Гамма красок 

№ 2021 / 18, 12.05.2021, автор: Руслан СЕМЯШКИН  (г. СИМФЕРОПОЛЬ)

      
Творчество этого художника не знает национальных границ. Оно давно уже перешагнуло через континентальные дали. Да и взгляд свой пристальный он с молодых лет обращал не только на родные края и всю советскую действительность, но и на общемировые проблемы и треволнения, получавшие в его стихах определенное толкование, – своевольное, сугубо индивидуальное, философичное, потрясавшее глубинными размышлениями и крутыми, резкими, неординарными обобщениями.  
     С годами, особенно после серьезного погружения поэта в научный процесс по литературоведческому прочтению «Слова о полку Игореве» и изучению этимологии, переплетавшимися с исследованиями по тюркской и славянской лингвистике, он, без сомнения, стал превращаться и в крупного мыслителя планетарного масштаба, коим, не одно десятилетие и является.  
     Потому-то и называют его в ученных кругах основоположником новой научной дисциплины – тюрко-славистики.   
     К сему присовокупим и ярко выраженные личностные характеристики этого неординарного человека. Он – настоящий гражданин своей большой страны, патриот, гуманист, интернационалист, дипломат, общественно-политический деятель, а, по сути, и один из тех, о ком принято говорить, такое, несколько подзабытое ныне и, в хорошем понимании, претенциозное определение, как, – «совесть нации». И надо сказать, что к Олжасу Омаровичу Сулейменову оно применимо в полной мере, в чем, убежден, сомневаться никому – ни казахстанцам, ни нам – живущим на постсоветских просторах и продолжающим ощущать себя носителями ценностей единого для наших народов, исторически сложившегося духовного и культурного пространства, – не приходится.  
     Великому поэту и ученому, народному писателю Казахской ССР, Герою Труда Казахстана, кавалеру многих советских, казахских и зарубежных орденов и иных наград, лауреату премии Ленинского комсомола и Государственной премии Казахской ССР имени Абая, а также других престижных национальных и международных премий, почетному гражданину Алматы и Семея Олжасу Сулейменову во второй половине мая текущего года исполняется 85 лет. 
     Солидная, знаковая дата в жизни крупнейшего мастера словесности дарит возможность и его большой читательской аудитории вновь соприкоснуться как с творчеством поэта, так и поразмышлять над всем цельным портретом этой уникальной личности, продолжающей свое высокое и беззаветное служение. 
     Сулейменов, бесспорно, творец неповторимый. Можно, конечно, пустится в пространное раздумье над тем, а с кем же из поэтов прошлого и современников-стихотворцев можно было бы сравнить его поэзию. Но, стоит ли? Настоящий художник самобытен и вряд ли он будет под чью-либо манеру письма подстраиваться. Таков и Олжас Омарович, – поэт не простецкий и не этакий лирик-печальник, навевающий своими стихами грусть или необузданное желание постоянно признаваться в любви, также многолико в его поэзии присутствующей.  
     Скорее всего, он – поэт-сказитель, поэт, смело бравшийся за создание лирико-эпических произведений, где, как раз-таки, именно эпическое начало имело главенствующую роль и выступало тем ярким исконно сулейменовским озарением, вспышкой, эмоциональным взрывом, – радостными, порою – тревожными, но, не серыми, банальными и не выражающими определенную и последовательную мысль. 
     Мысль, ту самую, в его сознании родившуюся и талантливо укутанную в общую словесную массу, – наступательную, если надо, то и бьющую наотмашь, находящуюся в непрестанном поиске и движении, пульсирующую и требовательно указывающую на те жизненные явления и исторические события, пройти мимо которых нам никак нельзя.   
     И все же, преднамеренно уходя от каких-либо сравнений, о чем и было мною выше сказано, размышляя о творческих путях Сулейменова, мне, почему-то, представляется и фигура литовского советского поэта Эдуардаса Межелайтиса, большого художника, философа, долгие годы скрупулезно изучавшего самое сложное и непредсказуемое земное создание – человека.   
     Да, в чем-то, и прежде всего в глубинном, взвешенном, тщательно продуманном подходе к рассматриваемым образам и объектам познания, а также и в самой образной силе воздействия на читателя и оригинальности исполнения произведений, эти выдающиеся представители советской многонациональной литературы похожи. Однако, они – не литературные близнецы-братья, бравшиеся за разработку схожей тематики; да, и, Сулейменова читать мы, – русскоговорящие и думающие на русском языке ценители поэтического слова, можем в подлиннике, а стихи Эдуардаса Беньяминовича лишь в переводе, пускай и вполне удачном. А это обстоятельство, согласитесь, имеет также немаловажное значение.  
     Что ж, человеческая природа столь обширна, что для ее непредвзятого изучения и обобщения в виде поэтических творений, найдется место всем, и тем, кто, как Межелайтис, представлял культурный Запад, и тем, кто в лице Сулейменова представляет древний и вечно молодой Восток. Впрочем, Сулейменов эти географические рамки давным-давно расширил. Он – певец евразийской цивилизации, ее культуры и вечных духовно-нравственных ценностей, на которые сегодня, к великому сожалению, идут целенаправленные нападки «цивилизованного Запада», взявшегося вопреки вечным законам человеческого общежития перестраивать всю нашу жизнь с головы на ноги.   
     Здесь же важно подчеркнуть и то, что у каждого пылкого и заинтересованного читателя, в том числе и у автора этих строк, свой Сулейменов. И я не оговорился, именно так, – свой, естественно, в плане личного, индивидуального восприятия его поэзии. А трактование ее неоднозначно, что, фактически, и говорит о своеобразии сулейменовских стихов, их эпичности, органичности, сложности и нарочитости.  
