ГОРНИЙ БЕРКУТ НА ПОСОХ САДИТСЯ

Рубрика в газете: Поэтический альбом, № 2023 / 4, 03.02.2023, автор: Камиль ТАНГАЛЫЧЕВ (г. Саранск)

 

* * *

Через четыре миллиарда лет

Земля исчезнет, горько угасая.

Уже сейчас зловещ небесный свет,

И звёзды, не родные, нам мерцают.

 

Что станет с ближнею землёй моей,

С избою нашей, мамой и рекою?

Что станет с бесконечностью полей?

До них пока ещё подать рукою.

 

Куда погонит свой табун отец?

И кто услышит радостное ржанье?

И что есть мироздания конец –

Дар Божий нам иль Божье наказанье?

 

За миллиарды лет вперёд грущу

О гибели закатов и рассветов.

И где свою деревню отыщу,

Туда вернувшись земляничным летом?

 

 

БЕСЕДА ЗЕВСА С ЧИНГИСХАНОМ

 

Июль. Среди благоуханья

Дрожит ночная тишина.

Беседа Зевса с Чингисханом

Лишь мне откуда-то слышна.

 

Как будто происходит рядом

Двух громовержцев разговор.

И прискакал табун в Элладу,

В степи Гефест зажёг костёр…

 

Откуда я об этом знаю,

Живя в глуши среди полян?

Должно быть, оба вспоминают

Меня – и Зевс, и Чингисхан.

 

Своей смиренной родословной

Я к ним обоим восхожу.

Зевс произнёс земное слово,

А Чингисхан изрёк грозу.

 

Хотя и в Греции я не был,

В Монголии не побывал,

Но разговор земли и неба

Мне слышать космос даровал.

 

 

* * *

Я выбираюсь долго из Сахары,

Пески, пески, пески одни кругом.

Пришёл сюда ещё совсем не старым,

А ухожу глубоким стариком.

 

Босой старик выходит из пустыни.

Печально от того, что это я.

Возникла посреди моей гордыни

Огромная пустыня бытия.

 

Когда ж меня смирением одарит

Судьба в пути – среди моей строки?

Мои следы горячие в Сахаре

Заносят хладнокровные пески.

 

И вот уже вблизи грохочут реки,

Наполненные синею водой…

Навстречу мне выходят туареги –

Кочуя, возвращаются домой.

 

 

ЗИМНЯЯ НОЧЬ

 

Сегодня страшно мне впервые

В избе, затерянной в снегах;

Сегодня страшно, что живые –

Февральский ветер и пурга.

 

По крыше и по сердцу больно

Грохочут. Не спокойно им,

Как будто очень недовольны

Они присутствием моим.

 

И неужели их пугаю

Своей молитвою ночной?

Иль тем не мил, что избегаю

Я разговора с пустотой?

 

На месте бывшего народа

Страшны забытые места,

Когда в ночную непогоду

Речь обретает пустота.

 

Мне кажется: ещё немного –

И мир закроет грозный снег…

Пока зима боится Бога,

Здесь выживает человек.

 

 

ДРЕВНИЙ РИМ

 

Зачем-то заглянул я в мир,

Где даже тишина замолкла.

Здесь на подобье римских цифр

Бруски на почерневших окнах.

 

Минувший рай невозвратим –

Предчувствие неумолимо.

И здесь я вспомнил Древний Рим –

И эту глушь назвал я Римом.

 

Наверно, первая звезда

Взойти на небо не спешила;

И суд чужой, придя сюда,

Случайно время совершило.

 

И есть ли варварский расчёт

В наивной девственной природе?

Зачем-то ягода растёт

И этим летом на болоте.

 

Мы с небесами говорим

О бытие неудержимом;

И вспоминаем Древний Рим –

И глушь мы называем Римом.

 

 

СОЛОВЬИ

 

И земле не создать ночь такую –

Эта ночь будто с неба сошла:

Соловьи небывало ликуют

Возле дома, где мама жила.

 

Говорила – душе её больно –

Незадолго до смерти она…

Соловьиному пенью безмолвно

Подпевает сейчас тишина.

 

Я у неба просил ночь такую

В этом мае печальном. И вот –

Соловьи небывало ликуют –

Материнское сердце поёт.

 

Это маму я слышу из рая;

Как ликует сейчас тишина,

Исцеляя меня. Я изранен –

Кровоточит поныне вина.

 

В соловьином таинственном пенье

В деревенской ночной тишине

Слышу райскую радость смиренья

И прощенье последнее мне.

