он попросил воды и принялся за еду. Первым не выдержал Николай:

– А мы ведь думали, что ты того, бать…

Отец прервал его понятым вверх указательным пальцем и уложил на хлеб очередной полупрозрачный кусочек.

– Коль, в милицию надо! – Михаил пинал брата под столом по ноге.

– Да погоди ты! Это же наш отец, живой! Ты не рад, что ли?

Когда на столе перед ним не осталось ни единой крошки, отец поднялся и буркнул:

– Бардак!

Братья отошли ближе к выходу из кухни, отец двинулся навстречу:

– Самим не совестно? Меня что ли дожидались? Я кого спрашиваю?

Михаил дал петуха на первом же слове:

– Пап, да ведь здесь же никто не живёт уже. Мама, ты знаешь…

– И что? В полу половины досок нет! Лестницу птицы засрали! Под потолком тенёта! Мышиное говно кругом! Кто это должен убирать, а?

Братья пятились к выходу. Николай, едва не провалившись в дыру между половиц, взвыл:

– Да ладно тебе, бать! Это же радость какая! Ты живой! Сейчас в магазин сходим, отметим это дело. Ленка увидит тебя – обалдеет. Да что она, все, весь посёлок на твоих поминках щи хлебал. Вот так будет номер!

– Слушай меня! – отец рявкнул и, расправив сухие плечи, продолжил надвигаться на братьев, ставших словно меньше и младше, – в гараже обрезная доска на половицы. Ошкурить, уложить. Лестницу отдраить, чтобы блестела, как у кота… И вообще всё натереть и вымыть. Устал. Проснусь – проверю.

Отстукивая каждый шаг набойками туфель, отец поднялся на второй этаж. Братья слышали, как скрипнула петлями дверь родительской спальни.

Вёдра наполнились водой, на высокую, не кошенную за лето траву легли на удивление ровные доски. Запел круг шлифовальной машинки, завизжал электролобзик, дела пошли на лад. Остатками плиточного клея и старого кафеля подлатали облицовку крыльца, шваброй с влажной тряпкой на конце сняли паутину и пылевой мох. Михаил лез наверх, Николай держал табуретку. Николай пилил, а Михаил прилаживал готовые доски, стучал молотком. Как в детстве не знали усталости и пили воду из колонки, как живую. Смеялись друг другу полушёпотом, вдыхали влажный воздух вперемешку с ароматом свежих опилок. Наверх не лезли, боялись разбудить отца.

На закате, когда глаза в сумерках начали подводить, но силы, невесть откуда взявшиеся,  остались еще, пришёл участковый.

– Да вы молодцом! Сами справились.

– А тут такое дело, товарищ начальник…– Николай замялся, посмотрел на брата, Михаил кивнул, – у нас отец вернулся.

– Как так? Это вы, ребята, перегрелись, похоже. Я же сам его видел, там, после. И часы эти вы опознали. Нет, не может…

– Сами посмотрите, он наверху, отдыхает.

Следом за капитаном вошли в помолодевший на добрый десяток лет дом. Не сговариваясь, сняли в прихожей обувь. Поднялись, остановились перед запертой дверью спальни. Михаил постучал, но с той стороны никто не ответил. Участковый потянул ручку на себя.

В красноватом закатном свете они увидели обнажённый пружинный остов кровати, пустые полки шкафов и подвижное пылевое облако.

– Да он в общей, наверное, на диване. Здесь же не постелено.

Но и в просторной общей комнате на втором этаже его не было, и внизу, и в гараже, и нигде его не было. Но совершенно невозможно стало теперь жить так, будто его не было вовсе.

Справка
Елена Антипова, 31 год. Родилась и живёт в Нижнем Новгороде. Филолог-фольклорист. Работает в сфере интернет-рекламы.