     Всем ли нравились и нравятся произведения Сулейменова, блестяще умеющего оживлять абстрактные понятия и за строками своих стихов всегда прячущего красоту и тайну? Нет, не всем. Да и под этими «всеми» понимаем мы слишком размытую и бесформенную читательскую массу, не имеющую определенного численного выражения. Но в числах ли дело? Разве можно писателю оперировать конкретным количеством своих читателей? Очевидно в этой связи лишь одно – Сулейменова читали и продолжают читать миллионы. Он не растерял своей писательской привлекательности. Не исчезли и те, кто, зачастую и достаточно продуктивно, с добрыми намерениями, критикует творчество поэта. Но, чего греха таить, остаются и те, кто вместо здоровой критики занимается предвзятым и тенденциозным критиканством. Каждому, что и говорить, мил не будешь. И не ради этого самолюбования и похвал брался когда-то Сулейменов за перо. Ничего в его сдержанном отношении к славе, регалиям и наградам, похоже, не поменялось и с годами.          
     Поэзия – великий дар, призвание, квинтэссенция художественности, в той, иди иной мере, живущей, наверное, в каждом человеке. И она обязана быть свободной, так как чувствовать земные токи и притяжение, идущее из самых дальних, не подвластных человеческому взгляду глубин, – насильно, по принуждению, убежден великий поэт, невозможно. 
                               Свободу пробуя вещами, 
                                       слезой увязывая речь, 
                                       вещали мы и обещали, 
                                       клялись себя не уберечь. 
                                       И колеся, и куролеся, 
                                       мешая спады и подъем, 
                                       мы превращали мелколесье 
                                       в пропахший кровью бурелом. 
                                       И в этом пьяном исступленье, 
                                       сметая ребрами бугры, 
                                       насаживаясь на углы, 
                                       мы находили искупленье. 
                                       Свободой головы мороча, 
                                       мы долго говорим о том, 
                                       что надо бы сказать короче 
                                       о самом главном и простом: 
                                       строчи, поэт, любым калибром, 
                                       сади слова любой обоймой –  
                                       стих может быть и не верлибром, 
                                       поэзия была б свободной.        
     Сын казахского народа, Сулейменов стал русскоязычным поэтом. Небезразлична ему всегда была и сама Россия. Еще на ранних этапах творчества он писал и о ней, зримо представляя ее бескрайние просторы и величая их, как в стихотворении «Русь Врубеля», «росомашьими размашистыми расстояньями». 
                               Край росистых лесов 
                                       и глазастых коней, 
                                       россыпь рубленных сел, 
                                       городов изваянья, 
                                       и брусничные ночи, 
                                       и россыпь огней. 
                                       Росомашьи размашистые расстоянья. 
                                       Жизнь – и выдох сквозь зубы, 
                                       и радость, и грусть. 
                                       Глупость осени. Шубы. 
                                       И русое небо. 
                                       И морозы. 
                                       И странные взгляды Марусь. 
                                       И хрустящие, жаркие 
                                       щеки хлеба. 
     Тот, кто не любит книгу, вряд ли станет писателем. Сулейменов книги не просто любил, они с детских лет стали для него жизненной необходимостью. О том же, как он к ним приобщался, он рассказал в одном из своих стихотворений: 
                               Помнишь первые сказки мои, 
                                                                                   беспокойная мать? 
                                       …Так случилось – остался на осень 
                                                                                           проклятый мальчишка! 
                                       Тебе в школе сказали: 
                                                                        «Заставьте ребенка читать». 
                                       Помнишь, ты принесла 
                                                                          мою самую первую книжку. 
                                       Началось. <…>  
                                       …Через год под подушкой 
                                                                                   я прятал трофейный фонарь 
                                       и, ложась, с головой укрывался  
                                                                        густым одеялом, 
                                       я читал все, что было в шкафу –  
                                                                                                и стихи, и словарь. 
                                       а однажды мамаша 
                                                                  поймала меня с «Капиталом». 
                                       В море книг я барахтался, 
                                       мама кричала: «Ойбай», 
                                       разве можно так много! 
                                                                       Глаза ведь дороже, чем книжка!» 
                                       Моя добрая мама, родная моя, 
                                                                                           вспоминай –  
                                       прозревал, прозревал 
                                       твой послушный, упрямый мальчишка. 
 
      Высказывался поэт и о вечной загадке и силе, заключенных в человеческом слове. Оно для Сулейменова имеет особое значение и в нем он видит не совсем обычный сюжет:  
                              Слово – медленный блик человеческого поступка. 
                                      Высоту, глубину и цвета извергает язык. 
                                      Повторятся в словах и глоток, 
                                      и удар, 
                                      и улыбка, 
                                      стук копыт через век  
                                      и наклон виноградной лозы. 
      Постигая же сулейменовское слово, убеждаешься – оно не праздно, в нем нет наигранных интонаций и ложной патетики. Да и своеобразие этого слова способно не только завораживать, но и густо опутывать целым сонмом вопросов, требующих вдумчивого подхода, дабы получить на них какие-либо ответы. 
     Почему, – «какие-либо», разве не могут эти ответы быть однозначными? Не знаю, может для кого-то они таковыми и становятся. Но, не для меня. Сулейменов представляется автору этих строк большой загадкой. А может даже и тайной, при том, что он писал и пишет о собственном внутреннем мире, о личных переживаниях, о взглядах на окружающую действительность, как правило, на основе тех впечатлений, которые им приобретались на жизненном пути, а не заимствовались у других, известных и неизвестных ему людей. 
     Но и что из того? Автобиографичность не мешает поэту замаскировать свои мысли и представить сюжет произведения на грани реальности и тех высоких материй, в которых витает его дух и пытливое сознание. Впрочем, это маневрирование не мешает нам, – читателям, знакомиться, вчитываясь в стихи Олжаса Омаровича, с его жизненным путем и теми извилистыми тропами, по которым он и шел с всегда высоко поднятым забралом.           
