ГОРНИЙ БЕРКУТ НА ПОСОХ САДИТСЯ
Рубрика в газете: Поэтический альбом, № 2023 / 4, 03.02.2023, автор: Камиль ТАНГАЛЫЧЕВ (г. Саранск)

* * *
Через четыре миллиарда лет
Земля исчезнет, горько угасая.
Уже сейчас зловещ небесный свет,
И звёзды, не родные, нам мерцают.
Что станет с ближнею землёй моей,
С избою нашей, мамой и рекою?
Что станет с бесконечностью полей?
До них пока ещё подать рукою.
Куда погонит свой табун отец?
И кто услышит радостное ржанье?
И что есть мироздания конец –
Дар Божий нам иль Божье наказанье?
За миллиарды лет вперёд грущу
О гибели закатов и рассветов.
И где свою деревню отыщу,
Туда вернувшись земляничным летом?
БЕСЕДА ЗЕВСА С ЧИНГИСХАНОМ
Июль. Среди благоуханья
Дрожит ночная тишина.
Беседа Зевса с Чингисханом
Лишь мне откуда-то слышна.
Как будто происходит рядом
Двух громовержцев разговор.
И прискакал табун в Элладу,
В степи Гефест зажёг костёр…
Откуда я об этом знаю,
Живя в глуши среди полян?
Должно быть, оба вспоминают
Меня – и Зевс, и Чингисхан.
Своей смиренной родословной
Я к ним обоим восхожу.
Зевс произнёс земное слово,
А Чингисхан изрёк грозу.
Хотя и в Греции я не был,
В Монголии не побывал,
Но разговор земли и неба
Мне слышать космос даровал.
* * *
Я выбираюсь долго из Сахары,
Пески, пески, пески одни кругом.
Пришёл сюда ещё совсем не старым,
А ухожу глубоким стариком.
Босой старик выходит из пустыни.
Печально от того, что это я.
Возникла посреди моей гордыни
Огромная пустыня бытия.
Когда ж меня смирением одарит
Судьба в пути – среди моей строки?
Мои следы горячие в Сахаре
Заносят хладнокровные пески.
И вот уже вблизи грохочут реки,
Наполненные синею водой…
Навстречу мне выходят туареги –
Кочуя, возвращаются домой.
ЗИМНЯЯ НОЧЬ
Сегодня страшно мне впервые
В избе, затерянной в снегах;
Сегодня страшно, что живые –
Февральский ветер и пурга.
По крыше и по сердцу больно
Грохочут. Не спокойно им,
Как будто очень недовольны
Они присутствием моим.
И неужели их пугаю
Своей молитвою ночной?
Иль тем не мил, что избегаю
Я разговора с пустотой?
На месте бывшего народа
Страшны забытые места,
Когда в ночную непогоду
Речь обретает пустота.
Мне кажется: ещё немного –
И мир закроет грозный снег…
Пока зима боится Бога,
Здесь выживает человек.
ДРЕВНИЙ РИМ
Зачем-то заглянул я в мир,
Где даже тишина замолкла.
Здесь на подобье римских цифр
Бруски на почерневших окнах.
Минувший рай невозвратим –
Предчувствие неумолимо.
И здесь я вспомнил Древний Рим –
И эту глушь назвал я Римом.
Наверно, первая звезда
Взойти на небо не спешила;
И суд чужой, придя сюда,
Случайно время совершило.
И есть ли варварский расчёт
В наивной девственной природе?
Зачем-то ягода растёт
И этим летом на болоте.
Мы с небесами говорим
О бытие неудержимом;
И вспоминаем Древний Рим –
И глушь мы называем Римом.
СОЛОВЬИ
И земле не создать ночь такую –
Эта ночь будто с неба сошла:
Соловьи небывало ликуют
Возле дома, где мама жила.
Говорила – душе её больно –
Незадолго до смерти она…
Соловьиному пенью безмолвно
Подпевает сейчас тишина.
Я у неба просил ночь такую
В этом мае печальном. И вот –
Соловьи небывало ликуют –
Материнское сердце поёт.
Это маму я слышу из рая;
Как ликует сейчас тишина,
Исцеляя меня. Я изранен –
Кровоточит поныне вина.
В соловьином таинственном пенье
В деревенской ночной тишине
Слышу райскую радость смиренья
И прощенье последнее мне.