 

 

* * *

Вновь чей-то взгляд доносится ко мне,

Меня из детства окликает кто-то.

Осталось на бревенчатой стене

Висеть моё младенческое фото.

 

Мой образ навещает лунный свет,

Мой образ тишина не покидает.

Отца и матери уже в том доме нет,

Порою ветер и о них рыдает.

 

Но ветер там не слышен никому,

Там даже сумрак в доме – как сиянье.

Мне там совсем не страшно одному

В пустой избе большого мирозданья.

 

При ярком солнце и родной луне

Средь пустоты печальной год за годом

Сияет на бревенчатой стене

Моё ещё младенческое фото.

 

 

ДУБ АВРААМА

 

Дуб Авраама рухнул в Палестине

Под тяжестью огромной вышины.

Земля и люди вышину простили,

Лишь ей молясь во чреве тишины.

 

Дуб Авраама кротко погибает.

Но вместе с ним не рухнет ли весь свет?

Пять тысяч лет был дуб тот несгибаем,

Дуб в небо восходил пять тысяч лет.

 

И тень восторженно роняли ветви,

А дуб в священной вышине звенел.

У дерева молился вечный ветер,

Чтоб дуб на свете вечно зеленел.

 

Здесь тайно Авраам встречался с Богом,

Творец явился – тенью от ветвей…

От боли дуба и Вселенной больно;

И даже мне на родине моей.

 

Но весь священный мир повсюду с нами;

И каждый дуб – как первозданный храм.

Для начатой беседы под ветвями

Везде ждёт Бога вечный Авраам…

 

 

* * *

Зачем оглядываться снова –

И снова видеть две ветлы

У дома моего родного,

Чьи окна в памяти светлы!

 

Деревьев этих нет на свете,

И опустел далёкий дом;

И небеса другие встретят

Меня теперь в краю моём.

 

Меня, наверно, там забыли

Мои друзья – луна и гром.

А вётлы неразлучны были,

И были счастливы – вдвоём;

 

Как будто к солнцу восходили

Счастливые отец и мать,

Когда к деревьям выходили –

Меня из города встречать…

 

Как во Вселенной одиноко!

Хоть звёзды дальние светлы,

Я вижу свет погасших окон

И непременно – две ветлы…

 

 

ЗЕВС

 

Громовержец услышал Коран,

Прозвучавший в Софийском соборе.

В это время замолкла гора,

В это время замолкло и море.

 

Тишина помрачнела кругом,

Небеса устремились на землю.

Над Стамбулом и тучи, и гром

Поклонялись по-прежнему Зевсу.

 

Стала светлой опять тишина,

Стал собор от сиянья огромным.

Дружелюбно всходила луна,

Улыбаясь и тучам, и грому.

 

И друг другу луна и гроза

Были ночью таинственно рады.

Зевс узнал, что его небеса

Породнились ещё до Эллады.

 

В вышину устремилась гора,

Помогая всесильному Зевсу…

Зевс восторженно слушал Коран –

Небеса не упали на землю.

 

 

ПОЭТ

 

Он идёт. Он ступил на пергамент

Бездорожья и скорбных дорог.

И кому-то все окна мигают,

А ему – ни один огонёк.

 

Среди чуждых следов заблудиться

Только птица ему не даёт:

Горний беркут на посох садится

И закатное солнце клюёт.

 

Он клюёт, свет бросая на поле,

В поле солнце повсюду растёт.

И земля тайно стонет от боли –

Землю солнце опавшее жжёт.

 

В предвкушении чуда померкли

Одуванчики древних земель…

И глаголет спустившийся беркут,

И глагол в вышине онемел…

 

 

* * *

Мне говорят: не бьёшь в набат,

Пустырь отчизну уничтожит.

Наверное, я виноват,

Себя я упрекаю в том же.

 

И мой отец в набат не бил –

Простой, смиренный землепашец;

И дед мой очень тихим был –

На фронте без вести пропавший.

 

Не предначертан нам набат –

Мой род смирение настигло…

И сильно ли я виноват,

Живя на белом свете тихо?

 

Но здесь и тишина – набат;

Гремят глухонемые дали

О том, что много лет назад

С тревогой к небу опоздали…

 

Взошёл цветок в краю моём –

Растёт и на меня похожим.

А где-то только дальний гром

И за меня грохочет тоже.

 

---

Камиль Абидуллович Тангалычев – народный поэт Мордовии. Автор многих сборников стихов и эссе. Живёт и работает в городе Саранске.