      Так, к примеру, в стихотворении «Хлебная ночь», появившемся на свет в 1959 году Сулейменов отзывался и на хорошо знакомую ему целинную эпопею, ставшую знаковой вехой во всей советской истории.  
                              …Для иных, 
                                       Это песни, 
                                       Газеты, 
                                       Веселые фильмы, 
                                       Солнце всходит, заходит 
                                       За желтые горы зерна, 
                                       Край бездонного неба 
                                       И сказочного изобилья, 
                                       Для меня этот край –  
                                       Просто поднятая целина, 
                                       Край стандартных домов 
                                       И сырых полутемных землянок, 
                                       Край простуженных песен 
                                       И рева моторов стальных, 
                                       Древний край молодых казахстанцев, 
                                       Волжан, киевлянок, 
                                       Край, как пишут в газетах, 
                                       Живущий без выходных.  
     По сути же, сами названия стихотворений художника красноречиво отображали и события, участником которых он становился, и географию его земных передвижений. Возьмем, в подтверждение, хотя бы, такие известные его давние творения, как: «Детство, сады, зной…», «Родная земля», «Бетпак-Дала», «Аврал», «Улица Ленина в нашем городке», «Ночь. Париж…», «Из окна отеля», «Лувр», «Ливень в Нью-Йорке», «Женщина», «Чикаго, в музее естествознания», «Рейс свободы», «Африканские ритмы», «Ночь на Ниагаре», «Индея», «Музеи», «В Казани разлив», «Яблоки», «Стамбул. Тишина», «Баальбек – храм солнца», «Сентябрь в Библосе», «Минута молчания на краю света», «Девочка в желтом сари», «Возвращение», «Мосты», «Встречаемся мы часто за Тоболом…», «В горах Памира медленный потоп…», «Ждем парома через Енисей», «Север», «Встреча с божеством», «Айналайн» и другие. Но, при сем, Сулейменов не представлял на суд читателя этакий красочный фотоотчет, полный возвышенных эпитетов и восторженных наречий. Нет. Стихи эти были также философичны, как и все остальные, выходившие из-под его пера. В них на-гора подымались серьезные вопросы и далеко не локального, местечкового характер. И в этой неистребимой взаимосвязи со всем огромным миром, с планетой, с человечеством, с духоподъемными силами добра, – весь Сулейменов – творец, философ, знаток людской психологии, великий печальник, трибун, посол всеобъемлющего мира и доброй воли.    
     В 1989 году в Алма-Ате в издательстве «Жазушы» на русском языке вышла книга Сулейменова «От января до апреля», ставшая наиболее полным изданием, охватившим творчество поэта за тридцать лет и объединившая на своих страницах произведения из книг «Аргамаки», «Ночь-парижанка», «Доброе время восхода», «Повторяя в полдень», «Определение берега», «Трансформация огня», «Избранное» (Москва, «Художественная литература», 1986 год) и других.  
     Книга эта начиналась с небольшой статьи «От автора», в которой поэт писал: «Революцию я всегда понимал как борьбу за привилегию жить на этой земле всем, кого избрал, кому повелел Великий случай явиться на этот свет. Человечество и есть избранный народ. И усовершенствовать его по своему усмотрению никому не дано. Все попытки оборачивались трагедиями человечества. 
     В шестьдесят третьем побывал в Литве, на песчаных карьерах Панеряй – братской могиле десятков тысяч стариков, женщин и детей, убитых только за то, что они евреи. Груды детских башмачков, рваных ботиночек. 
     Вся система семейного и народного воспитания у нас выражается формулами типа «Аллах, спасти кого-нибудь доверь мне радость». В юношеской декларации писал: «Я – патриот каждого обиженного народа». («Солнечные ночи», 1963 г.). 
     Я не идеализирую и то племя, к которому принадлежу по рождению, и никакое другое. 
     Мама учит: «Один из сорока – святой. У него нет особых примет. Будь учтив с каждым и этим поможешь себе». Вот такая корысть. И я ее исповедую. Но я узнал и поправку – есть в этих сорока и подлецы, и просто негодяи. И нет необиженных, неоскорбленных народов. 
     Почему «От января до апреля» вынесено в название всей книги? 
     Ленин умер в январе, а в апреле родился. 
     И возрождается». 
     А вообще-то стихотворение «От января до апреля», написанное в 1963 году и рассказывающее в том числе и о Ленине, можно воспринимать и как поэму. В нем представлены раздумья поэта, озаглавленные помесячно. Так, в подразделе под названием «Март» Сулейменов представляет размышления о истоках бытия, о народных судьбах, о мировых трагедиях и их причинах, о духовных скрепах, объединяющих все народы мира. Волнуют поэта и застарелые межнациональные конфликты. 
                                 Что за поэты в двадцатом столетье: 
                                          Бедный. 
                                                        Голодный. 
                                                                         Скиталец. 
                                                                                         Горький. 
                                          Черный. Белый. 
                                          Шолом-Алейхем. 
                                          Странное имя – Шолом-Алейхем. 
                                          Произношенье – Салам Алейкум! 
                                          «Мир и тебе, и тебе, и тебе!» 
                                          Это звучало, как – «пожалейте». 
                                          Что ж, 
                                                       пожалели.   
                                 Вошло в обиход 
                                          длинное, очень хорошее слово. 
                                          Оно на ингушском, чеченском, 
                                                                                                калмыцком, 
                                          на карачаевском, на балкарском, 
                                          на крымско-татарском, 
                                                                                на месхетинском! 
                                          Трудно произносимое слово. 
                                          Тысячи лет его выговаривали. 
                                          Выговорили. 
                                          Пожалели. 
                                          Вчера Ватикан (о великое время!) 
                                          реа-били-тир-овал 
                                          еврея. 
                                          Оказывается, 
                                                                  не евреи распяли Христа. 
                                          Значит, зря на кострах вас палили испанцы 
                                                                                                                и немцы! 