* * *
Вновь чей-то взгляд доносится ко мне,
Меня из детства окликает кто-то.
Осталось на бревенчатой стене
Висеть моё младенческое фото.
Мой образ навещает лунный свет,
Мой образ тишина не покидает.
Отца и матери уже в том доме нет,
Порою ветер и о них рыдает.
Но ветер там не слышен никому,
Там даже сумрак в доме – как сиянье.
Мне там совсем не страшно одному
В пустой избе большого мирозданья.
При ярком солнце и родной луне
Средь пустоты печальной год за годом
Сияет на бревенчатой стене
Моё ещё младенческое фото.
ДУБ АВРААМА
Дуб Авраама рухнул в Палестине
Под тяжестью огромной вышины.
Земля и люди вышину простили,
Лишь ей молясь во чреве тишины.
Дуб Авраама кротко погибает.
Но вместе с ним не рухнет ли весь свет?
Пять тысяч лет был дуб тот несгибаем,
Дуб в небо восходил пять тысяч лет.
И тень восторженно роняли ветви,
А дуб в священной вышине звенел.
У дерева молился вечный ветер,
Чтоб дуб на свете вечно зеленел.
Здесь тайно Авраам встречался с Богом,
Творец явился – тенью от ветвей…
От боли дуба и Вселенной больно;
И даже мне на родине моей.
Но весь священный мир повсюду с нами;
И каждый дуб – как первозданный храм.
Для начатой беседы под ветвями
Везде ждёт Бога вечный Авраам…
* * *
Зачем оглядываться снова –
И снова видеть две ветлы
У дома моего родного,
Чьи окна в памяти светлы!
Деревьев этих нет на свете,
И опустел далёкий дом;
И небеса другие встретят
Меня теперь в краю моём.
Меня, наверно, там забыли
Мои друзья – луна и гром.
А вётлы неразлучны были,
И были счастливы – вдвоём;
Как будто к солнцу восходили
Счастливые отец и мать,
Когда к деревьям выходили –
Меня из города встречать…
Как во Вселенной одиноко!
Хоть звёзды дальние светлы,
Я вижу свет погасших окон
И непременно – две ветлы…
ЗЕВС
Громовержец услышал Коран,
Прозвучавший в Софийском соборе.
В это время замолкла гора,
В это время замолкло и море.
Тишина помрачнела кругом,
Небеса устремились на землю.
Над Стамбулом и тучи, и гром
Поклонялись по-прежнему Зевсу.
Стала светлой опять тишина,
Стал собор от сиянья огромным.
Дружелюбно всходила луна,
Улыбаясь и тучам, и грому.
И друг другу луна и гроза
Были ночью таинственно рады.
Зевс узнал, что его небеса
Породнились ещё до Эллады.
В вышину устремилась гора,
Помогая всесильному Зевсу…
Зевс восторженно слушал Коран –
Небеса не упали на землю.
ПОЭТ
Он идёт. Он ступил на пергамент
Бездорожья и скорбных дорог.
И кому-то все окна мигают,
А ему – ни один огонёк.
Среди чуждых следов заблудиться
Только птица ему не даёт:
Горний беркут на посох садится
И закатное солнце клюёт.
Он клюёт, свет бросая на поле,
В поле солнце повсюду растёт.
И земля тайно стонет от боли –
Землю солнце опавшее жжёт.
В предвкушении чуда померкли
Одуванчики древних земель…
И глаголет спустившийся беркут,
И глагол в вышине онемел…
* * *
Мне говорят: не бьёшь в набат,
Пустырь отчизну уничтожит.
Наверное, я виноват,
Себя я упрекаю в том же.
И мой отец в набат не бил –
Простой, смиренный землепашец;
И дед мой очень тихим был –
На фронте без вести пропавший.
Не предначертан нам набат –
Мой род смирение настигло…
И сильно ли я виноват,
Живя на белом свете тихо?
Но здесь и тишина – набат;
Гремят глухонемые дали
О том, что много лет назад
С тревогой к небу опоздали…
Взошёл цветок в краю моём –
Растёт и на меня похожим.
А где-то только дальний гром
И за меня грохочет тоже.
Камиль Абидуллович Тангалычев – народный поэт Мордовии. Автор многих сборников стихов и эссе. Живёт и работает в городе Саранске.
Добавить комментарий