                                          Зря построили, зря, 
                                          Бухенвальд и Освенцим! 
     Тут же поэт задумывается и над тем, почему на национальной почве люди массово совершают злодеяния и уничтожают друг друга. 
                                 Я видел еврейское гетто в Европе. 
                                          Я вижу арабское гетто в Израиле, 
                                          арабов на улицах дети пинают: 
                                          «За что вы того старика 
                                                                                    распинали?» 
                                          Я видел индийское гетто в Китае, 
                                          В Америке видел китайские 
                                                                                            гетто –  
                                          по всем континентам Христосы скитались, 
                                          впоследствии тихо распятые где-то. 
                                          Вершится (зря) по белому свету 
                                          две тысячи лет операция Иот. 
                                          Это самый еврейский, смешной 
                                                                                                  анекдот!.. 
                                          Значит, зря на еврея 
                                                                         напраслина эта? 
                                          Может, зря мы толчемся в этом аду? 
                                          Может, зря мы желаем 
                                                                                  друг другу несчастий? 
                                          В душегубках глухих обывательских душ, 
                                          может, зря  
                                                              нас казнят ежечасно! 
      Поэзия Сулейменова всегда была сильна образной силой воздействия. Художник буквально направлял читателя к раздумьям. При этом, думается, он неизменно, четко, последовательно и в нужный час, умеет подойти к той незримой черте, отделяющей искусство от действительности, мир образов от конкретных жизненных ситуаций, реальное от вымышленного, общую словесную массу от игры досужего воображения.  
     Показательно в этом отношение стихотворение «Посещение костела в Вильнюсе». Молодой поэт в нем задумывается над вопросами религии, подходя к ней через ассоциативное восприятие красоты зданий, в которых размещаются костелы и мечети, их внутреннего завораживающего убранства. 
                                        Согласен, 
                                                   к вере привлекают красотой –  
                                                   витражами, майоликой, 
                                                                                             купола высотой, 
                                                   минаретами голубой 
                                                                              несмываемой акварели. 
                                                   Священные войны не принесли  
                                                                                                           мусульманству 
                                                   столько побед, 
                                                   сколько дала им одна несравненная 
                                                   Айя-София. 
                                                   Мечу поклоняют голову, 
                                                   Айя-Софии душу, 
                                                   жестокости уступают, 
                                                   покоряются лишь красоте.  
      И вот на фоне этой красоты поэт делает крутой разворот в сторону обыденности, где царят невежество и незнание. Но и они имеют свое предназначение. За ними космическая даль, к которой тогда, с началом космической эры, обращали свой взор многие художники и философы, пытавшиеся постичь ее магическую силу. А мир земной, констатирует Сулейменов, упирается в неизвестность и лишь любовь в нем обладает несокрушимой и бесконечной силой, способной вести за собой. И поэт верует в любовь, она – его вера!  
                                        Невежественны мрачные леса, 
                                                   наивны наши войлочные вежи, 
                                                   безграмотны виденья, чудеса. 
                                                   Ученые изобрели невежду. 
                                                   Где верх, где низ в космической дали? 
                                                   Эй, невесомый бог, определи! 
                                                   Печатный вал истории – в разнос! 
                                                   Где прошлого страница? 
                                                   Где анонс? 
                                                   Незнание – вот гениальный дар, 
                                                   тьма обеспечивает небу звездность, 
                                                   я сохраню в себе, как бога, –  
                                                                                                       даль, 
                                                   мир, упирающийся в неизвестность. <…> 
                                                   Не отвращает идол простотой, 
                                                   звездой смуглей на ложе, луноликая, 
                                                   Всей подлостью земной  
                                                                                              и высотой 
                                                   я верую, 
                                                   любовь – моя религия! 
                                                   Пройдут, как пыль, 
                                                   века, эпохи, эры, 
                                                   но эта вера будет бесконечна, 
                                                   пока опасен силуэт Венеры!    
      За женским силуэтом поэту видится вечность мирозданья и те духовные начала, которые и обеспечивают устойчивость мировой цивилизации и постоянное в нем равновесие всех центробежных единиц, выступающих катализатором процесса бытия. Потому то в стихотворении «Равновесие» он и напишет такие слова: 
                                        Снежинка на лицо упала. 
                                                   Остановились поезда. 
                                                   Замолкли аэровокзалы. 
                                                   В горах обрушились обвалы. 
                                                   Неповторимый образ женский –  
                                                   одна морозная звезда, 
                                                   одна ошибка – навсегда, 
                                                   один мазок и – совершенство.  
     Людям свойственно лицедействовать. И при этом они думают и о славе, говорит нам поэт. Хотят люди и того, чтобы их ценили. 
                                 Всем хочется на сцену. 
                                                                               И скорее, 
                                          чтоб видели, какой ты идиот 
                                          или великий, – только бы смотрели. 
                                          У каждого высокая душа, 
                                          любой из нас актер, 
                                                          когда – на сцене. 
                                          Не надо нам, беднягам, ни гроша, 
                                          мы – гении, 
                                                          когда  
                                                                       нас  
                                                                                ценят. 
     Человеку, говорит поэт, необходимо погружаться во мрак, в темноту, дабы и выходить из них, решительно, стремясь к свету. Познание мира невозможно без того, чтобы не вникать в суть жизненных противоречий. Да и жизнь наша не обходится без борьбы. 
                               Фонарь качается, как маятник Фуко, 
                                        расталкивая черноземье ночи. 
                                        Мы в темноте Земли, как семена: 
                                        растем травой, расталкивая комья. 
                                        И чем жирней земная темнота, 
                                        тем гуще мы, 
                                                                светлее мы 
                                                                                     и выше! 
                                        В просвеченных песках мы не растем, 
                                        нам нужен мрак, чтоб отрицать  
                                                                                                 и драться 
                                        и вылезать, расталкивая комья. 
                                        Мы вырастаем. Рядом бродят кони.   
     А как актуально звучат сегодня, в наше неспокойное время, слова Сулейменова, написанные им практически полвека назад о том, что право на жизнь нам дано самой природой, вечным планетарным бытием, многовековой земной историей, но ни как ни сильными мира сего. Да и надо еще заслужить, им, – небожителям, привыкшим возвышаться над людскими массами, говорить от имени всего народа: 
                               Право восклицаний, 
                                       право слога 
                                       заслужить – вот исполненье долга 
                                       человеческого. Не спеши, 
                                       пусть смеется тот, 
                                                                       кто сам смешит. 
                                       Право жить. А надо ль это право? 
                                       Моя мама – благородней правды. 
                                       Кто нас наделяет правом жить? 
                                       Те, кто слева, 
                                       спереди  
                                       иль справа?  
                                       Удивляюсь и сопротивляюсь 
                                       каждому, кто разрешает мне 
                                       пить из родника 
                                                                    и видеть стаю 
                                       дальних птиц в прозрачной вышине…   
      Не сразу воспринимается тот смысловой позыв, которой был заложен Олжасом Омаровичем в стихотворение «Мы – кочевники», написанном в 1975 году и посвященном русскому советскому поэту А. Вознесенскому
                               Андрей! Мы с тобой кочевники, 
                                       нас разделяют пространства 
                                                                                         культур и эпох,  
                                       мы бродяжим по разным маршрутам, 
                                       как бог и религия. 
                                       Я хочу испытать своим знанием 
                                       веры великие, 
                                       о которых мой гордый рубака 
                                       и ведать не мог. 
                                       Я шепчу по-этрусски о будущем, 
                                       ты расшифруй 
                                       крик и предназначение 
                                       в стены вонзаемых рун, 
                                       невегласам ученым доверь 
                                                                                      истолкованный бред, 
                                       да мудреют они, 
                                                                    узнавая познания вред. 
                                       Я хожу по степи не сгибаясь, 
                                       Как указательный палец 
                                       (указательный палец сгибается 
                                                                                             только курком). 
                                       Это кажется мне: Аз и Я – Азия,  
                                                                                               ошибаюсь: 
                                       мы кочуем навстречу себе, 
                                                                                      узнаваясь в другом.   
     Мир для Сулейменова – это целая гамма красок. И в нем, таком красочном, где, впрочем, основными и самыми расхожими цветами остаются белый и черный, – поэту открывается немало противоречивых и странных явлений, не имеющих однозначных объяснений. Однако, и перекрашивать действительность и персонажей в ней прибывающих, художник не стремится, о чем и говорит, иносказательно, обращаясь к образам лебедя и ворона. 
                              Черный лебедь в белой стае 
                                      массе противопоставлен, 
                                      будто стаю созвал на митинг 
                                      и оправдывается: «Поймите, 
                                      дорогие мои сородичи, 
                                     не по умыслу злому черен!» 
                                     А в это время в стаде вороньем 
                                     слезно кается 
                                                             белый ворон. 
                                     С точки зрения гения,  
                                     согласно его прозрению, 
                                     перекрасить всех –  
                                     разом решить все вопросы: 
                                     все лебеди –  
                                                            вороные! 
                                     Все вороны –  
                                                              альбиносы! 
                                     Но, согласно закону природы 
                                     («в племени – не без урода»), 
                                     появятся в новых выводках  
                                     по выродку, 
                                     и в силу отчаянья 
                                                                    все –  
                                                                              сначала: 
                                     белый лебедь в черной стае, 
                                     черный ворон в белом стаде… 
     Примечает поэт и человеческую серость. Она для него выражается таким определением, как сволочь, и рассматривает он носителей этого грубого наименования не только в индивидуальных случаях. Сволочи, насквозь пропитавшиеся серостью, есть во всех странах и потому они становятся общественным явлением, получившим всемирный размах. И трудно в этом отношении с Сулейменовым не согласиться.  
                             Есть они, Чаттерджи (спутник поэта при посещении индийского мыса Канья Кумарин, описанного в стихотворении «Минута молчания на краю света». – Р.С.),  
                             в каждой стране,  
                                                                в каждой волости –  
                                    сволочи.  
                                    Их не узнать по разрезу глаз, 
                                    по оттенку кожи: 
                                    может сиять, как якутский  
                                                                                алмаз, 
                                    быть на уголь похожим, 
                                    плешью блистать в ползала, 
                                    прямить и курчавить волос. 
                                    Все равно –  
                                    сволочь. 
                                    Он – не дурак, 
                                    он, может быть, академик, 
                                    он служит вере не славы ради, 
                                                                                         не из-за денег, 
                                    бывает, носит под мышкой  
                                                                             томики Ленина… 
                                   Сволочь – не мелочь, 
                                   общественное явление.  
                                   Узнать их не просто: 
                                   их цвет отличительный –  
                                   серость. 
                                   Она растворяется в белом, 
                                   и в черном, и в желтом, 
                                   возносится серость бронзой, 
                                   блистает золотом, 
                                   в темных углах души 
                                   собирается серость, как сырость. 
                                   Белый стреляет в черного? 
                                   Серый стреляет. 
                                   Черный стреляет в белого? 
                                   Серый стреляет. 
                                   Серый взгляд 
                                                          проникает в сердце, 
                                   пронзительный, волчий. 
                                   Узнаю вас по взгляду, 
                                   серая раса –  
                                   сволочи. 
                                   Понимаю: пока 
                                   в этом самом цветном столетье 
                                   невозможны без вас 
                                   даже маленькие трагедии. 
     Проблема людской серости в XX веке будет иметь и куда более видимое выражение, ставшее для мира огромной трагедией. Об этом жутком явлении напомнит нам Сулейменов и в одном из своих стихотворений, датированных далеким 1972 годом. 
                           Fas – высшее право в римском законодательстве. 
                                  Fas est – «Все дозволено». 
                                  Римские полководцы посылают солдат 
                                  на варварские города, вооружив легионы правом: 
                                                                                                                        фас! 
                                  Fas – погружаете клыки: 
                                                                             мир для вас, 
                                  Fas – на чужую жизнь и имущество 
                                                                                                нет запрета, 
                                  Fas – это блеск суженных злобой  
                                                                                            глаз, 
                                  расчеловеченье  
                                                              это. 
                                  И вспыхнули в Риме XX века 
                                  скрещенные молнии фразы fasist. 
                                  Да, первый философ в черной рубашке 
                                  был – лингвист. 
                                  В наследство от предков ему достался  
                                  варварский мир 
                                  (он был историк), 
                                  он – в черной рубахе,  
                                  он – против черных 
                                  (он был истерик). 
                                  Нам –  
                                  все дозволено!  
                                  Даже логика и аналогия 
                                  и право помнить –  
                                  волчицей вскормлены 
                                  Ромул и Рем, 
                                  и повторяются из века 
                                                                          в вечность 
                                  лбы их пологие 
                                  и волчья серость, 
                                  овечья серость 
                                                             и бледный Рим. 
     Великий гуманист, неустанно ратовавший за мир и дружбу народов, Сулейменов в своей поэзии поднимал исключительно важные, имеющие общечеловеческое звучание, вопросы. И даже по прошествии определенного времени, они, что принципиально важно, не утратили актуальности и в наше время. Ну разве могут устареть такие сулейменовские строки, воспринимаемые как своеобразное признание и призыв к человечеству жить в любви и по совести, которые он 35 лет назад посвящал маме? 
                          О чем этот поселок? 
                                 О любви. 
                                 О вечной жизни 
                                                         под просторным небом. 
                                 Неспешная закатность, позови 
                                 меня в раздумья те, 
                                                             где еще не был. 
                                 Весенний грач? 
                                                      Или осенний гусь? 
                                 Мое крыло полмира отмахало, 
                                 и в реку Лимпопо перо макало, 
                                 и в пряный ветер 
                                                           из цейлонских кущ. 
                                 О чем эта дорога? 
                                 Если прав, 
                                 будь с гордым горд: 
                                                               он не отец пророка, 
                                 будь с робким робок: 
                                                                 он тебе не раб. 
                                 Я так и поступал, клянусь, 
                                                                          дорога. 
                                 Не всем, кто ждал, помог, 
                                                                      ведь я не бог, 
                                 что в силах одинокого поэта? 
                                 На все вопросы не нашел 
                                                                      ответа, 
                                 но людям я не лгал, 
                                 хотя и мог… 
     Поэтический багаж казахского народного поэта велик и разбирать его стихотворные произведения можно долго, если не постоянно, с учетом того, что у всех у нас свой Сулейменов. Причем, что интересно, от процесса этого, не являющегося ни в коей мере развлекательным, как-то не чувствуется и усталости.  
     Тем не менее, в творческой биографии Сулейменова присутствуют и другие важные вехи, которые также хотелось бы обозначить.  
     Речь идет, в первую голову, о литературоведческой книге «Аз и Я. Книга благонамеренного читателя», вышедшей в свет в 1975 году и получившей резко отрицательный резонанс в Москве, причем в очень высоких и влиятельных кругах.  
     Дабы попытаться понять суть тех, имевших непосредственное касательство с руководством ЦК КПСС и ЦК Компартии Казахской ССР событий, приведу слова самого Олжаса Омаровича, прозвучавшие в его беседе с писателем Вячеславом Киктенко, состоявшейся в ноябре 2019 года в Алматы и опубликованной в журнале «Москва» (№ 1, 2020 год): «Что могло так встревожить научную общественность? Конечно, то, что я вступил в полемику с ведущими специалистами по «Слову о полку Игореве» – академиком Дмитрием Сергеевичем Лихачевым и Борисом Александровичем Рыбаковым. Рыбаков – тогда не только главный археолог, он к тому же написал книгу о «Слове». 
      И вдруг в Алма-Ате появляется критик, который не соглашается с положениями их книг. Я не соглашался потому, что они не понимали тюркизмов, которые я обнаружил в тексте «Слова». Я увидел, что «Слово»-то было создано двуязычным автором и для двуязычного читателя. Иными словами, я сказал, что часть читающего населения Киевской Руси XII века было двуязычно – настолько тесно было общение кыпчакской степи в XII веке с Русью. <…> 
      «Слово» читали в XIX и XX веках ученые, которые уже не знали тюркского языка. А я оказался единственным читателем, который прочел, понимая, естественно, русский и, естественно, тюркизмы, которые там сохранились. И это вызвало возмущение: как это так, древнерусский язык был в такой тесной паре с тюркским! До этого никто не заявлял об этом. А я показал, что «Слово о полку Игореве» – это явное свидетельство двуязычия, билингвизма. Такое открытие возмущало многих, других удивляло, и только третьих заставляло внимательно приглядеться к той эпохе. 
      Первыми прочли книгу «Аз и Я» Константин Симонов и Эдуардас Межелайтис. Константин Симонов очень теплое прислал письмо, сказал: «Я вижу, что книга вызовет определенный протест, но я буду на вашей стороне». А Межелайтис написал: «Насчет науки я не знаю, но книга гениальная». Такие письма воодушевляли, придавали уверенности. Запас оптимизма мне пригодился чуть попозже, когда в декабре вышла статья Кузьмина, доктора наук. Историк Кузьмин навешал «измов» всяких на меня в журнале «Молодая гвардия». С этого началась кампания, которую подхватил Юрий Селезнев в журнале «Москва», в третьем номере за 1976 год. Селезнев круто там пошел, чуть ли не в фашизме обвинил автора, даже сионизм был обнаружен в книге. Потом были другие журналы. В «Неве» выступил Лихачев со статьей «О заблуждениях Сулейменова». 
     Рыбаков заявил: «В Алма-Ате вышла яростная антирусская книга». Вот как! Потом узнал – причина его яростного заявления была, оказывается, в том, что он претендовал на великую премию в том году. Его книга о «Слове о полку Игореве» была выдвинута на Ленинскую премию. <…> 
     Конечно, не сладко в тот момент было и, безусловно, опасно, потому что из-за выхода книги шла яростная атака на Кунаева. Суслов хотел на съезде партии, собиравшемся в начале февраля, организовать переизбрание Кунаева. Казахстан уже числился как «лаборатория дружбы народов» (так назвал нас еще Хрущев), и вдруг появляется книга «оголтело националистическая»! Суслов собирался вынести Постановление ЦК КПСС, и оно ударило бы по руководству Казахстана, которое позволяет выпускать такие книги». 
     Вот так в ситуацию, казалось бы, затрагивавшую по существу лишь область научных интересов, вмешалась большая политика. Хотя, бесспорно, идеологический подтекст к содержанию книги Сулейменова прикрепить было не сложно, учитывая и то, что ее выводы касались, пускай и косвенно, сферы межнациональных отношений, которая в советские годы, как известно, была официально оговорена и представлялась как одно из самых значимых завоеваний социалистического общества.  
      А развязка той истории была следующей. Академика Рыбакова удостоили Ленинской премии, а в ЦК КПСС занялись рассмотрением письменных обращений, в которых Сулейменова клеймили за национализм и «оскорбительные выпады в адрес советской исторической науки». 
     За 11 дней до открытия XXV съезда КПСС в Москве состоится совместное заседание Бюро 2-х отделений Академии наук СССР – Бюро отделения литературы и языка и Бюро отделения истории, на котором Сулейменова вновь подвергнут жесточайшей критике за «выбор неверного метода изучения древней истории и литературы», «что проявилось в тенденциозном преувеличении роли тюркских народов и в ничем не оправданном принижении роли Руси и русских в развитии мировой культуры и истории». 
     Отбить же Сулейменова от нападок и обвинений в национализме смог всесильный первый секретарь ЦК Компартии Казахстана, член Политбюро ЦК КПСС Динмухамед Кунаев. О том, как авторитетному руководителю республики это удалось, Олжас Омарович рассказал в 2017 году в интервью главному редактору еженедельника «Литературная Россия», литературоведу и публицисту Вячеславу Огрызко: «За наскоками Рыбакова Кунаев увидел желание некоторых партийных бонз поколебать авторитет первых лиц республики. Кто-то явно хотел партийную верхушку Казахстана обвинить в национализме. А на носу был двадцать пятый съезд партии. 
     Просчитав все варианты, Кунаев напрямую обратился к Брежневу с просьбой лично ознакомиться с книгой «Аз и Я». Но шло время, а Брежнев ничего не говорил. Кунаев не выдержал и накануне республиканского съезда сделал Брежневу звонок, прочитал ли он книгу. Брежнев сказал, что прочитал. Кунаев задал новый вопрос: нашел ли Брежнев в «Аз и Я» проявления национализма. «Ни хрена там такого нет», – ответил Брежнев на своем маршальском лексиконе. На всякий случай Кунаев сообщил Брежневу, что якобы у Суслова другое мнение. На что Брежнев в раздражении заметил: при чем тут Суслов? 
     После этого Кунаев спросил у Брежнева, можно ли на предстоящем съезде избрать Сулейменова кандидатом в члены ЦК Компартии Казахстана. На что ему было сказано: ну избирай. «А как Суслов отреагирует?» – поинтересовался Кунаев. «А при чем тут Суслов? Ты в республике хозяин, ты и решай», – заявил Брежнев».  
     Так, с подачи генерального секретаря ЦК КПСС Л.И. Брежнева проблема эта была решена. Сулейменова, как и полагалось в то время, слегка пожурили на заседании бюро ЦК Компартии Казахстана, а Кунаев же и впредь продолжал все делать для того, чтобы оградить даровитого литератора от неприятностей. Посему он и инициирует несколько позже вопрос об избрании поэта председателем Союза кинематографистов Казахской ССР, а затем и организует назначение Сулейменова председателем Госкомитета республики по кинематографии. 
     Кстати, к чести Олжаса Омаровича, он не забудет Кунаева и продолжит о нем уважительно и с почтением отзываться и годы спустя после кончины этого выдающегося сына казахского народа, оставившего в Казахстане о себе добрую память. В книге воспоминаний о Кунаеве под названием «Личность» и опубликованной в Алматы в 2007 году, Сулейменов в предисловии к ней напишет такие слова: «В двадцатом веке нам посчастливилось встречаться с людьми, которым впору определение – «великие». Одним из них без малейшего сомнения могу назвать Кунаева. Я его знал в разных ипостасях как Динмухамеда Ахмедовича, как Димаш Ахмедовича и – Димеке. Видел в работе – на совещаниях, съездах, на полевом стане среди комбайнеров, в часы отдыха – за семейным столом, на охоте, в чабанской юрте. Мне посчастливилось быть близко к нему в его счастливые минуты, которые, как всегда, совпадали с победными достижениями Казахстана. И в самые тяжелые периоды его жизни довелось быть рядом. <…> 
     Человек большой внутренней культуры, фундаментально образованный (он стал доктором и академиком до того, как был избран Первым секретарем), Димаш Ахмедович любил людей творческих и был любим ими. Никогда до «Кунаевской эпохи» и после нее артист, художник, писатель, архитектор не чувствовал себя столь нужными народу и ценимыми. Ни один творческий работник не нуждался. Многомиллионными тиражами выходила литература на казахском и других языках. Открывались новые театры во всех областях. Была выстроена самая лучшая в Средней Азии киностудия, построены новые библиотеки, выставочные залы, мастерские художников. Какие таланты в каждой художественной сфере! Певцы какие – Ермек, Бибигуль, Алибек, три Розы (речь идет о выдающихся казахских советских исполнителях, народных артистах СССР Е. Серкебаеве, Б. Тулегеновой, А. Днишеве, Р. Баглановой, Р. Джамановой и народной артистке Казахской ССР Р. Рымбаевой. – Р.С.)». 
     Согласитесь, так тепло отзываться о бывшем первом руководителе республики может не каждый познавший славу творец. И дело даже не в перечислении заслуг Динмухамеда Ахмедовича как таковых, а дело в том, что Сулейменов говоря о нем, сохранил не только благодарную память, но и подошел к оценке личности Кунаева как настоящий государственник, болеющий и сопереживающий за судьбу своей Родины. 
     Сулейменов и сам побывал в коридорах власти, знает он их не понаслышке. Статус его в республике был и продолжает оставаться высоким. В советские годы он был секретарем и первым секретарем правления Союза писателей Казахстана, председателем Казахского комитета по связям с писателями стран Азии и Африки, председателем Госкино республики, кандидатом в члены и членом ЦК КП Казахской ССР, депутатом и членом Президиума Верховного Совета Казахской ССР, инициатором и лидером народного движения «Невада – Семипалатинск», целью которого было закрытие Семипалатинского ядерного полигона и других ядерных полигонов мира.  
     Имел он вес и в Москве. Избирался заместителем председателя Советского комитета по связям со странами Азии и Африки, секретарем правления Союза писателей СССР, депутатом Верховного Совета СССР. 
     В независимом Казахстане Сулейменов был депутатом Верховного Совета республики и лидером партии «Народный конгресс Казахстана», сформировавшейся на базе возглавляемого им движения по закрытию Семипалатинского ядерного полигона. 
     С середины 90-х годов ушедшего столетия Сулейменов находился на дипломатической работе. Родной Казахстан он представлял в ранге чрезвычайного и полномочного посла в Италии и по совместительству в Греции и на Мальте. А с 2002 года он – постоянный представитель Казахстана в ЮНЕСКО. 
     При всем при том, убежден, что Сулейменов, прежде всего – поэт, писатель, философ, исследователь, литературовед, подвижник, многие десятилетия укрепляющий и свято хранящий неразрывную духовную и культурную связь между тюркскими и славянскими народами, которым самой судьбой определено жить совместно, в мире и дружбе. 
     Ну а то, что большой художник, живущий с народом одними, общими помыслами, не может быть в стороне от политики, вполне себе объяснимо. И примеров на сей счет в нашей истории немало. Да и Сулейменов, полагаю, не лукавил в своих политических исканиях и устремлениях, тем более, что и формировался он как гражданин в определенное время с его неповторимой атмосферой, духом, настроениями, которые и впитывал в себя, обогащаясь знаниями, опытом, в том числе и теми, которые приобретались на общественно-политическом поприще. 
     Оттого и не отмалчивался он в непростые для страны и ее будущего часы. Не считал возможным поэт безмолвствовать и в больших аудиториях, и в высоких кабинетах, где вершились народные судьбы, в том числе и тогда, когда, как скажут позднее, предупреждал начало третьей мировой войны, борясь за закрытие смертельно опасных для человечества ядерных объектов.  
     Не молчит поэт и в наши дни. Довольно категорично он высказывается против перевода казахского алфавита с кириллицы на латиницу, выступает и за то, чтобы прекрасному южному городу Алматы вернуть его прежнее название, бывшее у него в советские годы.  
     Позиция по этим, и ряду других важных для общественности вопросов, у Олжаса Омаровича последовательна. Он не тот человек, чтобы бросаться словами, зная и то, что за ними не последует никакого действия. Посему и придерживается поэт жизненного правила, – коли молвил – действуй, борись, не останавливайся. И даже при том, что не все поддерживают и разделяют твои взгляды и мнение.  
     Сулейменову нет нужды привыкать находиться на острие общественно-политических процессов. Так уж сложилось… жить и творить в эпоху глобальных потрясений и перемен, кажется, никогда не заканчивающихся и давно приучивших к тому, что следует быть сильным, собранным, мобилизованным к активным действиям, готовым постоять не только за себя, но и за окружающих, за жизненную правду, мир, справедливость и будущее родной земли.     
     Олжас Сулейменов – личность столь многогранная, что о его разносторонней деятельности можно говорить много, долго, подробно и основательно. Благо, о нем написаны и содержательные книги, статьи. Есть возможность обратиться и к его публикациям, интервью, приоткрывающим и завесу над некоторыми белыми пятнами из нашей недавней истории, непростой, но и величественной, – той, которую только предстоит по-настоящему осмыслить. 
     Отдельной жизнью живут и будут жить книги Сулейменова. В этом нет никаких сомнений. Надеюсь и на то, что новые работы мастера будут доходить и до таких провинциальных городов, как мой Симферополь, где не так-то и мало тех, кто любит серьезную литературу, а не скороспелые литературные подделки.    
     Шесть десятилетий тому назад, молодой тогда поэт написал такие, ставшие созвучными его литературному служению строки:       
                              Так, в мир входя, 
                                                             мы изменяем мир, 
                              он – облака, 
                                                    мы – его основа, 
                              мой мир, 
                                               рябясь, морщинясь, 
                                                                                   как эфир, 
                              приобретает очертанье слова.   
      Пускай же всегда звучит мудрое, созерцательное, наполненное живительными соками слово Олжаса Сулейменова – великого сказителя и мудреца, познавшего этот мир и не устающего вновь и вновь открывать в нем новые, ранее неизведанные пути и тропы. Долгих лет Вам, уважаемый патриарх нашей прекрасной и вечно молодой словесности!            
 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.